Правило муравчика - Александр Архангельский

В назначенное время собралось десятка два котов. Остальные пребывали в полудреме; им было совершенно все равно, что происходит.

– Открываем наше тайное собрание. Всем задаю один-единственный вопрос. Прошу отвечать четко, не вихляясь. Вы желаете со мной войти в историю? – спросил Мокроусов.

– Хотим, – за всех ответил тощий парень с рыжими глазами; звали его Спиридон.

– А все согласны с тем, что генерал Мурчавес узурпатор?

– Узур… кто?

– Узурпатор. Похититель кошачьей свободы. Презренный тиран!

– Согласны, – неуверенно сказали все.

– Тогда давайте совершим переворот.

– Чего совершим? – поинтересовался рыжеглазый.

– Пе-ре-во-рот. Пещерное восстание. Готов его поднять, – скромно добавил поэт.

Он ждал восторгов, одобрительных мурчаний, но ответом была тишина. Мокроусов решил рассердиться.

– Что? Уже испугались? Позор! Наши предки были рядом с богом! А вы – рядом с миской!

– Где миска? Почему не видим? – стала озираться молодежь.

– Эх вы! – рассердился поэт. – Стыдно! Ужасно! Кошмар!

– Нет, ну чего ты сразу сердишься, давай поговорим! – исправились коты.

И Мокроусов, для порядка строго зыркнув, изложил свой план. Точней, сочинил его на ходу; вперед он думать не умел, любое важное решение приходило к нему внезапно.

– Значит, так. Завтра утром привезут еду. Да, еду! Прошу не отвлекаться. А это значит что?

– Что мы поедим!

– Неправильный ответ. Правильный ответ: отвалят камень. И пока все будут радостно пихаться, мы устроим небольшую потасовку.

– А зачем? – спросил все тот же неуемный Спиридон.

Мокроусов должен был себе признаться, что начинает понимать Мурчавеса, когда тот злится на мешающие реплики. Он раздраженно продолжал:

– Затем, что все передерутся, и, пока охрана будет разбираться, мы вырвемся на волю.

– Что, вот так и пойдем? Без обеда? – переспросил рыжеглазый, но тут же осекся. – Нет, а я-то что? Я ничего.

– Главное, успеть задвинуть камень, чтобы охрана осталась внутри. И вперед!

– А как же остальные?

– Эти пусть еще немного посидят.

– Но кто же их будет кормить? Охрана же останется внутри?

– Какой ты, – снова рассердился Мокроусов. – Запомни: восстания требуют жертв. Эти коты пострадают, но зато потом все будет хорошо.

– Ну лааадно. Если требует жертв, что же дееелать, – предпочли согласиться ребята.

– Тогда немедленно ложимся спать! Чтобы проснуться со свежими силами.

Ребята с удовольствием послушались; вскоре они зафырчали во сне. А Мокроусов – тот никак не мог уснуть. Оказалось, это так приятно – отдавать команды. Почти как сочинять стихи. Быстрый холод пробегает по загривку, кончики усов напряжены, в животе приятная тревога… Ему бы сотню-другую бойцов, он бы такие дела замутил! Но, к несчастью, у котов пластилиновый норов. А? это вы меня на ручки взяли? фр-фр-фр? что, уже надоел? ну и ладно. Но зато уж, если у кота характер, то крутой. Как у ненавистного Мурчавеса. Или у него, у Мокроусова.

Проворочавшись полночи, Мокроусов провалился в смутный сон; очнувшись, обнаружил, что проспал. Снаружи скрипели колеса и громко ругалась охрана – это значит, привезли еду. Вскочив, он яростно махнул хвостом: внимание, готовимся к атаке. Несколько вчерашних заговорщиков сдвинулись к выходу. Остальные словно не заметили сигнала. Кто-то типа смотрит в потолок. Кто-то вообще охотится за мухой. Цап ее цап, ой, куда улетела? Что? не было мухи… а я-то подумал.

Камень пошатнулся; освободился узенький проход. Сквозь пещерный смрад повеяло веселым воздухом свободы. Десять здоровых охранников встали у входа, двое закатили детскую коляску с огромным молочным бидоном; толстый повар шел за ней, следя за тем, чтобы бидон не расплескался. Заключенные бодро построились в очередь. Началась приятная обеденная суета; гремели миски; привычно ругались соседи – я тут с вечера занимал! а я всегда стою за Мурзиком, понятно? Повар разливал бурду, напевая народную песню: «Я преступник! уголовник! Каши целый съел половник!» – и грозно приговаривал: «Будешь пихаться – не дам! Понял меня? Так-то! Следующий, проходи!».

Выждав подходящую минуту, Мокроусов подал новый знак хвостом. Пепельный кот Филофей, пушистый потомок сибирского рода, стал ввинчиваться в жадную толпу; ему влепили по башке, утробно зарычали, он дал пинка в ответ; завязалась маленькая драка, которая переросла в большую свару. Никто уже не разбирал, кто прав, кто виноват. Коты орали, извивались и мутузили друг друга. Все были против всех, и каждый – за себя.

