Саша Чекалин - Василий Смирнов

В сенях снова затрещали половицы.

— Кого-то еще нечистая сила принесла… — громко проворчал Саша.

На пороге в клубах пара появился высокий, худощавый, темноволосый человек в черной шубе и валенках. Саша узнал секретаря райкома партии Калашникова.

Вслед за Калашниковым вошел в избу сероглазый, по-военному подтянутый парень в шинели, в шлеме-буденовке.

— Нечистая сила, говоришь? — Калашников усмехнулся. — Разве она существует? — Но, разглядев, чем занимались ребята, он не стал допытываться насчет нечистой силы и, обернувшись к своему спутнику, досадливо махнул рукавицей: — Надежда Самойловна в Москве на совещании, как это я запамятовал!

— Да, в Москве, — подтвердил Витюшка, выскочив вперед, и сразу же смутился и спрятался за брата.

Погревшись минут пять, приезжие ушли.

Саша уже потом сообразил, что надо было бы гостей пригласить остаться, поставить самовар — так всегда поступала мать, отличавшаяся хлебосольством. Приезжие из района часто останавливались у них в доме.

— Ты знаешь, кто это был второй, в шинели? Я только сейчас его припомнил, — сказал Саша Витюшке. — Андреев. Новый секретарь райкома комсомола. Помнишь, мы его видели на общерайонном слете?

Скоро на чисто вымытом полу лежали половики.

Под шестком белела охапка дров. Кадка в сенях были наполнена водой. Поросенок только тихо похрюкивал, накормленный досыта. Корова молчала, тяжело отдуваясь, пережевывая жвачку. Куры и гуси на дворе тоже вели себя спокойно.

— Вот теперь порядочек. — Саша с удовлетворением оглянулся вокруг.

Выскочив на крыльцо, Саша и Витюшка ждут. В сумерках вечера белеют крутые снежные сугробы. Вдали, на железнодорожной станции, светится красный глаз семафора. Пассажирский поезд уже прошел, а матери все нет…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Надежда Самойловна вернулась из Москвы на следующей неделе. Привезла сыновьям книги, цветные карандаши, краски с кисточкой.

Весь вечер она рассказывала, как проходило в Москве совещание женщин — председателей сельсоветов, как волновалась она во время выступления.

— С Михаилом Ивановичем я сидела рядом. Вот так, как с вами сижу. Он сказал мне: «Работаете вы неплохо. Слушал я ваше выступление. А вот что кашляете — это скверно…» Говорю: «Здоровье пошатнулось, Михайло Иванович. Но ничего, пройдет». — «Подлечиться, — говорит, — надо. Отправим вас в санаторий…» Спрашивал, большая ли у меня семья. А когда узнал, что ращу двух сыновей-пионеров, похвалил. Спрашивал, как вас зовут, сколько каждому лет, хорошо ли учитесь в школе…

— Спрашивал? — удивлялся Саша, присев на краешек стула и мысленно представляя себе, как мать разговаривает с Калининым.

— А ты рассказала про нашу Галю, про нашего Мартика? — допытывался Витюшка.

— Все рассказала, — с улыбкой говорила Надежда Самойловна, расхаживая по избе. — Все… Он теперь вас, сыночки мои, хорошо знает.

— И про Громилу и Тенора рассказала? — не унимался Витюшка.

— Ну как же. — Мать улыбалась, глаза у нее блестели.

Вскоре в сельсовет на имя Надежды Самойловны пришло письмо в конверте со штампом Центрального Исполнительного Комитета.

В письме сообщалось, что по распоряжению М. И. Калинина Надежде Самойловне предоставляется для лечения двухмесячная путевка в один из лучших санаториев страны.

Циковский бланк, на котором был напечатан текст письма, долго ходил по рукам, все читали и удивлялись. «Калинин письмо нам прислал», — хвалился Саша на улице ребятам.

— Вот управлюсь с делами — и в путь, — говорила Надежда Самойловна. — Путевкой обеспечена. На любой месяц выпишут.

Но дни проходили в заботах и в работе. Саша видел мать и у общественных амбаров, где было ссыпано зерно, и в избе-читальне на лекции, и в школе на родительском собрании. По-прежнему она активно участвовала в хоре и в драмкружке.

Саша любил заглядывать к матери в сельсовет. Здесь постоянно толпился народ. Приходили за справками, с жалобами и просто так — посоветоваться, поговорить.

Надежда Самойловна сидела за широким столом, покрытым кумачовой скатертью. Здесь она выглядела совсем другим человеком. Было в ней что-то новое, незнакомое Саше. Голос ее звучал строго, начальственно, и называли ее все по имени и отчеству.

