Тень Камбера - Кэтрин Куртц

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа будь благородным и честным рыцарем, — сказал Нигель, поднимая меч, чтобы поцеловать священную реликвию на рукоятке перед тем, как вручить его Моргану, который ловко вставил его в ножны. — Поднимайся, сэр Келсон Синхил Райс Энтони Халдейн, и получи другие символы твоего нового статуса рыцаря.

Наконец сбросив оцепенение, Келсон улыбнулся и подчинился, позволяя Нигелю и старому Эвану помочь ему подняться. Золотые шпоры рыцаря уже были на его каблуках, прикрепленные Морганом и Эваном перед тем, как король преклонил колена, чтобы пройти акколаду. Шпоры, как и меч, принадлежали его отцу.

И два других предмета, являвшихся частью сегодняшнего наряда, принадлежали отцу, хотя они скорее относились к занимаемому Келсоном трону, а не посвящению в рыцари, которое он только что прошел. Одним был большой рубин в правом ухе. Его носил каждый монарх из рода Халдейнов, начиная с великого Синхила. Второй была брошь из красной эмали, величиной с кулак, которой скреплялась мантия. На ней был изображен золотой лев дома Халдейнов, стоящий на задних лапах.

Однако все остальные предметы, прикрепленные к одежде короля в то утро, символизировали только благородство, но не королевскую власть. Под королевской пурпурной мантией на нем все равно была лишь традиционная одежда новообращенного рыцаря, которую ему выдал прошлой ночью архиепископ. Келсон слегка развел руки, когда мать, королева Джехана, закрепила у него на талии белый рыцарский пояс, как и нижняя белая туника, символизирующий чистоту, добродетель и преданность выбранному пути.

Никаких особых символов не было и на теперь привычной одежде Джеханы: белой рясе послушницы. Хотя, как считал Келсон, сегодня она могла бы одеться и более подобающе для королевы. Одно дело, когда простые монахини из аббатства святой Бригитты пришли на важное мероприятие при дворе в своем обычном одеянии; но смущало, что его мать, которая еще даже не приняла постриг, оставалась в строгом монашеском одеянии, выбрав его в качестве протеста против образа жизни сына. Единственной уступкой королевы сегодняшним утром была украшенная крестом диадема, которая удерживала на голове покрывало монахини, но эта диадема казалась слишком скромной в сравнении с драгоценностями и пурпурным королевским одеянием Мерауд, единственной женщины, сидевшей на возвышении. Даже мужчины выглядели ярче матери короля — Нигель в геральдической накидке поверх доспехов, богато расшитой шелком и золотыми нитями. С плеч дяди короля ниспадала тяжелая мантия Халдейнов, поверху отделанная черно-бурой лисой. Старый Эван был в подбитых мехом одеждах из клетчатой шерстяной ткани горцев, а Морган…

Конечно, если бы Морган хотел, он мог бы затмить любого другого человека в зале просто своим присутствием. Он мог бы одеться в рубище или посыпать свое тело пеплом, но все равно выглядел бы в большей степени принцем, чем большинство людей, рожденных во дворце, одетых в самые богатые одежды и с самыми изысканными драгоценностями. Сегодня он был в зеленом бархате, расшитом золотом, как и положено герцогу, и держал в руке меч Келсона. Таким образом он чем-то напоминал лесного бога или саму первозданную природу — золотистый солнечный свет на зеленых листьях деревьев и верхушках вечнозеленых сосен. Он источал жизненную силу, но сосредоточился только на своем короле и сеньоре.

Морган подошел к Келсону, склонил златовласую голову и положил убранный в ножны меч на вытянутые руки короля — королевский меч, меч короля Бриона, мощный символ, передаваемый в течение многих поколений от одного Халдейна другому, который иногда, в должным образом освященных руках миропомазанного короля Халдейнов, становился магическим инструментом. Король Брион уже более четырех лет был мертв, но оставленное им наследство — царство и магические силы — оказались, наконец, в безопасности в руках стройного восемнадцатилетнего юноши, только что посвященного в рыцари. Келсон задумался, поднося меч к губам, одобрил бы Брион то, что сделал его сын с королевством, оставленным ему раньше времени; он желал бы, чтобы его отец дожил до этого дня.

По крайней мере до этого дня дожил Морган — Аларик Морган, герцог Корвинский из племени Дерини, который был ближе Бриону Халдейну, чем кто-либо другой. Именно Моргану Келсон был обязан тем, что он получил за четыре года своего правления, даже своим выживанием: потому что Морган, как и небольшая группа присутствующих сегодня в зале других Дерини, относился к меньшинству этого племени, всегда обращавшему свои вызывающие благоговение силы на службу Свету — несмотря на давнее недоверие Церкви к таким силам.

Сегодня Морган тоже служил молодому королю, он помог ему стать рыцарем, и в эти минуты в мозг Келсона ворвался ментальный импульс — быстрый, смелый, такой, какой мог отправить только Дерини.

У короля даже создалось впечатление, что он слышал радостный смех, когда торжественно проходил по возвышению, чтобы склониться перед епископами Кардиелем, Ариланом и Вольфрамом и получить их благословение. Каждый шаг его сопровождался мелодичным позвякиванием золотых шпор. Наконец Келсон занял место на троне Гвиннеда, положив отцовский меч на колени. Как только его мать и Нигель также сели, король взял с подушечки корону. Ее поднес ему кузен Рори, встав на одно колено, — принц Рори Халдейн, второй сын Нигеля.

Когда Келсон надел корону и с благодарностью кивнул Рори, ожидая, чтобы участники посвящения его в рыцари заняли соответствующие места для следующей церемонии, он понял, что предпочел бы посвятить сегодня в рыцари Рори, а не его старшего брата. Рори всегда был веселым ребенком и резко контрастировал с угрюмым и иногда мелочным Коналом, а также очень хорошо владел оружием, хотя еще и не испытал себя в битве. Рори полностью оправдал надежды, возлагаемые на сыновей Нигеля, даже в свои четырнадцать лет.

Но посвящение Рори в рыцари даже не будет обсуждаться следующие четыре года. Процедура редко проводилась до того, как кандидату исполнится восемнадцать лет, и практически никогда исключение не делалось для принцев крови, с которых остальным следовало брать пример. Большинство молодых людей не готовы стать рыцарями до восемнадцати, а многие не могли повзрослеть и до двадцати. Келсон опасался, что именно так будет и с Коналом.

Тем не менее, хотя досрочно посвятить в рыцари принца крови было почти невозможно, но отменить посвящение после того, как он достиг нужного возраста, было и вовсе немыслимо — если король, конечно, хотел сохранить его верность в будущем. Коналу и без того, вероятно, — непросто было смириться с тем, что случайность рождения всегда отодвигала его на второе место. И именно эта случайность сделала Келсона королем. Конал был только старшим сыном второго сына, хотя кровь королей Халдейнов текла в венах у обоих. Однако в этот важный день Коналу отдали предпочтение перед всеми, за исключением самого короля — потому что это причиталось ему, как наследнику герцога королевской крови. Возможно, таким образом удастся хотя бы частично его умиротворить. Келсон также сделал его членом королевского совета, в знак совершеннолетия Конала. Несомненно, подобный опыт пойдет ему на пользу, как рыцарю и принцу.