Правило муравчика - Александр Архангельский

Готики, выслуживаясь перед новой властью, попрыгали в зимнее море, окружили плот и приготовились грести.

– Нет! Подождите, стойте! Одну минуточку, господин Мокроусов, будьте добреньки, погодите! – раздался вдруг истошный вопль, и на берег выбежала Муфта.

Белые ее носочки были испачканы глиной, шерсть растрепана, на спину приторочен куль.

– Я хочу поехать с ним, – сказала она.

Мокроусов мотнул головой; снова что-то коварное, лисье мелькнуло в его глазах.

– Мурчавес должен жить теперь один. Чтоб знал.

– Но меня народ не приговаривал? Я вольная кошка. Хочу на остров. Туда, где Мурчавес.

– Это невозможно.

– А почему?

– Потому что нельзя.

– Эй, Мокроусов, ты что? – вступил в разговор Котриарх.

– Действительно, – поддержал Котриарха Папаша. – Кошка хочет быть с котом. Весьма похвально и предписано природой. Мы не имеем права ей препятствовать.

– В общем, пусть себе едет, – заключил Жрец.

– Хорошо, согласились, – сердито сказал Мокроусов. – Но при одном условии.

– Каком?

– Всех котят, рожденных в этом браке, мы будем забирать обратно, на большую землю.

– А это не жестоко?

– Не жестоко. Если мы оставим им котят, то на острове вырастет новое племя! Воспитанное в ненависти к нам. Они рано или поздно нападут на нас. И тогда случится новая война.

– Мы не хотим войны!

– Во-во. Если Муфта хочет ехать с ним – пусть едет. А приплод будет наш.

– Мы ммммерзнем, – стуча зубами, напомнил о себе один из готиков. – Нннельзя ли чуть-чуть побыстрее?

Муфта вскочила на плот, с облегчением скинула торбу и устроилась рядом с Мурчавесом. Положила голову ему на шею, обвила нежной лапкой, закрыла глаза. Ей было все равно, что ждет их впереди, все главное уже случилось, слава богу.

Море вскипело под лапами готиков. Плот, тяжело переваливаясь через волны, медленно поплыл.

И никто не помахал вослед Мурчавесу. Никто.

Так прошла его земная слава.

Двадцать вторая глава. Бог из машины

И снова быстро-быстро побежало время. День за днем. Неделя за неделей. Промелькнула торопливая весна, воцарилось вальяжное лето. О Мурчавесе все реже вспоминали; только кошки пугали котят: кто тут у нас не хочет слушаться? Мурчавес придет, заберет! И коты – пикейные жилеты, обсуждая политическую ситуацию, нет-нет да и ворчали: вот при Мурчавесе порядок был! И на всякий случай озирались.

Порядку и вправду не стало. Новый предводитель Мокроусов оказался вдохновенным фанфароном. То он решил, что нужно осушать болота. И котам пришлось заваливать землей трясину. Трясина чавкала, вздыхала и поглощала землю без остатка. Тогда ему вступило в голову, что неплохо было бы самим выращивать мышей. Натаскали писклявую мелочь, запустили в Рай и стали ждать обильного приплода. Но мыши подросли, погрызли проводку и стулья, продырявили старый паркет и через подпол убежали восвояси. После чего неугомонный Мокроусов изучил географические атласы, стоявшие в Раю на книжных полках, и пришел к неутешительному выводу, что все они составлены с позиций человека. Тогда как кот все видит по-другому. Значит, у котов должна быть собственная география. Перед кошачеством была поставлена задача: отправиться в исследовательское путешествие. Коты подчинились, но, отойдя на безопасное расстояние, попрятались в кусты и задремали.

Неудивительно, что при таком ведении хозяйства благосостояние котов ухудшилось; опасаясь народного гнева, Дрозофил с Мухлюэном перемигнулись – и, ничего не сообщая Мокроусову, возобновили практику арестов. К началу августа пещера снова переполнилась; в тревоге за свою грядущую судьбу вельможи тяжело вздыхали: да что ж за наказание такое. Один травил котов собаками, другой поэт. Сковырнуть бы его… Но много хуже, что такие разговоры начались среди простых котов, самых обычных трудяг, которые с утра до вечера лежали на камнях и отдыхали от несделанной работы. Недовольные стали приглядываться к рыжеглазому и тощему оруженосцу Мокроусова; может, Мокроусова прогоним, а этого поставим над собой? Спиридон колебался; ему нравилась идея стать вождем, но было боязно и неохота напрягаться.

