Поступь хаоса - Патрик Несс

— Я не пытался, — говорю я почему-то гораздо громче, чем хотел.

— Неважно. Я видела слова. Там написано: «Ты должен их предупредить».

— Я знаю! Я знаю, что там написано.

Ну разумеется, «Ты должен их предупредить». Бол-пан, идиот!

— Мне показалось, что… — начинает девчонка.

— Я умею читать!

Она поднимает руки.

— Ладно, ладно.

— Умею!

— Да я только хотела…

— Мало ли что ты хотела! — Я хмурюсь, и мой Шум так разбушевался, что Манчи вскакивает на ноги. Я тоже. Поднимаю с землю рюкзак. — Нам пора.

— Кого тебе надо предупредить? — спрашивает девчонка. — И о чем?

Ответить я не успеваю (а впрочем, я и не знал ответа), потомушто раздается громкий щелчок, который в Прентисстауне значил бы только одно.

Что кто-то взвел курок.

На скале перед нами стоит человек с ружьем, и дуло смотрит прямо на нас.

— Что меня щас больше всего волнует, — говорит голос из-за ружья, — так это на кой ляд щенки спалили мой мост?

14

На другом конце ружья

— Ружье! Ружье! Ружье! — лает Манчи, прыгая туда сюда в пыли.

— Лучше бы вы успокоили свое чучело, — говорит ружье. Лицо говорящего от нас скрыто. — Вы ведь не хотите, чтоб с ним приключилась беда?

— Тихо, Манчи! — говорю я.

Он поворачивает ко мне морду.

— Ружье, Тодд? Пиф-паф!

— Знаю. Заткнись.

Он умолкает, и наступает тишина.

Ну, если не считать моего Шума.

— Я вроде только что задала щенкам вопрос, — говорит голос, — и теперь жду ответа, ага.

Я оглядываюсь на девчонку. Она пожимает плечами, но я замечаю, что руки у нас обоих подняты.

— Что? — переспрашиваю я ружье.

Оно сердито хмыкает.

— Грю, кто вам разрешил жечь чужие мосты, а?

Я молчу, девчонка тоже.

— Думаете, я вам палкой угрожаю?! — Ружье дергается.

— За нами гнались! — наконец заявляю я, не придумав ничего получше.

— Гнались, говоришь? — переспрашивает ружье. — И кто ж за вами гнался?

А вот тут я попадаю в тупик. Что опасней — сказать правду или соврать? На чьей стороне винтовка — на нашей или мэра? Не сдадут ли нас Прентиссу в качестве подарка? Или этот человек ведать не ведает о Прентисстауне?

Мир — опасное место, если ты знаешь слишком мало.

Например, почему здесь так тихо?!

— Про Прентисстаун мне известно, не волнуйся, — говорит ружье, читая мой Шум с неприятной точностью и снова щелкая затвором. — Если вы оттуда…

И тут девчонка подает голос. После этого она перестает быть для меня девчонкой и становится Виолой.

— Он спас мне жизнь.

Я спас ей жизнь.

Говорит Виола.

Забавное ощущение.

— Да что ты? — говорит ружье. — А откуда тебе знать, что он ради тебя старался, а не ради себя?

Девчонка — Виола — смотрит на меня и морщит лоб. Моя очередь пожимать плечами.

— Хотя нет. — Голос меняется. — Нет-нет, я ничего дурного в мальчишке не вижу. Ты ведь еще щенок, а?

Я коекак сглатываю.

— Через двадцать девять дней я стану мужчиной.

— Нечем тут гордиться, щенок. Учитывая, откуда ты родом.

А потом он опускает ружье.

Вот почему было так тихо.

Он женщина.

Он взрослая женщина.

Нет, он старуха.

— Раз уж ты такой сообразительный, хватит говорить про меня «он». — Женщина все еще целится в нас. — И эта старуха, кстати, легко может вас пристрелить.

Она смотрит на меня пристально, мастерски читая мой Шум, как умел только Бен. Выражение ее лица то и дело меняется, словно она меня оценивает — точьвточь как делал Киллиан, пытаясь понять, вру я или нет. Впрочем, Шума у этой женщины нет, такшто она может хоть песенку про себя петь, а я и знать не буду.

Она поворачивается к Виоле и меряет ее таким же тяжелым взглядом.

— Вот так щенки! — восклицает старуха, снова поворачиваясь ко мне. — Тебя прочесть легко, как младенца. — Потом она обращается к Виоле: — А твоя история позапутанней будет, да?

— Я бы с удовольствием все рассказала, если бы вы перестали в нас целиться, — говорит Виола.

От удивления даже Манчи поднимает на нее взгляд. Я поворачиваюсь к Виоле с разинутым ртом.

Со скалы доносится хихиканье. Старуха смеется. На ней кожаная одежда, поношенная и насквозь пропыленная, шляпа с полями и высокие сапоги — чтобы ходить по грязи. Как бутто она самый обычный фермер.

Но она все еще целится в нас из ружья.

