Малеска — индейская жена белого охотника - Энн Стивенс

Объяснения были должным образом переданы, и Сара вернулась к своим урокам, но теперь её комнатой для занятий был сад или любое другое место в доме мистера Данфорта.

Старому джентльмену снова стало лучше. Теперь его выкатывали в коляске, и больше всего он любил сидеть в саду на солнце. Рядом вязала его жена, у ног Сара делала уроки, а над головой пели малиновки, как будто чувствуя своим долгом расплачиваться за аренду утренними трелями.

Глава 11

Возвращение домой —

Вот видны крыши и деревья;

Возвращение к верным сердцам,

Верным, как солнце и ветер.

В одно ясное утро через несколько недель после того, как заболел мистер Данфорт, вся троица сидела в своём любимом уголке сада.

У Сары были каникулы, и ей не нужно было делать уроки. Её единственной обязанностью было чтение газет старому джентльмену, который особенно любил её юный, весёлый голос.

Миссис Данфорт занималась вязанием, а Сара сидела у их ног на низенькой скамеечке, как любимая юная родственница. Пожилая пара совсем забыла, что она была связана с ними только узами любви и, на самом деле, в душе воспринимали её как часть своей семьи.

Внезапно внимание миссис Данфорт привлёк какой-то шум; она поднялась и ушла в дом так тихо, что другие едва заметили её уход.

Вскоре она снова вышла, шагая быстрее, чем обычно. Её била такая дрожь, что Сара посмотрела на неё с удивлением.

— Уильям! — сказала она мужу. — Уильям!

Он пробудился от лёгкой дремоты и поднял голову.

— Ты что-то сказала? — спросил он.

— У меня для тебя хорошие новости. Не волнуйся, всё хорошо.

Он с трудом встал с кресла, дрожащими руками опираясь на палку.

— Мой мальчик вернулся! — воскликнул он, и его голос был более громок и ясен, чем все предыдущие недели. — Уильям, мой мальчик!

На этот призыв из дома выбежал молодой человек. Старый джентльмен обнял его и крепко прижал к груди.

— Мой мальчик! — только и мог сказать он. — Мой Уильям!

Когда все немного успокоились, миссис Данфорт позвала Сару, которая стояла неподалёку.

— Я хочу, чтобы ты познакомился с этой юной леди, Уильям, и поблагодарил её, — сказала она. — Твой дедушка и я многим ей обязаны.

Она кратко рассказала о падении старого джентльмена и о Сарином присутствии духа, но алые щёки девушки заставил её остановиться.

— Никакими словами нельзя отплатить за такую доброту, — сказал молодой человек, пожимая ей руку и жеманно кланяясь, как было принято в те времена.

— Это я многим обязана вашим бабушке и дедушке, — ответила Сара, немного дрожа и пытаясь избавиться от робости, которую она чувствовала под взглядом его тёмных глаз. — Я была в плену, как всякая школьница, а они были так добры, что открыли дверь и выпустили меня.

— Значит, вы ученица мадам Моно, этой неугомонной старушки? — со смехом сказал юный Данфорт. — Легко представляю, какое было для вас облегчение попасть туда, где вы не обязаны жить и думать по правилам.

— Ну, хватит, хватит! — сказала старая леди. — Уильям уже поощряет непослушание. Ты будешь плохим советчиком для Сары.

И она, и её муж были крайне довольны тем искренним, сердечным разговором, который завязался у юной пары; через час Сара чувствовала себя так же свободно, как при сборе цветов в родных лесах.

Данфорт долго и красочно рассказывал им о своих приключениях, о странах, которые посетил, о знаменитых местах, которые видел, и ни один человек на свете не имел более внимательных слушателей.

Это был чудесный день для Сары, и поскольку Уильям в заграничных странствиях не потерял свойственного молодости восторга, для него этот день тоже был полон наслаждения.

В красоте Сары было нечто невинное, в её поведении было нечто непринуждённо изящное. Это отличало её от фальшивых светских женщин, с которыми он в последнее время общался, и в глазах молодого человека придавало ей дополнительного очарования.

Много раз во время разговора миссис Данфорт тревожно оглядывалась на мужа, но её утешала его улыбка. Её бледное лицо сияло от внутреннего света, от какого-то приятного видения, которое озарило зиму её души почти таким же прекрасным светом, какой переполнял её в весеннюю пору жизни, когда она мечтала о будущем, а старый, дряхлый мужчина, что стоит рядом, был крепким юношей, благородным и храбрым, как этот мальчик, в котором, казалось, снова ожило их прошлое.