И у собак дела совсем разладились. Они перенесли свой лагерь ближе к берегу, построили казарму на холме, успели отлежаться, отоспаться и отъесться, а Вантузик и Псаревич все делили власть. «Я законно избранный вожак!» – настаивал один. «Нет, я!» – рычал другой. Стая разделилась на две партии; Псаревича поддерживало большинство, но Вантузика боготворила молодежь. Собаки опустились, стали воровать еду, запирали вход в казарму до отбоя, чтобы опоздавший, вздыхая, искал себе ночлег снаружи. Порою Псаревич в отчаяньи думал, что Мурчавес не так уж неправ. Псу и коту без войны невозможно. Без войны им скучно. Нужен враг.

И вот однажды ласковым осенним утром, когда Мокроусов обдумывал новые фокусы, а Вантузик мрачно лежал на пороге казармы и зыркал на Псаревича, который составлял военный план, – с вершины Зеленой Горы донеслись непонятные звуки. Густые, рыкающие. Сначала их услышали на побережье – и коты сиганули в кусты; чуть позже эхо различили на холме – собаки сплющились и вжались в землю. На всякий случай.

Звук то приближался, то удалялся, то совсем исчезал; животные приподнимали головы, но тут же опускали их обратно: описав спираль на горном серпантине, машины появлялись снова. Им было трудно продвигаться по заброшенной дороге. Прошло немало времени, прежде чем первая машина, большая и очень удобная (она называлась «Кашкай», что было несколько обидно для собак) притормозила возле райского холма. Дверца машины открылась, из нее высунулись желтые ботинки, за ботинками – ноги в брезентовых брюках, за ногами выпросталось тело; лица животные пока не различили.

Следом за «Кашкаем» у холма остановился грузовик. Из крытого кузова выскочили люди. В руках они держали длинные штуковины с зубами, похожими на акульи – мелкими, острыми, злыми. Штуковины взревели, завизжали, люди выставляли их вперед, во все стороны летели высохшие ветки; холм на глазах исчезал; вскоре от него остались груды хвороста.

Рай стоял какой-то голый, беззащитный. По стенам разбегались старческие трещины; ставни покривились и обвисли. Тот, кто приехал на «Кашкае», медленно и робко подошел ко входу; за ним – еще трое высоких мужчин. Они остановились у порога, сели на ступеньки, обнялись. Наконец их можно было разглядеть. Один был постаревший бог, они его сразу узнали, хотя никогда и не видели: огромные ноги в желтых ботинках, просторные колени и лицо, сияющее в вышине. Только у него случилась линька, голова стала голой и круглой. Трое молодых и крепких оказались божиками. Они выросли неузнаваемо. Лишь богини почему-то с ними не было.

И великая сила инстинкта подсказала котам и собакам, что больше не нужно бояться. А нужно медленно, бочком-бочком, как бы все время пугаясь, а на самом деле растворяясь в радости, возвращаться в потерянный Рай.

Последняя глава. Парад победы

Коты испытывали острое блаженство. Их поселили в теплом и сухом полуподвале, где в углу стояли многочисленные миски. Собаки тоже были счастливы; им было хорошо в полузаброшенном саду, где люди с акульими длинными штуками и множеством других чудесных инструментов соорудили прекрасный вольер, само название которого напоминало псам о прежней воле.

Порою коты поднимались по деревянной лесенке и бесцельно бродили по Раю. Заглядывали в райское Святилище, с опаской и надеждой сидели возле Алтаря, печально возвращались в кабинет. Бог снова возносил их на рабочий стол, захлопывал крышку компьютера и, запуская пальцы в шерсть, рассказывал ужасные истории про то, как всю его семью плохие люди отправили в тюрьму, но правда все равно была сильнее. Если б только не богиня, не богиня… он замолкал, не в силах говорить. Но кошки языка богов теперь не понимали. Или не хотели понимать. Потому что, как писал Мурдыхай в незабвенном Кошруте, от многого знания – многая грусть. Лежи, мурчи – и доверяй судьбе.

Все ссоры в одночасье прекратились. Вантузик и Псаревич сторожили вход, меняясь посменно; громко брехали на чаек; Бегемоська веселила бога: забегала вперед на прогулке, валилась на спину и смешно перебирала лапами. Святые котцы получили отдельное право лежания втроем на приставном диване в коридоре. А Мокроусов подлизался к одному из повзрослевших божиков и стал при нем постельничим котом.

Когда в Раю закончился ремонт и посторонние уехали, звери решили устроить парад. Идею подсказала Кришнамурка; ей во сне явился Мурдыхай и посоветовал учредить прекрасный праздник примирения СукКот. Только чтобы в нем на равных приняли участие и кошки, и собаки. Потому что главная мудрость Кошрута нас учит: «Вместе идти – хорошо». Кришнамурка поспешила к милому Псаревичу; тот сладко вздохнул, посмотрел печальными глазами и не решился отказать подруге.