Академия под ударом (СИ) - Петровичева Лариса

Он не договорил. Примроуз, новая знакомая Элизы, вдруг рухнула на землю и изогнулась дугой. Келли заверещала, отшатнулась; Примроуз стояла дугой, опираясь на затылок и большие пальцы ног, в распахнутых глазах плескался такой ужас, что было больно смотреть.

— Великий владыка… — прохрипела она. На губах выступила пена. — Великий владыка пришел на север. Он восстанет в пепле и крови, он оживит подземные…

Акима проворно скользнул к девушке и провел над ней ладонью. Примроуз обмякла на земле и договорила:

— …оживит подземные реки. Он наденет корону, которую у него отняли.

Глаза девушки закатились под веки, и она умолкла. Двор снова затопило тишиной — густой, мертвой.

Во тьме двигалось что-то тяжелое, бесформенное. От него веяло гнилым дыханием иномирья, и Оберон, вскидывая перед собой защитную рамку, подумал, что те, кто охотился за Элизой, не имели отношения к тому, что сейчас поднималось перед ним во весь рост.

Ни один маг не сумел бы призвать эту дрянь — такие не откликаются на зов. Она противоречила самой жизни. От невидимого, но ощутимого сгустка извращенного разума веяло такой ненавистью, что Оберон ощутил себя маленьким и беспомощным.

Сможет ли он оторвать этой твари голову?

«Вперед», — подумал он, и рамка вспыхнула в его руках. На мгновение он увидел перед собой то, что пробивалось к замку, успел удивиться тому, насколько его формы отличаются от всего привычного, нормального и разумного, а потом свет разлился в воздухе, и все исчезло.

— Оберон, — услышал он негромкий зов, полный отчаяния и тоски, и не узнал голоса. — Оберон… Вернись, пожалуйста.

За зовом пришло прикосновение — легкое, робкое, живое. Оберон почувствовал свою руку, и ощущение собственного тела вернулось. Он мог видеть, слышать, чувствовать, он смог выжить и спасти всех. Акима и Анри поддерживали ток энергии, а он направлял, и тварь, что рвалась к академии, разлеталась клочьями кровавого тумана. Солнце дотронется до них, и мерзость исчезнет.

Оберон открыл глаза, увидел над собой высокий потолок и кусочек окна в белой раме. Больничный зал академии. Он сразу же почувствовал, что рядом с ним человек, и этот человек улыбается светлой и счастливой улыбкой.

И Оберону тоже сделалось светло и спокойно. Та тьма, которую он запечатал в безвременье, ушла и никогда не вернется.

— Оберон… — услышал он и попробовал повернуть голову. Тело казалось заржавевшим механизмом, оно скрипело, ныло и не слушалось, но Оберон все же сумел изменить положение и увидел Элизу. Она сидела рядом с кроватью, держала его за руку и выглядела одновременно испуганной и радостной.

— Добрый вечер, Элиза, — проговорил Оберон. И голос-то у него был чужой, хриплый, словно изломанный. Элиза снова улыбнулась, погладила его по руке.

— Доброе утро уже, — сказала она, и в ее глазах проплыли теплые искры.

— Сколько же я тут провалялся? — удивился Оберон.

— Вечер и ночь, — ответила Элиза и потянулась куда-то в сторону. Оберон увидел сверкающий лоток, в котором красовалась добрая дюжина склянок; Элиза выбрала одну, смочила ватный шарик темно-синей жидкостью и осторожно дотронулась до его виска.

Сразу же стало легче. Воздух сделался свежее и слаще, а далекий звон в ушах отступил и растаял.

— Вы так тут и сидели? — спросил Оберон и понял, что ляпнул глупость. Конечно, Элиза была здесь, куда же ей деваться? Цепь не отпустит. Может быть, прилегла на одной из свободных коек, больничный зал был еще пуст. Кажется, у Оберона все на лице было написано, потому что Элиза нахмурилась и, вновь прикоснувшись шариком к его виску, ответила:

— Да, сидела. И не потому, что мы с вами связаны.

— А почему же? — весело осведомился Оберон, прекрасно понимая, что она не ответит. Так и случилось. Элиза сердито сверкнула на него глазами и ответила:

— Вы невыносимы.

«Да, — подумал Оберон. — Именно это я и ожидал».

Он не помнил, когда ему было настолько хорошо и спокойно.