– Ах, ты так? Ну, я тебя! – вопил сиамский кот-аристократ и рвал зубами ухо дикому помойному коту.

Повар фехтовал половником, рослый потомок мейнкуна с ревом падал на врага, прижимал его к земле и бодро лупил задними лапами. Как на велосипеде ехал. Пожилой благообразный перс мутузил юного самца, а синеглазый сиамец, нежно глядя на противника, выставлял тонкокостную лапу и прицельно бил его по морде. Только Мурдыхай, котцы и Кришнамурка не участвовали в общей потасовке; они молча молились о том, чтобы в пещере пахло хорошо, кормили сытно, а коты между собой не враждовали. Но молитва их не очень помогала.

Наконец, охранники покинули свой пост и встряли в драку. Это значило, что путь на свободу открыт; бунтари прошмыгнули наружу. Их оказалось пятеро, поистине смелых котов; остальные предпочли сражение за миски. Впятером огромный камень не задвинуть. Ладно, оставим как есть. И беглецы, разбрызгивая грязь, помчались в горы.

Когда охрана прекратила потасовку и покинула опасную пещеру, мокроусовцев и след простыл. Поднатужившись, охранники закрыли вход и поплелись докладывать о происшествии начальству.

Побега никто не заметил. Ведь котов не пересчитывают по головам.

Пятнадцатая глава. Переписка из двух углов

Мокроусовцы бежали напролом. Страх придавал им силы. Выше, выше! Наклон становился все круче, мелкие камни острее, по вершине соседнего склона по-пластунски проползал туман. Наконец они как по команде, рухнули на промороженные камни. Хотелось пить, но не было ни ручейка, ни лужицы. Пришлось вылизывать валун, отпотевший на холодном солнце.

Мокроусов чувствовал себя совсем паршиво. Несмотря на природную бойкость, он спортом никогда не занимался; пока его ровесники взлетали на высокие деревья и самозабвенно бились за отвязных кошек, он сочинял глубокие стихи.

Бока его вздымались, тонкий длинный язычок дрожал в открытой пасти. Хотелось зажмурить глаза и уснуть. Но так нельзя. Он не имеет права. Он обязан встать. Подать пример. Но еще одну секундочку, еще…

Он вскочил рывком – и зауважал себя еще сильнее.

– Вы, ребята, пока отдохните, – разрешил Мокроусов, еле-еле справляясь с дыханием, – а я пойду разведать обстановку.

Отойдя на некоторое расстояние, он немедленно снова прилег. Как следует пришел в себя и поленился. После чего в хорошем настроении отправился осматривать окрестность.

Так высоко он никогда еще не забирался. Сосны были громадные, стволы покосились от ветра. Справа открывался вид на снежную вершину, напоминавшую заледенелую волну; слева – на дорогу, петлявшую между горами. Дорога была вся в колдобинах: много лет назад случилось разрушительное землетрясение, о котором Мокроусову рассказывала мама.

Справа от дороги, на подъеме, стояло какое-то здание. Каменное, с закругленным входом и железной перекладиной на острой крыше. В рассуждении найти ночлег Мокроусов подошел ко входу. Опасливо переступил порог. Внутри было страшно. Сквозь дыры в потолке просачивалась влага; в глубине светилось разноцветное окно, а под высоким сводом висела еще одна перекладина, вроде той, что на крыше, но больше. Плотными рядами стояли деревянные скамейки, было тихо так, что звук упавшей капли прозвучал раскатом. И почему-то Мокроусов догадался, что заселяться в этот дом нехорошо. Он заброшен, но совсем не для котов. А для их исчезнувшего бога.

Побродив по унылым окрестностям, Мокроусов отыскал приличную расщелину, позвал ребят; до темноты они успели натаскать мохнатых веток, поймать десятка полтора лесных мышей, перекусить. А потом валялись и болтали в безопасном сумраке. А какие мы крутые! Круче всех. А самый крутой Мокроусов. И поэт в темноте улыбался.

Но среди ночи он опять проснулся. Удрать они удрали; это славно. Но ведь он хотел поднять восстание, а какое может быть восстание, когда их кот наплакал? Нужна серьезная организация, конспиративные корзины, тайные пароли: «Вам нравятся рыжие кошки?» – «Нет, рыжих я как-то не очень»… И как всегда в подобных случаях, Мокроусов погрузился в полусонные фантазии. То на них несется разрушительный тайфун, Мурчавес сидит на сосне и мяучит, а бесстрашный поэт не теряет присутствия духа и спасает несчастных котов. То кошек поражает неизвестная болезнь, они лежат, не в силах шевельнуть хвостом; Мокроусов, как всегда здоров и бодр, он организует лазареты, все поправляются и назначают Мокроусова Героем. Или вот еще. Идет гражданская война, коты переругались, никто не знает, как им дальше жить; тут Мокроусов выступает со статьей «Как нам обустроить побережье», и все немедленно приходит в норму.