Поджигательница звезд - Инна Бачинская

В окнах Кристины зажегся свет. Сначала в гостиной, потом на кухне. Начал накрапывать дождь. Наверное, она готовит гостю кофе. А тот сидит на табуретке и смотрит на нее, как смотрел на нее он сам три дня назад. То, как незнакомец схватил ее, а она вырвалась, как они потом стояли, обнявшись, напоминало ссору близких людей. Поссорились, помирились, обнялись и пошли домой. Может, продолжают ссориться. Шибаев в этот расклад никак не вписывался. И он подумал, что Кристина в его восприятии все еще девочка-одноклассница, первая любовь, у которой от него не было секретов. А у Кристины-взрослой своя жизнь, и о ней он знает лишь то, что она сама ему рассказала. Мало. Муж, картины, отец, дача. Они не виделись почти двадцать лет. Люди взрослеют, совершают поступки, накапливают «багаж». А он, Шибаев, случайный человек, мальчик из детства, которого позвали на помощь. И близки они стали не от любви, а от тоски по тем счастливым беспечным временам, а еще от одиночества – во всяком случае, он…

Дождь припустил сильнее. Шибаев встал со скамейки и побрел домой. По дороге он убеждал себя, что они с Кристиной друзья и никаких прав на нее у него нет, но получалось не очень убедительно. Холодные струйки бежали по спине, и настроение стало соответствующее. Мир вокруг был размытый и сияющий от автомобильных фар и неярких уличных фонарей. Желтый настроженный глаз светофора вспыхивал тревожным красным и сменялся оптимистичным зеленым. Шибаев не имел ничего против дождя. Он помнил, как они шли под ливнем с Ириной[5]… Он его тогда просто не замечал. Рука Ирины была в его руке, она говорила, что город ночью похож на скелет, как на картине одного испанца, он слушал вполуха и чувствовал плечом ее плечо. Испанца звали Эль Греко. А город был Толедо. Шибаев вяло удивился, что еще помнит это. Память забита, как квартира космической женщины, соседки генерала Савенко. Рассортировать и выбросить лишнее не получается. Хотя ясно, что уже многое не понадобится.

Ночной город как человек. С той разницей, что на картине испанца город был неживой, только белые размытые пятна, мрак и пустота. А у этого – сосуды и вены, отмеченные светом фар. Этот город живой, жизнь в нем пульсирует в такт вспышкам светофора, точка-тире-точка, точка-тире-точка, красный-желтый-зеленый, бежать-стоять, снова бежать, снова стоять. Ирины больше нет. А он есть. И бежит в толпе, повинуясь взмаху дирижерской палочки светофора. Или бредет один под дождем. Дома его ждет Алик с ужином. При мысли об Алике Шибаев почувствовал такую тоску, что замедлил шаг. Он бы с удовольствием ввязался в драку от безысходности, но вокруг нет ни души, только машины шелестят по мокрому асфальту. Он страстно желал, чтобы на его дороге сию минуту появился грабитель! Убийца! Маньяк! Два! Три! Пять!

Увы. Дождь разогнал по домам и праведников, и грешников. Остался один Шибаев, ни праведник, ни грешник. Неудачник. Неудачники не боятся дождя, они его просто не замечают. Им все равно. Чтобы унять растущее бешенство, он с силой приложил ребром ладони фонарный столб, мельком вспомнив физрука Витю Адидаса, который так же болью физической лечил боль душевную. Прислонился плечом к холодному металлу, пережидая резкую боль, держа руку на весу. Лампочка в фонаре помигала, зашипела и погасла. Шибаев рассмеялся, отлепился от столба и пошел домой.

Пульсировала ушибленная рука в кармане куртки, пульсировала тонкая противная боль в висках. Он вдруг почувствовал, как голоден. Желудок подавал сигналы, резко сокращаясь, издавая утробные звуки. Его затошнило, и он поспешно слетел с тротуара в какие-то кусты, где его буквально вывернуло наизнанку. Пустой желудок сокращался вхолостую, ничего не выбрасывая. Шибаев содрогался, не в силах остановить бунт собственного организма. Дергалась гортань, разрывало грудь, жгло внутренности. Дрожали колени.

Приступ наконец прошел. Он стоял, с трудом удерживая равновесие, утираясь рукой, сморкаясь, матерясь. Так плохо ему было лишь один раз в жизни, в Нью-Йорке, когда садист Серый изметелил его, как пацана, до полной отключки, приковав наручниками к батарее.

Как ни странно, ему стало легче. Колени все еще дрожали, но внутри улеглось, и в голове появилась удивительная легкость. Шибаеву казалось, что он летит по воздуху, несильно покачиваясь. Ему даже слышался негромкий шелест крыльев за спиной.

