Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

— Мордред, послушай меня. Ты молод, и ты не знаешь жизни. Я ненавидела Мерлина, но старый ведун никогда не ошибался. Если Мерлин прочел по звездам, что тебе суждено стать погибелью Артура, как ты можешь избежать судьбы? Придет день, недобрый день рока, и все сбудется так, как предсказано. Да и я тоже кое-что видела, не в небесах, конечно, но в подземной заводи.

— Что же? — хрипло спросил он.

Моргауза по-прежнему говорила очень тихо. Лицо ее снова порозовело, глаза сияли. Сейчас она казалась красавицей.

— Я высмотрела для тебя королеву, Мордред, и трон, если у тебя достанет сил завладеть им. Красавицу королеву и высокий трон. И еще я видела, как змея ужалила королевство в пяту.

Слова эхом отдавались от стен, гулкие, точно удары колокола. Стремясь развеять магию, Мордред быстро проговорил:

— Ежели я подниму на него руку, я и впрямь окажусь хуже змеи.

— А если и окажешься, — невозмутимо подхватила Моргауза, — ты разделишь эту роль с ярчайшим из ангелов, тем, что был ближе прочих к своему господину.

— О чем вы?

— Да так, байки монахинь…

— Вы несете вздор, чтобы напугать меня! — вспылил Мордред. — Но я не Лот и не Габран, слепое орудие убийства в ваших руках. Вы говорите, я похож на вас. Очень хорошо. Теперь я предупрежден, и я буду знать, что делать. Если мне придется уехать от двора и жить вдали от отца, я так и поступлю. Никакие силы в мире не заставят меня поднять на него руку, если я сам того не пожелаю, и, клянусь вам, этой смерти я добиваться не стану. Клянусь самой Богиней.

Эхо не отозвалось.

Магия иссякла.

Крик угас в недвижном воздухе.

Тяжело дыша, бастард стиснул пальцами рукоять меча.

— Храбрые слова, — беспечно фыркнула Моргауза и рассмеялась вслух.

Мордред развернулся и бросился прочь из комнаты, хлопнув дверью в попытке отгородиться от смеха, что преследовал его подобно проклятию.

Глава 3

Снова оказавшись в Камелоте, мальчики с головой ушли в захватывающую столичную жизнь, и воспоминания об Эймсбери и королеве-узнице слегка померкли.

Поначалу Гахерис громко жаловался всем, кто соглашался слушать, на тяготы и лишения, якобы выпавшие на долю его матери. Мордред, который мог бы и просветить брата, держал язык за зубами. О собственной беседе с королевой он тоже не распространялся. Младшие принцы попытались было подступиться, но ответом им было молчание, так что они вскоре оставили расспросы и утратили всякий интерес. Гавейн наверняка догадался о характере беседы, однако, не желая нарваться на резкость, любопытства не выказывал и тоже остался ни с чем. Артур, конечно, спросил у Мордреда, как с ним обошлись, и в ответ на сыновнее: «Терпимо, сир, но не настолько терпимо, чтобы мечтать о новой встрече» просто кивнул и перевел разговор на другое. Было подмечено, что король злится, скучает или досадует, ежели речь заходит о его сестрах, так что о королевах предпочитали не упоминать, и память о них со временем почти заглохла.

Королеву Моргаузу так и не отослали на север к сестрице Моргане. Напротив, Моргана перебралась на юг.

Когда король Урбген, после долгой и малоприятной беседы с верховным корешем, наконец-то отослал от себя Моргану и предоставил Артуру право решать ее судьбу, некоторое время королева жила под надзором в Каэр-Эйдине, но в конце концов брат неохотно даровал ей разрешение уехать на юг в собственный замок среди холмов к северу от Каэрлеона, подаренный Артуром в лучшие времена. Обосновавшись там в окружении Артуровой стражи и тех дам, что согласились последовать за госпожой в неволю, она обустроила небольшое подобие королевского двора и продолжала (так гласили слухи и в кои-то веки не ошибались) вынашивать исполненные ненависти интрижки против брата и мужа столь же деловито и почти столь же благодушно, как курица высиживает яйца.

Время от времени, через королевских гонцов, Моргана осаждала короля просьбами о различных милостях. С особенной же настойчивостью молила о том, чтобы ее «дорогой сестрице» дозволили переехать к ней в Кастель-Аур. Известно было, что венценосные особы терпеть друг друга не могут, и Артур, ежели и заставлял себя задуматься над прошением, подозревал, что желание Морганы «воссоединиться» с Моргаузой следует воспринимать буквально: ведьма стремилась удвоить губительную силу собственной магии, уж какой бы она ни была. И здесь слухи не молчали: шептались, будто королева Моргана далеко превзошла Моргаузу в могуществе, и волшебство ее направлено отнюдь не во благо. Так что просьбы Морганы отметались в сторону. Подобно простому смертному, осаждаемому надоедливой ворчуньей, верховный король предпочитал затыкать уши и глядеть в другую сторону. Он просто передавал дело главному советнику, ибо здравый смысл подсказывал: пусть с женщинами управляется женщина.

А совет Нимуэ был ясен и прост: держать интриганок под стражей и порознь друг от друга. Так что обе королевы оставались под строгим надзором: одна в Уэльсе, другая все еще в Эймсбери, но, опять-таки по совету Нимуэ, заточение не было чрезмерно суровым.

— Оставьте им титулы и почести, их роскошные наряды и любовников, — сказала она.

Король приподнял бровь, и чародейка пояснила:

— Люди быстро забывают о случившемся, а узилище красавицы непременно становится оплотом интриг и недовольства. Не нужно создавать мучеников. Спустя несколько дет те, что помоложе, не будут знать да и задумываться не станут о том, что Моргауза некогда отравила Мерлина и отправила его на тот свет. Про избиение младенцев в Дунпелдире, затеянное ею и Лотом, уже позабыли. Заточи любого злодея на год или два, и непременно сыщется глупец, готовый размахивать знаменем и вопить: «Что за жестокость, верните страдальцу свободу!» Уступите им в пустяках, но держите их взаперти и глаз с них не спускайте.

Так что королева Моргана властвовала над небольшим двором в Кастель-Ауре да слала письмо за письмом по почтовой дороге в Камелот, а королева Моргауза осталась в Эймсберийском монастыре. Ей дозволили окружить себя еще большей пышностью, но все равно ее неволя, по всей вероятности, оказалась более тяжкой, нежели сестринская, ибо Моргаузе приходилось подлаживаться под монастырский устав. Но у Моргаузы были свои методы. Перед аббатом она разыгрывала несчастную жертву, долгие годы прозябавшую вдали от истинной веры в языческой тьме Оркнеев и теперь готовую жадно и охотно постигать все, что можно, о «новой религии» христиан. Ее приближенные дамы присоединялись к молитвам святых сестер и целыми часами помогали монахиням с шитьем и другой, более грубой работой. Следовало заметить, что сама королева предпочитала перепоручать подобные проявления набожности свите, но по отношению к аббатисе была воплощением учтивости, и простодушная старушка с легкостью купилась на любезности милой гостьи, которая, несмотря на все якобы совершенные ею преступления, как-никак приходилась сводной сестрой самому верховному королю.