— Если меня увидит мадам Моно, она будет поражена, — со смехом сказала Сара. — Она надеялась, что я посвящу каникулы чтению французских проповедей, которые она мне дала.

— А вы в них заглядывали? — спросил Данфорт.

— Боюсь, они куда-то затерялись, — ответила она лукаво.

— Но, кажется, вы не очень огорчены. Думаю, если бы мне пришлось учить французский по старомодным проповедям, я бы его так и не выучил.

— Я невысокого мнения о французских проповедях, — заметила миссис Данфорт, с сомнением покачав головой.

— И о французах, — добавил её муж. — Тебе они никогда не нравились, Тереза.

Она кивнула, а юный Данфорт обратился к Саре на хвалёном языке мадам Моно. Она нерешительно ответила, и они немного побеседовали. Он добродушно смеялся над её ошибками и поправлял их. Пожилая пара наслаждалась этой беседой так же, как молодая, и все получили много удовольствия.

Они провели всё утро в саду, и когда Сара ушла в свою комнату, чтобы побыть наедине с новым миром мыслей, которые ей открылись, она чувствовала себя так, как будто знала Уильяма Данфорта половину жизни. Она не пыталась анализировать свои чувства, но они были очень приятны и наполняли её душу восхитительным беспокойством, похожим на трели, которые пробиваются из самого сердца певчей птицы. Данфорт тоже не очень пытался понять чувства, которые в нём пробудились; они оба были счастливы и беззаботны, как свойственно только юности, и шли навстречу прекрасным грёзам, которые освещают жизнь всякого человека и которые ожидали их в ближайшем будущем.

Так прошло несколько месяцев, и славный голландский дом с каждым днём становился всё больше похож на рай. Учебный год Сары продолжался. Она видела, как цветки превращаются в плоды, и скоро сад наполнился ароматами спелости. Затем они видела, как с деревьев падают листья, окрашенные в тысячи роскошных красок. И всё же сад оставался раем. Она видела, как листья увядают, печально шуршат под её ногами и с содроганием отдаются на волю зимнего ветра. И всё же сад оставался раем. Она видела, как падает снег, белый и холодный, как он засыпает траву и гравийные дорожки, сгибает нежные вечнозелёные кусты, а длинные, яркие сосульки свисают с крыш и разбиваются о землю. И всё же сад оставался раем; поскольку любовь не замечает времён года, и там, где она живёт, даже если о её присутствии никто не подозревает, нет места одиночеству. Вскоре прошёл обещанный срок, и заявления мадам Моно о том, что её ученица станет совершенством, обернулись истиной, поскольку на свете не существовало более изысканного и прелестного юного создания, чем Сара Джонс. Нельзя сказать, произошло бы это, если бы она полагалась только на своих учителей, но приятные уроки, которые она получала в старой беседке, пока пожилая пара сидела так далеко, чтобы ничего не слышать — как в подобных случаях и должны вести себя милые пожилые люди — были полезнее, чем полудюжина школ.

Старая миссис Данфорт отрывала взгляд от своего вязания и невинно замечала мужу:

— Это действительно прекрасно, что Сара так поглощена своими уроками, а Уильям так добр, что остаётся дома и помогает ей. В самом деле, путешествие заграницу совершенствуют нрав человека. Они укрепляют его характер. Раньше Уильям был такой беспокойный, никогда не хотел оставаться дома. А сейчас его не заставишь переступить порог.

Старый джентльмен слушал эти замечания с напряжённым лицом; он спрашивал себя о переменах, случившихся с его внуком, и ответ рождал на его губах мрачную улыбку. Прекрасная девушка, которая стала почти его родственницей, внушала ему такую любовь, что он не смог бы вынести и мысли о расставании с ней. Он считал, что его имя и его собственность помогут сделать их отношения ещё ближе, и этот замысел увлёк его со всей страстью.

Так продолжалось всего лишь несколько месяцев. Прежде чем упали листья, с мистером Данфортом произошла перемена. Некоторое время он был более вялым и подавленным, чем обычно, и, казалось, его беспокоила какая-то мысль. Однажды он без всякого повода начал говорить с женой об отце Уильяма и впервые за долгие годы упомянул о его несчастном браке.

— Я иногда думаю, — сказала леди, склоняясь над вязанием, чтобы скрыть чувства, исказившие её лицо, — я иногда думаю, что мы давным-давно должны были всё рассказать нашему внуку.

Рука старика, опиравшаяся на трость, начала дрожать. В его глазах появилось беспокойство, и он долго ничего не отвечал.