— А вы прекрасны, — откровенно сказал он. — Но это не ответ на мой вопрос.

Элиза устало посмотрела на него. Бросила шарик куда-то вниз, в урну.

— Я испугалась, что потеряю вас, — призналась она. — Потому что кроме вас, у меня никого больше нет.

Она была такая хорошая, такая искренняя и чистая в эту минуту, что Оберон не мог не улыбнуться.

— Как думаете, — поинтересовался он, — я заслужил поцелуй красавицы за свои подвиги?

На щеках Элизы проступил румянец. Она быстро наклонилась к Оберону, бегло прикоснулась губами к его лбу и тотчас же отпрянула, словно ей сделалось страшно, и за этим страхом проступило что-то еще, незнакомое и важное.

— Вам нравится меня дразнить? — спросила Элиза, взявшись за очередной шарик.

— Нет. Мне нравитесь вы, — Оберон вдруг подумал, что страшно проголодался. Быка бы съел, и это только на закуску. — Как вы, Элиза? Смогли отдохнуть хоть немного?

— Нет, — ответила Элиза, задумчиво катая шарик в пальцах. — Оберон, я очень испугалась за вас. Вы лежали там, как мертвый. А потом еще Примроуз упала и стала пророчествовать, а у вас потекла кровь из носа…

Оберон нахмурился.

— Что она сказала? — спросил он, стараясь говорить спокойно и невозмутимо.

— Что великий владыка пришел на север. Он восстанет в пепле и крови, он оживит подземные реки, — ответила Элиза, взяв еще одну склянку, на сей раз с зеленоватым содержимым. — И наденет корону, которую у него отняли.

Собственно, ничего необычного не произошло. Девушкам с факультета предвидения как раз и полагалось пророчествовать. Едва заметный сквозняк скользнул к кровати, мазнул Оберона по плечам.

«Подземные реки» — это заклинание, которое Венфельд использовал, чтобы оживить свои зеркала. И от этого Оберону сделалось не по себе. Потому что если идти в своих рассуждениях до конца, то великим владыкой была Элиза. Это ведь она сумела воскресить давно умершее зеркало.

«Совпадение», — подумал Оберон, и тотчас же у него мелькнула мысль, что он просто пытается себя успокоить.

— Все в порядке? — встревоженно спросила Элиза, решив, видимо, что Оберон молчит потому, что ему плохо.

— Да, — кивнул он, стараясь придать себе максимально спокойный и беспечный вид. — Великий владыка взошел на престол по смерти матери, но он не на севере. Принц Эдвард будет хорошим королем, я надеюсь, но не понимаю, при чем тут пророчество.

— Может быть, оно касается принца Жоана? — задумчиво проговорила Элиза. — Он, кстати, заходил вас проведать. И Марк тоже…

Жоан? Может быть. Кабинет зельеварения соседствует с малой лабораторией, принц вполне мог повлиять на зеркало. Оно очнулось и показало прошлое того, кто стоял рядом, а не то, что имело отношение к воскресителю.

Да и пророчество, в конце концов, говорило о великом владыке. Разве Элиза королевских кровей? Да и Примроуз сказала бы «Великая владычица», если бы речь вдруг шла о дочери генерала Леклер.

— Какой Марк? — уточнил Оберон, хотя прекрасно знал, о ком речь. В академии был только один Марк.

— Ваш студент, — ответила Элиза. — Староста третьего курса. Когда все тряслось, я упала, а он меня поддержал.

Оберон понимающе кивнул.

— Вашу нитку почувствовал? — поинтересовался он, понимая, каким будет ответ. Чтобы Марк, да не ощутил оборотня рядом? Даже скованного серебром?

Кажется, румянец Элизы стал гуще. Она кивнула. Оберон вспомнил, что Марк, несмотря на скромные внешние данные, всегда пользовался успехом у девушек.

Но не настолько же он глуп, чтобы продолжить общение с невестой своего декана?

— Да, — ответила Элиза. — Я испугалась, честно говоря. Но он сказал, что я у друзей, и меня никто не обидит.

— Все правильно сказал, — согласился Оберон, подавив в себе неприятное желание оттаскать нахального мальчишку за уши, хотя Марк не успел сделать ничего плохого. — Давайте завтракать, Элиза. Позовете домовых?

— А как это сделать? — нахмурилась Элиза, и Оберон вспомнил, что у нее всегда были человеческие слуги.