Сапфировая королева - Валерия Вербинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стремглавов насторожился. Собственно говоря, он явился к Дашеньке с той же целью, что и Вася Херувим, а именно для того, чтобы вытянуть из горничной кое-какие сведения, которые могли представлять интерес для его газеты. Но, попав в комнату Дашеньки, Стремглавов почти забыл, зачем пришел сюда. Потому что Дашенька была прелесть, а ее глаза… Ах, да за такие глаза можно полмира отдать и не заметить. У Стремглавова не было ни мира, ни полмира, и если он чем-то и владел, то весьма скромной частью земли. Тем не менее не исключено, что и ее журналист мог отдать за право видеть Дашенькины глаза… если бы, конечно, у него не было иного выхода.
– А, господин следователь! – весело вскричал он. – Что такое? Неужели вчерашнее происшествие с Дарьей Егоровной было вовсе не случайным? Ну-ка, признавайтесь!
– И кто же мог покушаться на Дарью Егоровну? – проворчал Митя. – Неужто тот варшавский прощелыга, которого везде ищут?
– Откуда вам это известно? – строго вопросил следователь.
– Ну, даже странно, что вы спрашиваете, господин хороший, – отозвался Митя. – Весь город знает, зачем барышнина госпожа к нам приехали!
– Конечно, знает – ловить Леона Валевского, знаменитого вора, укравшего некие весьма интересные драгоценности, вот зачем, – подлил масла в огонь репортер. – Только вот он ли стоит за вчерашним происшествием? Или, может быть, его друзья?
Половников растерялся. И как, интересно, прикажете вести следствие, если весь город, шумный и болтливый южный город, уже осведомлен о происходящем и вовсю работают досужие языки, перемалывая слухи и выдвигая самые различные – не всегда, кстати сказать, нелепые – версии?
– Боже! – воскликнула Дашенька капризно, отодвигая тарелку мизинчиком. – У меня теперь совсем пропал аппетит!
– Кстати, а правда, что сгоревший склад был застрахован? – невинно поинтересовался репортер.
– У! – объявил Митя. – Вот уж в чем можно не сомневаться!
Один Вася молчал и глядел на Дашеньку глазами, полными немого обожания. Ему было очень хорошо рядом с ней, а почему – он и сам не знал.
– Смешной вы, право слово, – обратила Дашенька свое милое личико к Половникову и надула губы. – Я уже говорила вам вчера, что не заметила ничего подозрительного. Если бы заметила, разве я не сказала бы? Ведь я же так пострадала, и если бы вот он меня не вытащил…
И девушка благодарно поглядела на Васю, который окончательно размяк и блаженствовал, на глазах превращаясь в сплошное золотое сияние. Его синие глаза стали совсем лазоревыми.
Половникову надо было многое сказать Дашеньке, но он посчитал излишним распространяться в присутствии посторонних людей. Поэтому спросил:
– Как ваша нога?
Дашенька поглядела куда-то вверх и жалобно сообщила, что ноге лучше, что доктор – просто чудо, а не доктор, но передвигаться ей тяжело по-прежнему, и если бы не друзья (тут она покосилась на Митю), то просто не знала бы, что ей делать.
Вася заметил взгляд девушки, мгновенно потемнел и надулся. Следователь пожелал Дашеньке скорейшего выздоровления и удалился, а горничная объявила, что ей жарко, и послала Стремглавова открыть окно, а Митю – за веером.
– Что вы сидите с этой тарелкой? – глянула она на Васю. – Поставьте ее на стол. Какой вы, однако!
Митя принес веер, совсем хороший веер из расписного шелка и с отделкой из резного перламутра, только одна пластина в нем была сломана и склеена.
– Это барыни? – спросил Митя. – Хороший веер, дорогая вещица.
– Нет, уже мой. Барыня ведь не может с испорченными вещами ходить, вот они мне и достаются. Веера, платья старые, духи, которые ей разонравились, – ответила Дашенька важно. Затем вручила веер Васе, который стал обмахивать ее, снова чувствуя себя на седьмом небе. Если бы в это мгновение его увидел дядя Агафон, он бы лопнул от смеха.
Чувствуя, что какие-то лакей и дворник совсем его оттеснили, Стремглавов напустил на себя ученый вид и обернулся.
– А вы знаете, – сообщил он, – как раз под вашими окнами несколько дней назад убитого нашли. Ей-богу! Мой кум про то дело писал.
– Да вы что? – воскликнула Дашенька, привстала на месте и даже рот приоткрыла. – Правда?
– Ага, – подтвердил репортер, счастливый тем, что ему удалось обратить на себя внимание.
– И кто же это был? – Дашенька аж вся трепетала от возбуждения.
Стремглавов наморщил лоб.
– Да я уже не помню фамилию, честное слово.