Возвращаясь из сельсовета, мать говорила дома:

— Не я буду, если не добьюсь, что станут наш колхоз и наш сельсовет передовыми, показательными во всем.

Саша не сомневался в этом. Мать добьется. Не в ее характере отступать. В районной газете все чаще появлялись заметки о Песковатском.

— Про нас пишут, — радовался Саша.

— Может быть, и в «Пионерской правде» про наше село напечатают? — мечтал Витюшка.

— О чем писать-то? — уныло возражал Саша. — Вон о каких интересных пионерских делах там рассказывают, а у нас что?…

Мать ласково трепала Сашу по густым волосам.

— Будут и у вас интересные дела, — утешала она. Как-то Надежда Самойловна сказала сыновьям:

— Вспоминает про вас Калашников. Рассказывал мне намедни в райкоме, как вы нечистой силой его попрекали.

— Это не я, это Шурка, — оправдывался Витя.

— Ничего… — успокаивала мать. — Понравились вы ему. Хозяйственных людей он любит.

Поездка Надежды Самойловны в санаторий все откладывалась. Сельсовет включился в месячник борьбы за культурную хату, который проводился по всему району.

Теперь на селе только и разговоров было, что о месячнике. Крику и шуму на собрании по этому поводу было много. Но Надежда Самойловна радовалась, что удалось расшевелить народ, заинтересовать новым делом.

— Поговорят и затихнут… — сомневался Павел Николаевич. — Говорить легче, чем делать. Язык свой, не покупной…

Саша не соглашался с ним. Он сам ходил на сходку и видел — говорят о деле.

— Культуру приказано наводить, — разглагольствовал на сходке дед Пупырь. — Бирку с номером надо навесить на каждую избу, чтоб, как в городе, отличалась.

И Саше было непонятно: по своей обычной привычке ехидничал Пупырь или всей душой стоял за чистоту и порядок?

— У нас свой сбор будет, — тихо переговаривались ребята.

А на другой день состоялось комсомольское собрание, на которое пригласили и пионеров.

— Говорил я — без нас все равно не обойдутся, — горделиво заявлял Саша, ведя свое звено на собрание.

В избе-читальне озабоченный Ваня Колобков таинственно отозвал Сашу в сторону.

— Штаб выберем для содействия месячнику, — сказал он. — Тебя от пионеров в штаб введем… Как, согласен?

Смуглые щеки у Саши слегка покраснели.

— Ладно, поработаем, — по-взрослому солидно ответил он, восторженно глядя на секретаря комсомольской организации. — Я наших ребят в это дело втяну.

«Только бы пионеры не подкачали! Организовать их надо. Смелые на улице, а на дело робкие…» — думал он, сидя в президиуме собрания.

— Собственно говоря, надо начать с самих себя… — ораторствовал Ваня Колобков, размахивая длинными жилистыми руками и по привычке яростно ероша свои густые золотистые кудри. — У себя в доме навести чистоту и порядок. А потом и соседям помочь…

Саша, прищурив глаза, из-за стола президиума посматривал на ребят. Как они сейчас завидуют ему!

После собрания расходились с песней. В такт заливалась гармонь, отчетливо выговаривая слова на своем языке:

И любят песню деревни и села,И любят песню большие города.

Весенний воздух приятно кружил голову. Мигали на иссиня-черном небе крупные яркие звезды…

— Ну, мои помощники, — говорила дома Надежда Самойловна сыновьям, — теперь на вас все село смотреть будет: навела Чекалина в своем хозяйстве чистоту и порядок или на словах только агитирует?

Сыновья понимали: подводить и мать и себя нельзя. Вернувшись из школы, они теперь усердно искали для себя работы. Переложили рассыпавшуюся поленницу дров около дома, починили ветхие ступеньки на крыльце, сгребли прошлогодний мусор с луговины.

— Может, тебе помочь? — наперебой предлагали они свои услуги матери, когда она скребла и мыла пол в сенях, обметала с потолка паутину.

Если дома помощи не требовалось, ребята направлялись к дедушке. Первыми жертвами месячника стали черные тараканы, которых у дедушки в избе развелось великое множество. Несмотря на возражения бабушки которая считала, что черные тараканы приносят дому счастье, ребята каждый вечер ставили ловушки. Скоро в избе не стало ни одного таракана. Возле дедушкиного дома Саша и Витюшка вырыли канавки, убрали с усадьбы давнишний хлам, подмели дорожки, под окнами прибили на застрехе доску, которую Николай Осипович давно собирался приладить на свое место.

Неделю спустя пионеры и комсомольцы группами ходили друг к другу в избы, проверяли, чисто ли. У Саши в специальной тетради появились разграфленные страницы, где он отмечал, какая проделана работа по месячнику, кто из пионеров его звена выполняет поручения.