— Вы сбежали из Прентисстауна, так? — спрашивает она, снова заглядывая в мой Шум. Скрыть от нее ничего нельзя, такшто я рисую в воображении все, от чего мы сбежали, и что случилось на мосту, и кто за нами гнался. Старуха видит — я знаю, что видит, — но только сжимает губы и немножко щурится.

— Ну что ж, — говорит она наконец, беря винтовку в одну руку и спускаясь к нам. — Врать не буду: то, что вы взорвали мой мост, меня не порадовало. Грохот я услыхала еще на ферме, так-то. — Она спускается с последнего камня, встает неподалеку от нас, и от ее мощной взрослой тишины я, сам того не замечая, немного пячусь. — С другой стороны, на другой берег мы не ходили уже больше десяти лет. Я оставила мост на всякий случай. — Старуха еще раз окидывает нас внимательным взглядом. — И кто теперь скажет, что я была не права?

Мы все еще стоим с поднятыми руками, потомушто от такой чего угодно можно ждать, верно?

— Я щас задам один вопрос и повторять его не буду, — говорит старуха, снова поднимая ружье. — Оно мне понадобится?

Мы с Виолой переглядываемся.

— Нет, — говорю я.

— Нет, мэм, — отвечает Виола.

Мэм? думаю я.

— Это то же самое, что «сэр», красавчик. — Старуха закидывает винтовку за плечо. — Только про леди. — И приседает к Манчи. — А тебя как?

— Манчи! — лает тот в ответ.

— А… ну да, как же иначе! — Старуха треплет его за уши. — Ну а вы, щенки? — спрашивает она, не глядя на нас. — Вас как матушки окрестили?

Мы с Виолой опять переглядываемся. Называть свои имена не очень-то хочется, но старуха всетаки опустила ружье — честный обмен.

— Я Тодд. Она Виола.

— Чистая правда, — говорит старуха. К этому времени она уже уложила Манчи на спину и чешет ему пузо.

— Скажите, как еще можно перебраться через реку? — спрашиваю я. — Другие мосты есть? Те люди…

— Я Матильда, — перебивает меня старуха, — но так меня зовут только чужие, а вы называйте Хильди. Быть может, в один прекрасный день вы заслужите право пожать мне руку.

Я снова смотрю на Виолу. Если у человека нет Шума, как понять, что он сумасшедший?

Старуха хохочет.

— Смешной ты, пострел! — Она встает, а Манчи перекатывается обратно на живот и поднимает на нее влюбленные глаза. — Отвечая на твой вопрос: в паре дней езды отсюдова вверх по течению есть брод, а до мостов еще очень далеко — что в одну, что в другую сторону.

Старуха снова окидывает меня уверенным и ясным взглядом, едва заметно улыбаясь. Видимо, она опять читает мой Шум, но никакого прощупывания, как обычно бывает с другими, я не чувствую.

Пока она смотрит, до меня доходит сразу несколько вещей, и я начинаю соображать, что к чему. Похоже, Прентисстаун и впрямь изолировали из-за Шума, так? Потомушто передо мной стоит живая и здоровая женщина, которая смотрит на меня по-доброму, однако близко не подходит и всех гостей из моих краев встречает заряженным ружьем.

А если я заразный, то Виола почти наверняка заразилась и в эту самую секунду, пока мы разговариваем, уже умирает, и вряд ли мне будут рады в том поселении, скорей всего, мне велят держаться подальше, и тогда конец, верно? Мое путешествие закончилось, хотя я даже не успел сообразить, куда иду.

— О, тебе и впрямь не будут рады, — говорит старуха. — Никаких «вряд ли» и «скорей всего». Но… — Тут она подмигивает, ей-богу, подмигивает. — Нельзя умереть от того, чего не знаешь.

— Поспорим? — отвечаю я.

Старуха отворачивается и идет обратно к каменистой тропинке, по которой спустилась со скалы. Мы провожаем ее взглядом до самой вершины.

— Идете, нет? — спрашивает она таким тоном, бутто уже звала нас и мы ее задерживаем.

Я смотрю на Виолу, и та объясняет старухе:

— Нам надо попасть в поселение. — Виола косится на меня. — Рады нам там или нет.

— Попадете, не волнуйтесь, — отвечает старуха, — для начала вам, щеняткам, надо поесть и выспаться. Это и слепой увидит.

Мысль о еде и отдыхе так греет душу, что на секунду я даже забываю о винтовке. Но только на секунду.

— Надо идти дальше, — тихо говорю я Виоле.

— Я даже не знаю, куда мы идем, — так же тихо отвечает мне она. — А ты? Только честно.

— Бен сказал…

— Так, щенятки, слушай меня: вы сейчас пойдете на мою ферму, хорошенько подкрепитесь и выспитесь — постель, правда, мягкой не будет, обещаю. А уж завтра утром отправимся в поселение. — Она произносит это слово нарочито громко и вытаращив глаза, как бутто высмеивает нас.