Оружие Возмездия - Дивов Игоревич

Однажды утром тыловик заглянул к нам, увидел включенный отопитель и без лишних слов конфисковал его. Вскоре явился Тяглов.

— А чего такой колотун? — удивился он.

Я объяснил.

Тяглов подумал с минуту и сказал:

— Гляди, как это делается.

Он ушел и через пять минут вернулся с отопителем под мышкой. Вручил его мне и сказал, очень довольный собой:

— Твоя заслуга, между прочим.

— То есть?..

— Да я прихожу к тыловику и говорю: "Ты хоть понимаешь, у кого отопитель забрал? Наш машинист в "Комсомольской правде" печатался. И сейчас ночами потихоньку клепает роман про армию. Я уже видел пару глав. Это типа "Сто дней до приказа", только еще страшнее. Представляешь, что будет, если парень на тебя злобу затаит? Ты у него окажешься проходной отрицательный герой!.." Тыловик бедный аж в лице переменился. Мы его теперь долго не увидим!

— Ну спасибо, товарищ майор… Веселенький экспромт. Только этого мне не хватало для полного счастья.

— Я не собираюсь тут замерзнуть насмерть, — сказал Тяглов. — А ты — наплюй и забудь. Пускай они тебя боятся. Это для них лишний повод держать тебя поближе и контролировать. И вообще, кто первый начал? Кто особиста запугал?

— Я просто с ним нормально поговорил.

— В случае особиста это и называется: запугал!

Так получилось, что ко дню моего появления в Мулино разом уволилось несколько рядовых машинистов, в том числе из "особого отдела" — военной контрразведки. И начальник "строевой части" неспроста явился на оформление новобранцев с пишущей машинкой: вычислял кандидатов. Я печатал быстро, подолгу держал темп и не промахивался мимо клавиш. Кроме того, уже через неделю сидения в политотделе я начал выполнять работу Тяглова — готовил ему материалы для лекций на основе статей из журнала "Коммунист Вооруженных Сил". Молва о способном парнишке разнеслась по окрестностям, и однажды к нам зашел некий майор с такими же, как у всех, пушками в петлицах. Он перекинулся с Тягловым парой слов, а потом сунулся в мой закуток и как-то невзначай раскрутил меня на беседу "за жизнь". Я не заметил ревнивого взгляда Тяглова. Мы с майором немного поговорили. Беседа завершилась фразой, брошенной в полном изумлении:

— То есть вы, молодой человек, против перестройки?!

— Ничего подобного, товарищ майор. Просто я вам пытаюсь объяснить, что очень многие из моего поколения к ней не готовы. Нас учили жить и работать в совершенно других условиях. И я не могу предсказать, насколько успешно мы впишемся в новую реальность.

— М-да… Ну, счастливо! — сказал майор и исчез.

Тяглов сиял.

— Знаешь, кто это был? — спросил он. — Начальник особого отдела! У него машинист уволился, вот он и пришел на тебя поглядеть.

— И что теперь?..

— Все замечательно: останешься здесь. Ну ты представь — как может в контрразведке работать с бумажками такой страшный антисоветчик, который даже против перестройки?!

— Да я не против… Кстати, а вы?

— Я — за, — твердо заявил Тяглов. — Я политработник, мне положено быть за! И вообще, хуже, чем сейчас, уже некуда. Так что пускай будет перестройка, новое мышление и все такое прочее…

Теперь многие уверены, что "хуже некуда" это сейчас, а тогда было терпимо. Но такова человеческая психика: люди быстро забывают плохое. Я помню, как беспросветно жилось в восьмидесятые, и как мы надеялись на лучшее, радовались первым росткам свободы. Но это уже совсем другая история…

К весне я в штабе был уже свой. Перенес на ногах пневмонию (однажды пришел в себя, лежа лицом на клавишах — весь алфавит на физиономии), успел немного позаниматься вместе с батареей, обжился в Мулино лучше некуда. Помню, итоговые документы какой-то очередной проверки доверили печатать мне. Я возился с ними сутки без продыху, а потом вручил кипу листов начальству и отправился к чертежникам спать. У них стоял большущий светостол (такой фанерный ящик с подсветкой столешницы), внутри которого прятались два матраса и плоский масляный отопитель. Я, как всегда, был слегка простужен и во сне тихонько похрапывал.

— Это кто там? — удивился начопер, раскладывая на светостоле карту.

— Олег из политотдела. Спрятался от своих, они его совсем загнали.

— Пускай дрыхнет, — сказал подполковник. — В отличие от вас, лоботрясов, он действительно много работает.

А я все понять не мог, чего он вдруг засмеялся, когда мы с ним в туалете столкнулись.

Со временем я начал подумывать, что можно и тут остаться. Да, штаб — порядочный зверинец. Но зато кругом знакомые лица, а это в армии многое значит, если не всё. Как уверяла брошюра "Сержанты и старшины Воруженных Сил", недаром часто раздается в казармах и кубриках народная пословица:

Без коллектива

И жизнь не счастлива!

Очень жалею, что не прихватил с собой эту брошюру. Лучшее чтение в минуты жизни трудные, когда кажется, что ты полный идиот. Перелистнешь несколько страниц — и понимаешь: нет, парень, с тобой-то как раз все в порядке…

Весной перед штабом начала появляться каждый день пожарная машина. Поливала траву, чтобы та росла зеленее. Учебка готовилась сдавать выпускные экзамены. А меня вызвал замначПО.

Сначала мы просто говорили о том, о сем. Потом мне предложили, в очень мягкой и ненавязчивой форме, шпионить за Тягловым — собирать компромат. Потом спросили, тоже очень ласково, как продвигается работа над книгой про армию. Я ответил, что когда текст примет более-менее товарный вид, непременно дам товарищу подполковнику с ним ознакомиться. На том и расстались.

Стало ясно: надо привыкать к мысли об отправке в войска. Может, это и к лучшему. Пусть все идет как идет. В штабе мне уже нечему учиться. Я увидел здесь все, что мог.

— Мне будет скучно без тебя, — сказал Тяглов, — но я бы на твоем месте тоже ушел. Просидеть два года в штабе — это несерьезно. Ты должен узнать настоящую армию. Трудно придется. Но ты справишься.

Через несколько дней выяснилось, что оставить меня в учебке политотдел не может: армии остро не хватает сержантов. Это, кстати, была правда.

— В порядке нашей благодарности за работу можем предложить тебе выбор, — сказал начПО. — Два самых теплых округа — Одесский и Киевский. Куда хочешь?

— Киевский к дому ближе. — решил я.

В Мулино стало жарко и душно. Ветер гонял по плацу крупную пыль. Здесь, похоже, никогда не бывало терпимо, всегда через край.

— Значит, штабные козлы решили от тебя избавиться, — сказали сержанты из моей учебной батареи. — Перетрусили. Ладно, не падай духом. В войсках тоже люди служат. Ты, конечно, ни фига не обученный, но это ерунда. Все доучиваются на месте.