– Переписчик какой-то, – буркнул Митя, неприязненно косясь на репортера. – Нашли тоже о чем рассказывать!
– Небось ограбили беднягу, – вздохнул Вася. С его точки зрения, убивать человека лишь для того, чтобы лишить его собственности, был ужасающий дилетантизм.
– Да у него и денег-то не водилось особых, – сказал репортер. – Хотя кошелек пропал, что верно, то верно.
– А может, он в лотерею выиграл? – предположила Дашенька в порыве вдохновения. – А полиция что?
– Ну, наша полиция – известное дело, – фыркнул Стремглавов. – Как громкое дело, так они все на коне, а до простых людей им и дела нет. Никого не нашли. Да и не искали, я думаю. Кому нужен какой-то переписчик?
– Надо же, какие страсти в вашем городе творятся! – вздохнула Дашенька и послала Митю еще за одной порцией суфле.
Глава 11
Полный провал засланного агента. – На всех графьев не напасешься. – О пользе наблюдательности.– Ну и где же он? – в третий или четвертый раз повторил в нетерпении король дна.
– Задерживается, должно, – ответил Пятируков, недовольно шевельнув бровями.
– Что он, быстрее не мог ее охмурить, что ли? – уже раздраженно спросил Хилькевич. – Столько времени прошло!
Старый вор Пятируков с удивлением покосился на своего друга. Казалось бы, такому умному человеку, как Хилькевич, должно быть известно, что, так сказать, чуйства – материя тонкая, и на раз-два с ними не разделаешься. Какой бы безмозглой ни была Дашенька, должно пройти некоторое время, чтобы ее спаситель Вася смог окончательно втереться к девушке в доверие и вызнать то, что им нужно.
Наконец за дверями раздались тяжелые, неторопливые шаги Коршуна – бывалого каторжника, который в доме Хилькевича исполнял обязанности, примерно соответствующие должности дворецкого. Когда Коршун входил в комнату, всегда возникало впечатление, что в ней не хватает света – настолько мрачным и угрожающим выглядел этот детина с жутким рубцом поперек лица. Коршун покосился на Пятирукова и буркнул, что пришел Вася Херувим.
– Давай его сюда, – распорядился хозяин. – И закрой дверь.
Коршун впустил Васю и удалился, тяжело ступая. Хилькевич беспокойно шевельнулся в кресле.
– Ну, что? – спросил Пятируков. – Как все прошло?
Вася покосился на дядю, на застывшее в ожидании лицо короля дна и, комкая в руках дворницкий картуз, ответил, что он посетил Дашеньку, чтобы справиться о ее самочувствии, узнал, что ей лучше, но что хозяйка к ней даже не заглядывает. И вообще Амалия Константиновна, хоть и отдает прислуге старые платья и почти новые веера, по натуре дама скрытная, пусть и щедрая, по словам горничной.
– Да при чем тут веера? На кой нам сдались такие подробности? – фыркнул Пятируков. – Ты скажи мне лучше, дохлая ворона – это был ее подарок?
Вася сконфузился, забормотал что-то про суфле, про напористых репортеров, к которым горничная, похоже, неравнодушна, и под свирепым взглядом дяди сник окончательно. Хилькевич покачал головой. Он сразу же по лицу Васи догадался, что засланный им агент провалился, причем окончательно и безнадежно.
– Ну не дурак ли, а? – бушевал Пятируков. – Да, дурак ты, Васька, и больше ничего! Олух! Шмаровоз![17]
– Хватит ругаться в моем доме, – холодно оборвал его Хилькевич, и Пятируков тотчас же умолк. – Значит, так. Ты, парень, по-прежнему дружи с горняшкой, может, что и вызнаешь ценное. Только смотри, – добавил король дна с нехорошей улыбкой, – не вздумай в нее влюбляться. Как влюбишься, так и пропадешь ни за грош.
Вася вспомнил блестящие Дашенькины глаза и ничего не ответил, но подумал, что старики все-таки совершенно не разбираются в жизни. Как он может пропасть из-за такой замечательной девушки, как Дашенька?
– Кыш! – велел Пятируков, и Вася, довольный, что его наконец оставили в покое, выскочил за дверь – да так поспешно, что едва не споткнулся о порог.
– Не годится он для таких дел, – заявил старый вор, поворачиваясь к Хилькевичу. – Может, лучше Лукашевского к горняшке заслать? Он попредставительней будет, Антонин-то. Опять же граф, хоть и липовый. А?
– Слишком жирно – граф, даже липовый, для какой-то горничной, ей кто попроще нужен, – желчно ответил Хилькевич. – И вообще, на всех графьев не напасешься. Вася начал над этим работать, пусть и продолжает.
– А может, заслать графа к госпоже? – предложил Пятируков. – Чего там мелочиться-то!
Но Хилькевич только махнул рукой.