Госпожа министерша - Бранислав Нушич

Каленич. А вы думаете, он действительно подаст в отставку?

Чеда. По правде говоря, я думаю, что он уже подал.

Каленич. По правде говоря, я уж и не такой близкий родственник.

Васа. Смотри-ка! Не ты ли вчера говорил, что ты ближайший родственник.

Каленич. Да, не говорю, что нет, но больше по женской линии, а знаете, родство по женской линии не всегда бывает вполне достоверным.

Васа. Да разве ты не говорил, что скорее умрешь, чем позволишь оспаривать у тебя это родство?

Каленич. Да, я так выразился, но в переносном смысле.

Чеда. Разумеется, только в переносном смысле. Вы этого, дядя Васа, понять не можете.

Васа. Не могу.

Чеда. Когда-то, во времена оно, родня была родней; теперь обстоятельства изменились – и родня может быть родней также и в переносном смысле.

Каленич. Вы совершенно правильно схватываете суть дела.

Васа. А я, ей-богу, ничего не схватываю!

Чеда. Потому и не стоит больше об этом говорить. Итак, дорогой родственник в переносном смысле, лучше всего суньте вы эту рукопись себе в карман, подите на рынок, походите по кофейням и расспросите, какова ситуация. Если дядюшка Сима не подаст в отставку, вы придете и прочитаете это тете Живке, а если подаст, то не стоит над этим делом

Чеда (Васе). Как вам это нравится?

Васа. А дьявол его знает! Сам выдумал, что он нам родня, а теперь, видишь как!

Чеда. А вы, дядя Васа, меня попрекнули, что я под вас подделался, а вот вы сами подделываете родственников.

Васа. Я не подделывал, сам он подделался. Погляди ты на него! Как почуял отставку, сразу умыл руки.

Чеда. Так всегда, мой дядя Васа. Крысы разбегаются, когда судно начинает тонуть. Не он первый, не он последний.

Васа. Э, пусть идет к черту! Ты мне только скажи то, о чем я тебя спрашивал: можно ли это дело как-нибудь сгладить.

Чеда. А, дядя Васа, оставьте вы это сглаживание, разве вы не видите, что вся обстановка настолько корява, что ее нельзя даже обстругать, не то что сгладить.

Васа. Пойдем к твоей Даре. Я хочу с ней поговорить. Все-таки она дочь, у нее скорее сердце заболит, чем у тебя.

Чеда. Ну что ж, пожалуй, | ничего не имею против. Попытайтесь, может быть, у нее и заболит сердце. Пойдемте сюда! (Вместе уходят в правую дверь.)

Ната, Живка.

Ната (выходит из комнаты, Живка за ней). Я вам скажу, госпожа Живка, не принимайте это близко к сердцу. У вас так, а когда я была министершей, весь свет был возле меня; все друзья, все меня уважают, полон дом народа. В доме не хватает стульев, чашек для чая, хотя их у меня две дюжины… Тогда женское общество выбирает вас членом правления, певческое общество – патронессой, и все в таком духе. А когда вы перестали быть министершей, все притворяются чужими. Даже родня-то не зайдет, трех чашек для чая хватит… Одни вас избегают, другие даже делают вид, что вас не узнают. Я через это прошла, все знаю, и вы, слава богу, узнаете. Только не надо принимать это близко к сердцу.

Живка. Да, говоря по правде, мне совершенно безразлично, что я стала министершей.

Ната. Э нет, госпожа Живка, будьте искренни. Это ведь приятно: у тебя экипаж, папиросы, чтоб казаться представительной; идешь бесплатно в ложу; у тебя и салон-вагон для путешествия на курорт и курьер из министерства; когда говоришь по телефону и скажешь, кто ты, телефонистки разъединяют других, чтобы тебя соединить раньше; чиновники тебе кланяются, а жены их постоянно приходят с визитами. А если ты на обеде – тебе почетное место, какой-нибудь праздник – получаешь букет, парад – лучшее место на трибуне. Нельзя сказать, чтобы все это не было приятно.

Живка. Да, если смотреть с этой стороны…

Анка, те же.

Анка (приносит письмо). Вам, барыня! (Уходит.)

Живка нюхает письмо.

Ната. Прошу вас, разрешите мне понюхать это письмо.

Живка. Ию, госпожа Ната, чего это вам вздумалось, с каких пор вы нюхаете чужие письма?

Ната. Разрешите, пожалуйста.

Живка (подносит ей письмо). Ну, нюхайте, если уж вам так хочется.

Ната. Тот же запах и тот же цвет, розы… Распечатывайте свободно, распечатывайте. Мне все известно. Я сама получала такие письма.

Живка. Ию, что вы думаете?

Ната. Ну, чего вы притворяетесь?… И вы учились играть в бридж, не только я одна… Э, я все знаю. Распечатывайте это письмо свободно. Недавно вы мне сказали, что дело может дойти до отставки вашего мужа, так вот знайте, это письмо может быть очень важным.

