Игра в кошки-мышки - Джон Карр

— Телефон? Что именно?

Судья Айртон не спускал с него глаз, и, пересекая комнату, доктор Фелл подмигнул ему. Лишь после этого он ответил на вопрос инспектора.

— Вы, конечно, обратили внимание, что от крышки микро фона откололся кусок, а также появилась трещина на корпусе. Так?

— Аппарат упал на пол.

— Да. Разумеется. К тому же ковер тут не особенно толстый. — Доктор потрогал его ногой. — И тем не менее сомнения у меня остались. Случалось, я и сам ронял телефон со стола. Особенно если, увлекшись разговором, начинаешь бурно жестикулировать. Но повреждения даже отдаленно не напоминали те, которые претерпел данный аппарат.

— И все же он пострадал.

— Да. Он в самом деле пострадал. Давайте-ка разберемся.

Переступив через тело Морелла, он прислонил тросточку к столу, взял телефон и принялся неумело отвинчивать крышку микрофона. Она не без труда поддалась его стараниям.

Доктор Фелл поднес ее к свету, посмотрел сквозь дырочки перфорации и даже понюхал. Он нахмурился. Но когда он поднял телефонный аппарат, который со снятой трубкой издавал тихие гудки, то не смог удержаться от восклицания.

— Сломан, — показал он. — Повреждена мембрана. Это позволяет сделать кое-какие предположения. Ничего нет удивительного, что последние звуки, которые уловила девушка-оператор, были неразборчивыми и бессмысленными.

— Я знал, что он не в порядке, — признался Грэхем. — Когда я пытался дозвониться до вас в гостиницу, в конце концов пришлось воспользоваться аппаратом на кухне. Но пусть даже телефон был сломан, чем это может нам помочь?

Доктор Фелл не слушал его. После нескольких неудачных попыток прикрутить микрофон обратно на место он оставил его в покое. Было видно, что доктор серьезно удивлен и обеспокоен.

— Нет, нет, нет! — не обращаясь ни к кому конкретно, бросил он. — Нет, нет, нет!

Инспектор Грэхем обменялся красноречивыми взглядами с судьей. Тот посмотрел на часы.

— Время довольно позднее, — сказал он.

— Так и есть, сэр, — согласился Грэхем. — А мы еще не поговорили с мисс Айртон. Берт, ты все вынул из карманов Морелла?

— Все здесь, инспектор, — откликнулся констебль Уимс, который выложил на ковре аккуратным рядком все предметы, найденные у Морелла.

— Итак?

— Во-первых, эти три пачки банкнотов…

— Да, да, мы их уже видели! Что еще?

— Бумажник с четырьмя десятифунтовыми купюрами и набором визитных карточек. Мелочь из серебра и меди — девять и одиннадцать пенсов. Связка ключей на кольце. Адресная книжка. Карандаш и авторучка. Карманная расческа. Пакет мятной жевательной резинки производства фирмы «Сладости Тони», одной или двух пластинок не хватает. Вот и весь набор.

Доктор Фелл, хотя и слушал перечисление, не проявил к нему интереса. Взяв подушку, лежавшую на вращающемся стуле, он, моргнув, уставился на нее. Пока Уимс старательно докладывал о своей добыче, он подошел к шахматному столику и взял револьвер. Поднеся его к свету, так что можно было различить выцарапанный на металле маленький крест, доктор Фелл посмотрел на судью Айртона.

Он не успел вернуть револьвер на место, как судья подал голос.

— И все же вы плохо играете в шахматы, — сказал он.

— Вот как? Неужели все можно прочитать на моей физиономии?

— Да.

— И что же она говорит вам?

— Что вы плохой шахматист.

— Что-нибудь еще?

Вздрогнув, судья Айртон облизал губы.

— Думаю, что да. Мой дорогой Фелл, до этой минуты я и не подозревал, как вы меня недолюбливаете.

— Я? Недолюбливаю вас?

Судья Айртон нетерпеливо отмахнулся:

— Ну, может, не меня лично!

— Тогда могу ли я поинтересоваться, что за ахинею вы имеете в виду?

— Я имею в виду мои принципы. Они раздражают вашу сентиментальную душу. Говоря о чувствах, дружеских или враждебных, я не подвергаю сомнению ваш интеллект. На этом свете вряд ли есть что-то столь же никчемное, как отношения, основанные на примитивных чувствах.

Доктор Фелл уставился на него.

— Вы в самом деле в это верите?

— У меня нет привычки говорить то, во что я не верю.

— М-да. Говоря о личном…

— О да, я понимаю. У меня есть дочь. Ничто человеческое мне не чуждо, и я люблю ее. Но это естественно. С этим ничего не поделаешь. Я не могу изменить тот факт, что у меня две руки и две ноги. Но даже такие чувства… — он открыл глазки, — даже такие чувства имеют свой предел. Вы улавливаете мою мысль?

