Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг

— Нет, ребята, для нас это слишком большой риск. Ведь каждый из болтов, которыми привинчена дверь, может быть соединен со взрывным устройством. А вот здесь начертаны буквы и цифры, имеющие, очевидно, какое-то значение. Такое дело по плечу только специалистам-пиротехникам.

Чалоун не смог скрыть досады от того, что не узнает, какую тайну скрывает эта металлическая дверь.

— И я не завидую тем, кому придется завершать тут работу, — решил успокоить Чалоуна поручик. — В подобных случаях любая мелочь может привести к роковому исходу.

Рихтермоц вытащил еще одну мину, которая ничем не отличалась от обезвреженных. Завтра или послезавтра — это уж как решит командир — надо будет сюда еще раз приехать, выкопать яму, сложить туда все эти находки и подорвать, чтобы они никому и никогда не угрожали. А до тех пор здесь необходимо выставить охрану.

Все эти вопросы Рихтермоц решил с майором. Добровольно изъявили желание остаться Чалоун и Дворжак. Командир взвода обещал как можно быстрее прислать смену, а также ужин.

Все, кроме двух саперов, сели в газики и отправились на командный пункт, откуда майор Ворличек связался по телефону со штабом дивизии и доложил об обнаруженном тайнике. Кроме того, он попросил прислать к ним специалиста-пиротехника. Капитан Вавра тоже доложил своему руководству о находке в районе полигона. А Черник, Вондрачек и Бржезина в это время спорили, где лучше ночевать: в гостинице «Пограничник» в Рудонице или в казармах в Планице. В их разговор вмешался Герберт Пешл:

— А я вам, ребята, предлагаю переночевать у меня дома в Карловице. Это не так далеко от планицких казарм, кровати лишние есть, найдется и чем угостить дорогих гостей.

Все без долгих колебаний приняли приглашение. Может быть, это произошло потому, что Черник с Пешлом сразу понравились друг другу, хотя у каждого на то были свои причины.

10

После того как гости внесли свои вещи и умылись, Пешл провел их в гостиную. В отличие от многих карловицких семей, которые входят в гостиную только по праздникам, Пешловы использовали ее по прямому назначению. Поэтому гостиная была обставлена соответствующим образом. Стены ее были отделаны панелями из лиственницы, а высокий изразцовый камин, рядом с которым лежали аккуратно сложенные березовые дрова, свидетельствовал, что даже в зимние месяцы здесь уютно и тепло.

В середине комнаты стояли массивный овальный стол и четыре резных стула с высокими спинками. Их изготовил из дуба тот же мастер, который делал секретер и сервант. Рядом с дверью, ведущей на балкон, разместился широкий диван, а напротив, у стены, — книжный шкаф, где Герберт Пешл хранил любимые книги о Шумаве. В комнате стояла также тумбочка с радиолой и телевизором. На стенах кроме картины на морскую тему, написанной маслом, висели фотографии, запечатлевшие Герберта Пешла и его жену с детьми и внуками.

Кроме пражан, сидевших сейчас вместе с хозяином за столом и с большим аппетитом уничтожавших жаркое, в комнате находился лесник Петрань. Он зашел сюда для того, чтобы проинструктировать бригадира насчет завтрашней работы, а главное — чтобы сообщить о состоянии здоровья младшего Кобеса. Удобно устроившись на диване, лесник уже в который раз повторял:

— Верить не хочется, что положение Еника такое тяжелое. Очень тяжелое, он потерял много крови…

— Мы сделали все, что смогли, — отвечал ему с некоторым раздражением Пешл, — и доктор тоже. Большего сделать мы не могли.

— Никто вас, Герберт, не винит.

— Но ты так говоришь, будто мы виноваты в том, что Гонзик потерял много крови и сейчас ему так плохо.

— Ты меня неправильно понял…

— Что конкретно сказали врачи директору лесхоза? Насколько я знаю медиков, они не могли сказать, что у Еника дела плохи. Они обычно говорят, что все хорошо и пациент будет жить, или высказываются столь дипломатично, что ты начинаешь думать, что все хорошо.

— У Еника нет шансов выжить — так сказал врач Богачеку.

— Вы сообщили об этом Рудольфу?

— Он стоял рядом с директором, когда тот разговаривал по телефону. Все там были: Рудольф, Ахимовский и Арношт Вондржих.

— Не надо было звонить при Рудольфе…

— Всем не терпелось узнать, как дела у Еника. Директор не хотел звонить, но твои парни его заставили.

— Что они говорили?