Алик Дрючин смотрел кино на английском языке. Он щелкнул пультом, остановив изображение, и сказал, вводя Шибаева в курс:

– Человечество вымерло от вируса. Остались единицы, еды полно, воды полно, бензина, машин, домов, одежды – всего полно. Единицы объединяются в группы и начинают войну друг с другом. Абсурд! Ну почему человек такая агрессивная сволочь?

– Инстинкт самосохранения, – буркнул Шибаев, пытаясь стащить мокрую рубашку.

– Ты думаешь? – Алик присмотрелся к нему и спросил: – Что случилось?

– Я в порядке, – ответил Шибаев и зашипел от боли, застряв рукой в рубашке.

– Что? – закричал трепетный Алик. – Я же вижу! Покажи руку!

– Отстань!

– Ты дрался! – обличил его Алик, который не дрался ни разу в жизни. Его самого, правда, били в детстве. – Опять?

Вопрос был некорректен, последний раз Шибаев дрался два года назад, так случилось…

Алик схватил его распухшую и посиневшую руку, охнул и потащил друга в ванную. Открутил холодную воду и сунул руку под струю.

– Что случилось? Это… «дачное» дело?

– Нет. Просто ударился, – ответил Шибаев, чувствуя себя глупо от собственной пацанской выходки – истерику он закатил! Салага!

– Врешь! Подрался! – Не умея драться сам, Алик всегда живо интересовался подвигами Шибаева.

– Да нет…

– А что?

– Черт его знает! Понимаешь, смысла нет!

– В чем нет смысла? – Брови Алика взметнулись кверху.

– Ни в чем! В жизни… Ни в чем.

Шибаев всегда был сдержан, о себе говорил мало или вовсе не говорил, а тем более не трепался беспредметно за жизнь и ее смысл, в отличие от Алика, который любил пофилософствовать. Но сейчас, держа руку под холодной водой и сидя на крышке унитаза напротив Алика, усевшегося на край ванны, он вдруг почувствовал желание выговориться. Выплеснуться. «Выпустить пар», – как говорил его бывший коллега по работе по прозвищу Тротил. Освободиться. Исповедаться и получить отпущение грехов. Сильный Шибаев искал утешения у хлипкого Алика. Бывает и так. В каком-то смысле Алик был сильнее его – таких, как Дрючин, нельзя сломать в силу их гибкости. А таких, как Шибаев, сломать можно. Правда, трудно.

– Конечно, нет, – согласился Алик. – Смысла нет, а есть процесс. И сопутствующий ему смысл. А космического смысла, одного на всех, – нет!

– Какой процесс? – Шибаев непонимающе уставился на адвоката.

– Просто процесс. Любой. Ты чистишь зубы – это процесс. Трамвай едет – это тоже процесс. Какой смысл? Здоровые зубы и возить пассажиров. Смысл есть там, где есть процесс, понимаешь? Нет процесса – нет смысла. Тут главное не прерывать процесса, понимаешь? Не слетать с нарезки, а пилить, пилить, пилить до посинения!

– А если… если от процесса с души воротит?

– Все время?

– Что все время?

– Воротит! Все время?

– Не все, – вынужден был признать Шибаев, которого выкладки приятеля зачастую ставили в тупик.

– Вот видишь! – обрадовался Алик. – Не все время. А если воротит, меняй процесс. Кстати, я купил коньяк. А то водка уже надоела. И мяса!

Шибаев рассмеялся. Сжал здоровой рукой плечо Алика, ощутил под пальцами хрупкие кости.

– Так почему же они дрались?

– Кто?

– Выжившие после смерти!

– Кто? – Алик непонимающе смотрел на него.

– Ну, в твоем кино!

– А! Вечные фишки – кто крутее, кому сапог целовать, отдай!

– А женщины выжили? Или одни мужики?

– Выжили.

– На всех хватило?

– Интересная мысль, – задумался Алик. – Не на всех.

– А ты говоришь…

– Думаешь, из-за них? Я вообще-то не досмотрел.

– А из-за кого? Они как катализатор.

– Катализатор? – Алик наморщил лоб. Неразговорчивый Шибаев тоже иногда выдавал такое, что ставило его в тупик.

– Ну! Ладно, пошли пить коньяк.

– Сейчас! – Алик вскочил и побежал на кухню. А Александр остался сидеть на крышке унитаза. Он смотрел на струю воды, на свою распухшую руку. Боль почти прошла, осталась тяжесть. От холодной воды покалывало кожу.

– Ты сегодня поздно, я думал, уже не придешь, – сказал Алик с намеком, когда они сидели на кухне за столом.

Шибаев промолчал.

Алику хотелось поговорить.

– Как Кристина? – сделал он новый заход.

– Нормально, – невнятно ответил Шибаев.

– Ты из-за нее…

– Я ни с кем не дрался, сказал же. Я не видел ее три дня. А сегодня увидел… не одну.

– Не одну? – Алик даже перестал жевать. – А с кем?

Шибаев только взглянул коротко и промолчал.

– Может, муж вернулся?