Доктор Фелл вздохнул.

— Да, — сказал он. — Считаю, вы высказали свое кредо. Теперь я предпочитаю всего лишь играть с вами в шахматы.

Судья Айртон не стал утруждаться ответом.

В просторной гостиной с обоями в синих цветах стояло молчание, нарушаемое лишь скрипом карандаша инспектора Грэхема, который записывал содержимое карманов Морелла.

Доктор Фелл рассеянно выдвинул ящик шахматного столика. Обнаружив в деревянной коробке с выдвижной крышкой шахматные фигуры, он все с той же неподдельной рассеянностью стал возиться с ними. Он поставил на доску короля, ладью и слона. Взяв пешку, он принялся крутить ее в руках, подбрасывать и ловить на раскрытую ладонь. Поймав ее в третий раз, он внезапно отбросил фигуру и, словно его посетило внезапное озарение, с силой набрал в грудь воздуха.

— О Господи! — выдохнул он. — О Бахус! О моя древняя шляпа!

Инспектор Грэхем, писавший за столом, поднял голову.

— Пригласите мисс Айртон, Берт, — сказал он.

Констанс блестяще выдержала роль свидетельницы. Ее отец не поднимал глаз, как бы не желая смущать дочь, но настороженно слушал ее, ловя каждое слово.

Она рассказала, что в двадцать пять минут девятого увидела, как Морелл проникает в дом через окно. Как тут же вспыхнула люстра в комнате. Она рассказала, что сидела на берегу, лицом к морю, когда услышала звук выстрела. Как, вскарабкавшись на откос, побежала к бунгало и бросила взгляд в окно.

Далее беседа перешла к той сомнительной части показаний, которой научил ее Барлоу, и он затаил дыхание.

— Понимаю, мисс, — отметил инспектор Грэхем. Он все еще не расстался с подозрениями, но было видно, что рассказ Констанс произвел на него заметное впечатление. — Хотя кое-что мне пока не совсем ясно. Зачем сегодня вечером вы приехали сюда?

— Увидеться с папой.

— И вы не знали, что мистер Морелл явится сюда с той же целью?

Она вытаращила глаза.

— О нет! Понимаете, утром Тони уехал в Лондон. Я ожидала, что он вернется в Таунтон лишь поздним вечером… если вообще вернется.

— Но вот к чему я клоню, — нахмурился Грэхем. — Вы одолжили машину. Она вроде сломалась. Вы направились к бунгало и увидели на дороге мистера Морелла. Почему вы не окликнули его, не дали о себе знать?

Констанс смущенно опустила глаза:

— Я… ну, увидев его, я догадалась, с какой целью он приехал. Он должен был встретиться с отцом, чтобы поговорить… обо мне. И наверное, о свадебном подарке, который показался папе слишком щедрым для Тони. Я не хотела присутствовать при разговоре. Это поставило бы в неудобное положение и их, и меня. Так что я решила немного подождать, а потом зайти как ни в чем не бывало, словно я ничего не знаю.

Судья Айртон продолжал смотреть в пол. У Фредди потеплело на душе. Он испытывал профессиональное удовлетворение. Инспектор Грэхем кивнул.

— Да, мисс, — переборов внутреннее сопротивление, сказал он, — должен признать, что все это звучит достаточно логично.

Через двадцать минут все было кончено. Едва только Констанс завершила свое повествование, стремительно влетел местный полицейский судмедэксперт — он был общепрактикующим врачом и в полиции лишь подрабатывал. Свое опоздание он объяснил необходимостью присутствовать при трудных родах. Он зафиксировал, что кончина Морелла наступила в результате раны, нанесенной малокалиберной пулей, которая проникла в мозг, причинив мгновенную смерть. Пообещав, что с самого утра он первым делом займется извлечением пули, доктор Эрли приподнял шляпу, адресуясь ко всем присутствующим, и мгновенно исчез.

Тело Морелла было вынесено из гостиной. Фред Барлоу довез Констанс до Таунтона. Судья Айртон сказал, что у него нет возражений, если кто-то захочет здесь переночевать — и сегодня, и в любую другую ночь. Но в половине одиннадцатого, когда вся округа уже отходила ко сну, доктор Фелл и инспектор Грэхем вернулись в Тауниш.

Когда инспектор доставил доктора Фелла к ступеням «Эспланады», тот едва ли не в первый раз за последний час подал голос.

— И последнее, — сказал он, хватая Грэхема за руку. — Тщательно ли вы обыскали гостиную?

— Еще как, сэр!

— Каждую щелку, каждую трещинку?

— Каждую щелку и каждую трещинку.

— В которых, — продолжал настаивать доктор Фелл, — вы ничего не нашли, кроме того, что нам известно?