Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Но Марр дополнил к истории человечества предшествующую звуковому языку огромную эпоху со своими стадиями развития, назвав ее эпохой жестовой, или ручной, речи.

Через десятилетия после смерти Марра Б. Б. Пиотровский вспоминал: «Лекции (Марра. – Б. И.) были увлекательными, хотя и не до конца понятными, но они являлись аккумулятором мысли. Марр разбрасывал мысли, более понятные историкам культуры, чем лингвистам. С каждой лекции я уходил заряженный идеями, преимущественно в области семантики, учения о значении слов. Египетское пиктографическое письмо было благоприятной почвой для таких сопоставлений. Сравнивались не только семантические ряды, в которых термин “камень” переходил на “металл”, а затем дифференцированно на самый распространенный металл “медь”. Становилось ясно, что египетские термины власти оказывались связанными со скотоводством. В древнеегипетском языке термин “солнце” имел целую паутину связей, основанную на ассоциации. Солнце сопоставлялось с “птицей” (поскольку парит в воздухе), со “змеей” (по аналогии ожога с укусом), со всевидящим оком и др. Я пытался даже в словаре древнеегипетского языка выделить пучки семантических связей… амулетов и магических действий.

Наряду с лекциями Н. Я. Марра я слушал лекции И. Г. Франк-Каменецкого “Палеонтология мифа”, основанные на разборе поэтических семантических образов Библии. Это были интереснейшие лекции, развивающие идеи Н. Я. Марра…

Известный лингвист Л. В. Щерба был близким другом отца нашей семьи, и я показал ему свою статью. Он посмотрел и сказал, что к лингвистам она отношения не имеет и что Н. Я. Марр “талантливый историк, вторгшийся в лингвистику”. Я решил подождать, показать ее А. А. Миллеру… В Елисаветовской я жил с А. А. Миллером в одном доме; за ужином с традиционной жареной картошкой я решился дать ему свою статью о египетском термине “железо”. Он ее с интересом прочел, привел много этнографических примеров и настоятельно рекомендовал мне отдать ее Н. Я. Марру. Так я и поступил после экспедиции – статья была напечатана в первом выпуске “Докладов Академии наук” за 1929 г.; и я был рад, что ей была предоставлена первая страница: она открывала “Доклады”…

Я написал также небольшую работу, выпущенную отдельной книжкой, “Семантический пучок в памятниках материальной культуры”, в которой я детально, с привлечением этнографического и археологического материала разобрал росписи на додинастических египетских сосудах. В этих раскопках явно прослеживался пучок семантических связей: “вода” – “дерево” – “женщина” – “плодородие”, эти элементы древнейших изображений позднее, в историческое время, перешли в так называемую Книгу мертвых, состоящую из магических текстов (они должны были помогать в странствовании души умершего в потустороннем мире). В литературном отношении эта работа имела огрехи, но ее основная мысль была археологами принята. Н. Я. Марр с интересом относился к материалу древнеегипетского языка, где семантические связи были особенно четки из-за пиктографической системы письма. Об этом свидетельствовали его замечания на представленных мною моих тем, да и он сам написал несколько статей, используя иероглифическое письмо Древнего Египта… Н. Я. не всегда делал разницу между фонетическими и пиктографическими иероглифами»[843].

О. М. Фрейденберг, И. Г. Франк-Каменецкий, Н. Ф. Яковлев, Д. С. Лихачев, Б. Б. Пиотровский, В. И. Абаев и другие молодые и вполне зрелые ученые, словно семантический «пучок», выпущенный Марром, дали науке новые смыслы.

В студенческие годы я как-то зашел в букинистический магазин в Москве между Китайгородской стеной и памятником первопечатнику Ивану Федорову. Купил третий том из собрания сочинений Марра и сборник «Тристан и Исольда». Моя спутница – студентка-филолог произнесла краткую речь о том, что на лекциях им говорили о Марре как о лжеученом типа Трофима Лысенко, но только в языкознании. Я ей поверил, но рассыпающиеся в руках книги забрал с собой и теперь нисколько об этом не жалею.

Глава 4

Схождение линий жизни Сталина и Марра (линия Сталина)

Я так и не смог выяснить, встречались ли при жизни Сталин и Марр непосредственно, беседуя лицом к лицу. Была ли дана Марру личная аудиенция, работали ли они вместе в одной из бесчисленных комиссий Наркомнаца и других советских учреждений? Пересечения на публичных форумах, без сомнения, были и неоднократно, но не о них речь. Ни в журнале регистрации посетителей кабинета Сталина, ни в других документах я не нашел сведений об их прямых контактах. Не упоминает о встречах и Марр в своих опубликованных работах; не нашел я информации на сей счет ни в архиве Сталина, ни в архиве Марра. В то же время многое свидетельствует о том, что не только Марр стремился к прямым контактам с вождем, но и Сталин хорошо знал биографию ученого, некоторые его труды и даже использовал его в своих политических играх.

Но достоверно известно, что трижды судьбы Сталина и Марра все же сошлись: в 1930, в 1932 и в 1950 годах. Первый и второй раз это произошло тогда, когда оба были живы. Впрочем, и тогда их судьбы пересеклись всего лишь по касательной. В 1950 году Марра на свете не было, но по воле новоиспеченного генералиссимуса его имя узнало все население страны, а вместе с ним политики и ученые-гуманитарии остального мира.

В 20–30-х годах Марр интересовал Сталина не столько из простых человеческих соображений (кавказовед, знаменитый земляк), сколько из соображений политических. В первую очередь Сталин пытался использовать Марра как маститого этнографа и лингвиста, способного оказать поддержку сталинской национальной и языковой политике. Во вторую очередь он использовал Марра как специалиста в области бесписьменных народов, способного решать практические вопросы разработки новых алфавитов, а главное, участвовать в разрешении вопроса о будущем едином общемировом языке и едином общемировом алфавите. Скорее всего, именно для этих целей Сталин пытался еще в 30-х годах овладеть хотя бы азами яфетидологии. Наконец, он пытался использовать Марра не только как научно-политического вождя в области советского языкознания, но и как «своего человека», способного помочь овладеть последним бастионом «буржуазной автономии», то есть Академией наук.

Но наряду с этими вполне прагматическими моментами был еще и идеологический аспект в их заочных взаимоотношениях. С дореволюционных времен Сталин считался главным большевистским экспертом по национальному вопросу в России. До конца своих дней Сталин гордился этим званием; национальные проблемы были для него всегда в центре внимания. А национальный вопрос, как известно, для многих связан с проблемами языка, письменности и культуры.