Путь чести - Даниил Сергеевич Калинин

— Очень приятно. — друг вернул мне улыбку и разводит руками. — Ну тогда извиняй, Себастьян. Сам виноват.

— Как лагерь? — я решил вернуться от подколов к делам насущным. — Как люди?

— Все тихо. Дозоры не спят. Тапани всех держит в ежовых рукавицах. А я по местной традиции выступаю пряником.

— Как его рана? — рослого финна задела шальная пуля, но он отказался оставаться с Шуйским и отправился с нами в погоню. Я был против, но…

— Он здоров как бык. Не уверен, что его пушкой в упор убьешь. — отмахнулся Лермонт. — Отдых ни для кого не стал лишним. Лошади устали, что говорить о людях. Сейчас все готовы к новым героическим свершениям.

— Ну и отлично. — я разминаю затекшую шею. — Надеюсь пока обойдемся без свершений. Слишком много их свалилось на наши головы. Надо возвращаться.

Бежавших поляков мой отряд гнал почти пятнадцать верст. Как загнанный вепрь они пытались огрызаться, но безуспешно. Пуль и пороха у нас было в достатке, как и желания добить ненавистных ляхов и их союзников. Но совершать стандартную ошибку и втягиваться в погоню, подставляясь под возможную засаду в наступающих сумерках я не стал и организовал лагерь, чтобы с первыми лучами солнца выступить обратно.

— Долго я проспал? — голова продолжает гудеть, в ушах стоит мерзкий писк.

— Скоро рассвет. Все уже готовы к выходу, командир. Пистолеты заряжены, кони свежи, а люди благодарны вам за передышку. — горец наливает из кувшина воды и протягивает мне. Вода немного помогает.

— Сейчас соберусь и будем выдвигаться, раз я так удачно поднялся. Предупреди людей. — я возвращаю ему стакан и отправляю пистоль в левый сапог.

— Будет сделано. — кивает Джок, и уже у выхода оборачивается. — Не придавай большого значения снам, Себастьян, только если они не сулят тебе славу и богатство. Все самое интересное происходит в реальности.

— Одного богатства мне будет достаточно. Вполне. — я машу рукой.

Шотландец громогласно хохочет, держась за живот.

— Я так и думал, друг мой. Выбор, конечно, отличный, но иногда…

Снаружи звучат выстрелы и слышаться крики.

— Твою же ж… — я выскакиваю из шатра, не успев накинуть даже кирасу.

— Ляхи! — кричат где-то впереди, перекрикивая звук выстрелов.

— Организуй конников. — бросаю я Лермонту на бегу. Тот скрывается во тьме.

Я был уверен, что отступавшие не осмелятся напасть на крупный конный отряд и поплатился. Хорошо, что дозоры сработали отлично, вовремя заметив врага.

Паники вокруг не было. Мои спешенные кавалеристы выдвигаются в сторону выстрелов и криков.

— За мной! — я машу саблей в направлении оружейных всполохов.

Во тьме за кострами мелькают тени и звучат польские ругательства вперемешку с русской бранью. Видимо ляхи рассчитывали на неожиданную атаку, но столкнулись с организованным сопротивлением, а отступать было уже поздно, так что они решили подороже продать свои жизни. Лучше бы бежали.

Я стреляю в поляка с шикарным пером в шапке. Искры от пистолета ослепляют во тьме, а мой противник, словно подрубленное дерево заваливается вперед. Я рванул вперед, отбивая сабельный удар слева, и сам колю в шею.

— Не лезь на рожон, командир! Ты без доспеха! — Тапани в кирасе оттесняет меня назад.

— Ходчмы! Ходчмы! — кричат впереди.

Я стреляю снова. На этот раз пуля попадает поляку в руку и его добивают на земле. Поляки малочисленны, но бьются отчаянно. Собаки!

— Бей! — громом звучит команда Лермонта и конники фланговым ударом просто сметают оставшихся нападающих. Все кончено за считанные минуты.

Отлично.

Я вытираю пот, стекающий по лицу и втыкаю саблю в землю.

— Мы хотели добить ляхов. Мы добили. Пусть не всех, но это тоже ничего. — финн хлопает меня по плечу. — Но больше не суйся вперед без защиты. А то я начинаю думать, что тебе подменили, фон Ронин. Как юнец бросаешься в бой.

Я улыбаюсь и молчу.

Ты даже не представляешь, как подменили, друг мой.

— Себастьян фон Ронин! — ко мне бежит незнакомый солдат. — Господин!

— Слушаю. — я поднимаю руку в знак приветствия. — Говори!

— Письмо от светлейшего князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. — молодой человек протягивает мне конверт с княжеской печатью. Сургуч с приятным звуком ломается, я пробегаю глазами по витым буквам.

— Мы отправляемся к Делагарди. — отвечаю я на немой вопрос Тапани. — Прямо сейчас.

Глава 8

Одно слово освобождает нас от всех тяжестей и болей жизни: это слово — любовь.

Софокл 496–406 до н. э.

— Себастьян, если будешь тут спать, то проспишь рождественский диспут. — голос был мягкий, но настойчивый. — Зачем тебе эти проблемы?

Действительно, не стоило шутить с магистром Вительсбахом. Я совсем не хотел провалиться и не получить степень бакалавра. А вот отец точно бы был рад, что непутевый сын вернется домой и наконец возьмется за семейное дело.

Нет уж. Лучше в наемники записаться, а еще лучше не опоздать на диспут, и все сдать.

— Спасибо, Фабрицио. — я разлепил глаза и улыбнулся своему товарищу с медицинского факультета.

Меня медицина не привлекала, но из-за соседства с этим спокойным тюрингцем я и сам стал разбираться в анатомии. Если не сдам и пойду в наемники, точно пригодится.

Тьфу. Чур меня.

Фабрицио сосредоточено собирал гору книг, он был из зажиточной семьи и мог себе такое позволить, на мое счастье. В отличие от нас, медикам в учебе спуску не давали. Студентам его факутьтета читали избранные книги «Канона» Авиценны, сумму из Галена, выдержки из Гиппократа, трактаты посвящённые физиологии, теории болезни и принципов лечения, а также о лихорадках, которые в наше время были ой как распространены. Друг отучился уже сорок месяцев и был уже в одном шаге от такой желанной степени. Испытание перед своим профессором Фабрицио уже прошел и прошел с блеском. А вот общий — в присутствии всех докторов факультета, вызывал у тюрингца неконтролируемую панику.

— Не волнуйся. — я подбодрил товарища поднимаясь с кровати. — Это всего лишь люди. В конце концов представь их голыми и весь их авторитет перестанет на тебя давить. Я всегда так делаю.

Фабрицио заулыбался, видимо моя идея пришлась ему по душе. Тем лучше. Значит сдаст анатомирование без ошибок.

— Ты сам-то готов полностью? — тюрингец натянул на голову модный берет с белым пером. — Как думаешь сдавать?

— С Божьей помощью, конечно же. — хохотнул я. Я совершенно не готовился к своему диспуту. Я абсолютно равнодушен к алкоголю, но вчера… Вчера произошла невероятного вида попойка в одной из таверн недалеко от католического собора Святой Марии. И было совсем не до подготовки.

Да, Эрфурт необычный город. Здесь протестанты и католики,