Мир приключений 1977. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Николай Коротеев

В который раз Гмелин, Охотников, казаки видят закат и всегда восхищаются им. В тот час они прощают Востоку и коварство, и неприязнь, и жестокость. Примиренные и успокоенные после таких мгновений, путешественники вновь двигаются в путь. Идут в Шемаху.

Темная, безлунная ночь опустилась на землю. Спят люди. Дремлют лошади, овцы. Притихли собаки — сторожа отар. Одинокое облачко прикорнуло на вершине горы. И всем снятся сны. Но самый удивительный сон видит сейчас казачок Федька: перед ним поднебесный дворец. Нет, не ханский, куда не раз бегал он с письмами, а настоящий белокаменный, с царицей. Да и сам Федька сегодня тоже не Федька, а красавец с золотой звездой на груди и драгоценной шпагой.

— Простите... — останавливает Федьку кто-то весь завитой. Даже курносый нос его напоминает крендель. — Если не ошибаюсь, старые духи из Парижа?

— Как бы не так, — с важностью отвечает Федька. — Из Персии.

— Ах, Персия! — восклицают кругом.

Федька рад. Вельможные завитушки поражены. Они говорят ему «ваше превосходительство».

— Ваше превосходительство... Так вы были с вояжем в Персии?

— Точно... был, — глянув в круглые глаза курносого, Федька продолжает: — Служил послом при хане...

— При ком? — субтильный офицерик вздрагивает и широко разевает рот.

А Федька улыбается и непринужденно кашляет:

— Кхгм... — И барственно роняет: — Голубчик, дайте-ка стул. Уф! Устал малость.

Офицер мгновенно подает стул с золоченой спинкой.

Казачок мигом усаживается. Недаром при господах состоял!

Кое-чему Федька и в самом деле научился. Он картавит сейчас, как настоящий придворный.

В это время бесшумно входит пудреный лакей ростом с сажень и гремит на всю залу:

— Аудиенция у императрицы!

Длинная анфилада комнат. Впереди Федьки быстро движется большая голова в парике, на пол оседает пудра, и перед казачком будто стелется дорожка. Вскоре дорожка кончилась и в глубине залы, точно в аквариуме, плывет розовое платье. Женщина пышна, красива. На пухлых щеках у нее ямочки.

— Какой славненький, — шепчет царица. — Мальчик, может быть, ты хочешь поиграть с моими собачками?

Федька в смущении опускает голову и вдруг вспоминает, как прежде в деревне пугал собак. Казачок становится на корточки и рычит:

— Гав!

Собачки в испуге поджимают хвосты, визжат.

— Ха-ха! — Царица всплескивает лебяжьими руками. — Потешил. Право, потешил... У меня, голубчик, все придворные потешные... — поясняет она Федьке. — Один петухом кричит. Другой в Саратов за кислой капустой ездит. Третий вверх ногами ходит... Ну, а теперь сказывай, как дела в Персии?

— Плохо, — вмиг посерьезнев, докладывает Федька. — Одни горы. Ханы да горы...

— Тебе не нравятся горы? — хмурится царица.

— Да, — печально кивает Федька. — Наши леса лучше...

— Разве ты не хочешь служить своей государыне? — царица сердито стучит по полу каблучком.

— Почему, хочу... — оправдывается казачок. — Только горы. Ух! Больно большие они, матушка. Вот...

Федька пытается снять сапог, но царица стыдливо машет руками:

— Нет... нет... Фи... Ты что-то говорил про горы?

— Да, про горы... Змеи там разные. На солнышке греются...

— Ой! — визжит владычица — и хлоп... больно бьет Федьку по щеке.

— Виноват, матушка...

Федька ежится и краснеет.

— Я не хотел... — оправдывается он. — Они не страшные, змеи-то. А вообще, в горах-то ничего. Даже красиво бывает. Вдруг по утрам розовый туман — будто шелк колышется. Посмотришь, а за шелковым туманом озерцо встанет. С золотыми лягушками да серебряными лебедями.

— Неужели, голубчик? — разом сменив гнев на милость, удивляется царица. — С серебряными лебедями?

— Точно, матушка, серебряными... Только то обман. Подойдешь ближе — одна земля сухая. Подразнили, выходит, горы.

Царица в изумлении всплескивает пухлыми белоснежными руками:

— А воды там мало?

— И воды мало, и еды мало. А врагов много, — тяжело вздыхает Федька. — Лошадок бы нам, солдатушек!

— Солдатушек, — улыбается царица. — Дам я вам солдатушек и лошадок тоже дам. Только впредь не жаловаться. Служить, голубчик, надобно. Понял?

При слове «служить» царские собачки, будто по команде, становятся на задние лапы. И, глянув на них, Федька тоже вытягивается:

— Понял, матушка!

На прощание казачок хочет чмокнуть белоснежную ручку, но тут (проклятая собачонка!) Федька спотыкается и звонко стукается лбом об пол...

Иван Ряднов будит Федьку, щелкает его по носу желтым от табака пальцем:

— Вставай!

Казачок открывает глаза и вначале ничего не может понять. Где же царица? Где голубая зала?! За окном солнечное утро. Звякает сбруя.

Дон! Дон! — звуки тонки и протяжны...

«Царские сережки! — вспоминает Федька. — А еще она обещала лошадей...»

Дон...

— Пора седлать, — тормошит паренька Ряднов. — Пора!

Теперь Федька понимает: во сне, только во сне может явиться им помощь... Солдатушки, лошадки!

А наяву? Казачок наклоняется и срывает голубые цветы, похожие на царицыны сережки. Память о несбывшемся сне.

Гмелин молча шагает вдоль стены. Охотников полулежит на диване, лицо его замкнуто и сосредоточенно.

«Да... поручик будто потускнел за последний месяц», — замечает путешественник и говорит:

— А вы, Евгений Иванович, стали серьезней. Прежде шутили больше и вдруг...

«Да нет, не вдруг...» — думает Охотников. Вчера он записал в дневнике: «После того как Фет Али завоевал Шемаху, торговле конец пришел. Раньше в Шемахе товары всякие были, шелков крашеных много. Венецианцы даже сей шелк тавлинским звали. Был шелк — стал щелк. Разорил хан народ. В самой Шемахе никогда не бывает, а по приезде в деревнях окрестных живет. Ясное дело — тиран».

Охотников резко поднимается:

— Тиран, конечно...

Путешественник хорошо знает, о ком идет речь.

— Нам надобно поступать весьма осторожно, а не то... — Гмелин разводит руками. — Сейчас, друг мой, я рассуждаю только как зоолог: что такое Фет Али? Просто скотина...

Самуэль Готлибович произносит это слово с немецким акцентом, отчего получается «ско-тыы-на». Охотников улыбается.

— Но не в том дело, сударь, — продолжает путешественник. — Сей скот очень не любит своего бакинского родственника. И если мы незаметно поссорим их...

Гмелин хлопает себя по карманам, и рука его ползет за обшлаг.

— «Фет Али-хан! Великий наш покровитель! Дерзнули мы еще раз обратиться к Вашей милости. Ибо, знаем мы, сердце Ваше подобно дождю в пустыне. Как о блаженстве вспоминаем мы сейчас о днях, проведенных в Вашем княжестве. Благодарим небо за дары эти. Скорбя сердцем, должны сознаться: там в Дербенте мы не смогли до конца оценить все благородство души Вашей. Бакинский хан, конечно, светел и мудр. Но нас он не жалует. Принимает за каких-то лазутчиков. Вновь прибегаем к Вашей помощи. Пособите нам, чужестранцам. Да возблагодарит Вас аллах и небо».