— А что они могли сказать? Даже в «Славию» никто не пошел. Все разбрелись по домам. Если мужчине плохо, он хочет побыть один…

Петрань недоговорил, потому что в дверях появилась жена Пешла:

— Что за траурные речи вы тут произносите? Енику этим не поможешь. Вот увидите, он поправится и все будет хорошо. Сейчас врачи творят чудеса.

— Ничего не остается, как только надеяться на благополучный исход.

Хозяйка начала собирать со стола грязную посуду и скорее инстинктивно, чем умышленно, старалась отвлечь мужчин от мрачных мыслей:

— Ну как, ребята, понравилось вам жаркое по-шумавски?

— Я вам вот что скажу, — авторитетно заявил Власта Бржезина, — на Шумаве я уже несколько раз пробовал жаркое, но то, чем вы нас сегодня угостили, — это что-то восхитительное. На конкурсе кулинаров я бы оценил это произведение самым высоким баллом.

— Вижу, вы, пражане, так же, как наш аптекарь, любите говорить комплименты. Но, несмотря на это, мне очень приятно, что вам понравилось жаркое. Мой муж его не очень любит, говорит, что после него снова быстро хочется есть.

— Оставь, пожалуйста, Марта, свои разговоры. Лучше предложи нам что-нибудь выпить. Что, друзья, будете пить? Есть пиво, вино, ром. А может быть, кофе? Все у нас найдется. Но должен сразу предупредить: вино сам делал.

Чтобы сделать приятное хозяевам, все выбрали вино. Только Петрань попросил пива.

— Так вы, пан Пешл, специалист не только по альпийским растениям, но и по домашнему вину? — спросил Петр Черник.

— Интересно, кто же это поведал вам о моем увлечении альпийскими цветами?

— Ваша супруга. Показывая нашу комнату, она предупредила, что запах альпийских цветов мы будем чувствовать даже в постели.

— Посмотрите-ка на нее — среди болтушек она могла бы стать королевой! Разглагольствует даже о том, о чем понятия не имеет.

— Ты только, Герберт, не ругайся, — успокоил его лесник, — но ты бы сам не выдержал и похвастал перед ребятами своими цветами. А если бы этого не сделал, то о цветах рассказал бы гостям кто-нибудь другой, потому что о твоей альпийской плантации у нас в округе знает каждый. Кое-кто даже считает ее местной достопримечательностью, а в первую очередь сотрудники шумавского заповедника, с которыми ты находишься в состоянии войны. Их мы называем хошаци.

— А что они имеют против нашего хозяина? — поинтересовался Власта Бржезина.

— Хошаци не могут простить ему, что на плантации собраны и такие экземпляры, которые занесены в список охраняемых растений.

— Они забывают, что я собирал эти цветы еще тогда, когда никто не думал о том, что Шумаву превратят в заповедник.

— Им это известно так же хорошо, как тебе. Просто они обозлились на тебя.

— Лучше бы они занимались делом, а меня оставили в покое. Ты, Богоуш, бывал когда-нибудь в Амалиной долине? Нет? Тогда тебе здорово повезло, потому что, если бы ты видел, что там творится, у тебя бы случился инфаркт.

— Что там произошло?

— В долине безобразничают рабочие лесопильного завода. Они грузят отходы на машины и вываливают их содержимое прямо около дороги или в лесу, то есть там, где им захочется.

— Кажется, — подал голос Петр Черник, — на Шумаве больше проблем с местными жителями, чем с туристами.

— Действительно, местные жители иногда бывают хуже заезжих туристов. Недавно я встречался с управляющим хозяйством в Черневе и вдруг вижу такое, что глаза на лоб полезли: мальчишки играют трубами от органа. Оказывается, эти сорванцы разобрали в местном костеле орган и растащили все трубы. И никто на это не обратил внимания. Я пошел к школьному учителю, а тот смотрит на меня так, будто я с луны свалился: мол, не может же он уследить за каждым мальчишкой… А возьмите Фогельзанг. Это старинная краловацкая усадьба, которая с каждым годом все больше ветшает и рушится, и никто даже пальцем не пошевелит, чтобы ее спасти. Однажды Франта Станчик напомнил о ней реставраторам, но те только пожали плечами и оправдались тем, что якобы нет средства на ремонт здания.

— Я им верю, — заметил Петрань.

— Я тоже, но сердце кровью обливается, когда видишь, как памятники, воздвигнутые нашими предками, пропадают, и никто ничего не предпринимает.

— Вы слышали, ребята? Это говорит краловацкий староста, — рассмеялся Петрань.

— Почему вас так называют? — спросил Черник.

— Пусть вам об этом лучше расскажет лесник. Наверняка он был одним из тех, кто придумал это прозвище.