Живка. Важным? (Нервно распечатывает письмо, читает, приходит в ужас и передает его госпоже Нате.)

Ната (прочитав). Отставка! Я вам говорила. Точно такое же письмо получила я, как только пал мой кабинет.

Живка. Ию, ию, ию… Не могу прийти в себя!

Ната. Что вы хотите, такова дипломатическая любовь.

Живка. Слушайте, госпожа Ната, это настоящая дипломатическая свинья!

Ната. Вы только послушайте, госпожа Живка, это письмо означает многое. Эта дипломатическая свинья не дает отставки до тех пор, пока он не уверен, что определенный министр подал в отставку.

Живка. Что вы говорите?!.. Ию… Ей-богу, прикусите себе язык. Какая отставка?

Ната. Я скажу только одно – этот пишет наверняка.

Живка (взволнованно). Возможно ли?

Ната. Э, еще как возможно. Отставка правительства, госпожа Живка, всегда падает на вас, словно гром средь ясного неба. Строишь планы: вот так-то я обставлю дом, сюда совершу поездку, на этот курорт отправлюсь нынешним летом… и вдруг… бррр… бум!.. Удар грома: пало правительство – и все планы разлетаются в прах. Все это случилось и со мной, милая моя госпожа Живка! Я-то знаю, как бывает!

Живка. Ну что вы говорите…

Ната. А уж если небо нахмурилось, не удивляйтесь. Там, где тучи, там быть и грому. А потому мне лучше уйти. Не хочу вам мешать: ведь, знаете, всякому легче переносить постигшее его горе в одиночестве. Ну, прощайте, госпожа Живка, и не принимайте все так близко к сердцу. Прощайте! (Уходит.)

Живка, Васа. Живка в изумлении смотрит вслед Нате.

Васа (выходит из комнаты). Ушла, что ли, она?

Живка. Ушла, но она мне напророчила… Как ты думаешь, может, в самом деле случится, что он уйдет в отставку?

Васа. Да… как тебе сказать… может быть. Это самое как раз мне сейчас говорил Чеда…

Живка. А, это тебе говорил Чеда? Не будет так, как Чеда говорит. Я пойду туда, сама лично пойду, ворвусь на министерское заседание. А если он уже подал отставку, я разорву ее, а им, министрам, скажу – пусть сначала каждый займется своим домом, а потом уж заботится о репутации правительства. Скажу им… я знаю, что я им скажу… Погоди, только оденусь…

Васа. Ну, подумай немного, хорошо ли ты собираешься поступить!

Живка. Я больше не спрашиваю, хорошо ли это; пойдем, ворвемся на заседание, и я им покажу… Подожди только, я оденусь! (Убегает в комнату.)

Baca, Чеда, Дара.

Васа (идет к левой двери). Чеда, Дара, Дара… Идите, идите, ради бога, сюда!

Чеда входит. Дара идет за Чедой.

Чеда. Что такое?

Васа. Видишь, новое чудо. Она хочет ворваться на заседание министров.

Чеда. Ну и пусть врывается!

Васа. Да ведь нельзя так, чего не бывает, того не бывает.

Дара. А что мы можем?

Васа. Помогите мне задержать ее силой!

Рака, те же.

Рака (выходит из комнаты с огромным кухонным ножом, Анка за ним, держа его за полы сюртука). Пусти меня, пусти, я тебе говорю!

Чеда (преграждая ему дорогу). Эге, приятель, куда это ты направился?

Рака. Я хочу проткнуть ему живот.

Чеда. Кому?

Рака. Срете Матичу.

Чеда. За что?

Рака. Он обругал моего мандаринского отца.

Чеда. А почему ты его не обругал?

Рака. И я его обругал.

Чеда. Ну, значит, вы квиты…

Рака. Да, но об его отце не писали в газетах, что он мандарин.

Живка, Сима, те же.

Живка выбегает, одетая, из комнаты. Васа и Дара пытаются ее задержать.

Живка. Убирайтесь с моей дороги! (Толкает дверь.)

Сима появляется в открытых дверях.

(Рванувшись.) Ну что, говори, что?

Сима. Моя отставка принята!

Живка (вскрикивает, как раненая). Убей тебя бог, упаси боже, а зачем ты ее подал?

Сима. Из-за тебя!..

Живка. Как, из-за меня? Почему это из-за меня, дурная ты голова! Скажи лучше, ты не годился в министры, вот что! Скажи лучше это!..

Сима. Конечно, не годился, имея такую жену.

Живка. А теперь, что же, теперь мы больше не министры?

Сима. Конечно, нет!

Живка. Господи боже, за что ты так со мной поступил, ведь я тебе каждую пятницу ставила свечку! (Симе.) Неужели ни экипажа, ни ложи, ни салон-вагона… все уплыло… все, все?…

Сима. Конечно, уплыло!