В глубине Великого Кристалла. Легенда о Хранителе - Крапивин Владислав Петрович

Галька тоже был за столом. Неловко прятал под стул босые ноги и жадно грыз говяжий мосол из жаркого. Форт-майор Дрейк провозгласил тост в честь отважного и находчивого юноши («Вы ведь не станете отрицать этих качеств, господа моряки?»). Офицеры, звеня шпорами, поднялись. «Юноша» тоже встал – немного испуганный, неловкий. Встретился глазами с прямым взглядом Красса и опустил голову. Вытер пальцы о мятые штаны. И вдруг понял, что хочет спать – неодолимо, смертельно.

…Проснулся он в казарме, на солдатской койке, от которой пахло сеном. Барабанщик форта, парнишка лет пятнадцати, тряс Гальку за плечо:

– К тебе пришли.

Оказалось, мама и Вьюшка… Ну, тут, конечно, все было: и объятия, и слезы. Впрочем, недолго. По правде говоря, Галька не был в семье любимцем. Нельзя упрекнуть родителей, что они относились к нему хуже, чем к другим детям, но… старших женить пора, масса забот, а младшая, она и есть младшая, над ней больше всех дрожишь. Средний же – ни то ни се… Вот и привык Галька жить без особых нежностей.

– Ты чего домой не идешь? Пошли! – требовала Вьюшка.

Галька упрямо качал головой. Мать вздохнула:

– Ободранный-то какой, мятый. Мы тебе выходной костюм принесем.

Галька вздрогнул – вспомнил, как стоял в этом костюме перед советниками магистрата.

– Не надо, господин Дрейк мне форму обещал.

К вечеру и правда готово было обмундирование. Солдат-портной взял одежду барабанщика, слегка укоротил брюки, немного ушил куртку – вот и все. Форт-майор сам вручил Гальке эполеты вольноопределяющегося. Он считал, что после всего случившегося юный Галиен Тукк имеет полное право на мундир артиллериста.

Галька улыбнулся и откозырял. Но за улыбкой осталась прежняя задумчивость и печаль.

– А где же я тебя устрою? – вдруг озадачился форт-майор. – В казарме теснота… Вот что, живи у меня!

– Если позволите, я хотел бы поселиться с капитан-командором Крассом, – тихо сказал Галька.

Майор изумился:

– С пленным? В камере?

– Ну и что?.. Я ведь и сам вроде как… преступник. Изгнанник, – опять улыбнулся Галька.

– Снова ты об этом! Да знаешь ли, что из столицы приезжал королевский комиссар? Разбирать твое дело!

– Специально из-за меня?!

– Представь себе! Подробностей не знаю, но скоро этот господин сам будет здесь…

– Ну, будет так будет… – Прежнее невеселое настроение не оставляло Гальку. – Значит, можно мне с капитаном?

– А он согласится?

– Я надеюсь.

Несколько раз на дню Галька встречался с Крассом взглядом и чувствовал: между ними какая-то ниточка.

Появился в форте Лотик. И с ним опять Вьюшка. Оба воззрились на Галькину темно-красную куртку с золотыми шнурами. Галька взъерошил у Лотика косматую голову.

– А монетка твоя у меня. Больше не терял. Помогла… Лотик счастливо вздыхал.

– А что за столичный господин приехал? Знаешь?

Лотик знал, конечно! И Вьюшка знала. Человек этот приехал потому, что в столице стало известно о бессовестном решении магистрата насчет Гальки…

– Это мадам Валентина в столицу сообщила, – торжествующе сказал Лотик. – Мо-мен-тально!

– Как моментально? У нас же нет телеграфа!

Лотик серьезно, с важностью разъяснил:

– Мадам Валентина и не такое может. Я, с тех пор как у нее живу, всего насмотрелся.

– У нее живешь? Почему?

– Он ушел от теток! – ввернула Вьюшка. – Потому что они против тебя тогда бумагу подписали!

Галька вопросительно посмотрел на головастика. Тот глядел исподлобья – и смущенно, и упрямо. Галька опять взлохматил его волосы.

– Мы завтра еще придем, – сказал на прощание Лотик.

Едва они убежали, прибыл верхом из города королевский комиссар. Это был сухой человек в черном мундире военного чиновника Министерства юстиции. С длинным и гладким лицом, со светлыми и совершенно бесстрастными глазами. Офицеры, став шеренгой, откозыряли. Посланец из столицы попросил дать ему возможность побеседовать с Галиеном Тукком наедине. Форт-майор Дрейк провел их к себе.

И тут же все разъяснилось.

Сухо и очень понятно чрезвычайный представитель правительства сообщил, что решение реттерхальмского магистрата незаконно по ряду причин. Главная – та, что в военное время, находясь под королевским протекторатом, город вообще не вправе принимать решений по вопросам гражданства. Всякое самоуправство чревато большими бедами, любое нарушение законов подобно ржавчине разъедает государственный механизм. Это во-первых.

А во-вторых, вагоновожатый Брукман признался представителям магистрата и пастору Брюкку, что появление мальчика на рельсах не было причиной аварии. Трамвай затормозил раньше, сам собой. Что произошло с тормозами, Брукман и теперь не может объяснить. Но вины господина Тукка здесь нет.

И далее. Полагая, что пора укреплять уважение к законодательству, соблюдение которого особенно необходимо при военном положении, королевская прокуратура сочла необходимым отнестись к неправомерным действиям магистрата и граждан Реттерхальма со всей суровостью – с применением статьи одиннадцатой закона 1655 года о так называемом «праве на ответное действие». По этому закону человек, пострадавший несправедливо, может требовать, чтобы виновные были наказаны теми несчастьями, которые испытал он сам.

– Я хочу знать ваше мнение по этому поводу, – сказал военный советник юстиции первого класса фан Риген.

Галька смотрел на ровное полукруглое пламя керосиновой лампы. Опустишь веки – и в глазах от пламени зеленые язычки…

– Вы меня поняли, господин Тукк? – спросил фан Риген.

– Я вас понял. Я думаю, – тихо сказал Галька.

– Думайте.

Галька молчал минут десять. Фан Риген больше не торопил его. Сидел прямой, бесстрастный. Исполнитель закона.

– Хорошо… – прошептал Галька. – Пусть они уходят…

– Что?

– Я сказал, – громче повторил Галька и сощурился на пламя, – пусть они уходят из города.

– Кто?

– Все, кто подписал приговор.

– Но… – Впервые в лице фан Ригена мелькнуло что-то живое. – Это почти все жители.

– Пусть! – сказал Галька.

Советник юстиции встал.

– Хорошо, это ваше право. Мне нужно подготовить бумаги. Я приеду завтра после полудня, и мы утвердим решение.

Галька спал в одной камере с капитан-командором Крассом. В каменной сводчатой комнате с зарешеченным окном, но на роскошной кровати, которую поставили по приказу форт-майора.

Красс не стал возражать против соседства. Серьезно кивнул и не удивился.

Говорили они с Галькой о чем-то перед сном или нет – неизвестно.

Неизвестно также, снилось ли что-нибудь Гальке. Можно лишь предположить, что ему приснился город, покинутый жителями. Хорошо бродить по знакомым улицам, не встречая никого. Обидчики ушли, город остался. Поскрипывают на узорчатых кронштейнах вывески, падают первые желтые листья. Подбежала чья-то собачонка, ластится. Галька идет по заросшему трамвайному пути и держит за руку Вьюшку. Спрашивает:

– Ну что, разве нам плохо?

Вьюшка молчит.

Утром опять пришли Лотик и Вьюшка. Галька сидел между каменными зубцами на верхнем ограждении бастиона. Отсюда видны были река, Китовый остров, а за ним – труба и мачты севшего на сваи монитора. К мачтам все еще были привязаны березки.

Вьюшка была молчаливая и какая-то испуганная. Галька притянул ее к себе. Лотик тихо сказал:

– Галик… а можно, мои тетки останутся в городе? – Он смотрел под ноги, вертел босой пяткой на каменной плите. Словно хотел высверлить лунку.

– А зачем тебе тетки? Ты же ушел от них.

– Ну, все равно… Они старые, куда они денутся? А ту бумагу… они ведь ее просто по глупости подписали… – Головастик нерешительно поднял глаза.

– Пусть остаются, – глядя на заречные луга, сказал Галька.

– Ладно… А школы не будет?

– Ребята не подписывали приговор, – сумрачно отозвался Галька. – Пусть остаются… и ходят в школу, если охота.