Затерявшаяся гора - Томас Рид

Для жребия были взяты ядра еловых шишек, соответственно количеству согласных на опасное поручение людей; два ядра были слегка помечены углем, и вся масса опущена в сомбреро.

Теперь все зависело от судьбы. Два меченых ядра были выигрышными в этой оригинальной лотерее.

Мужчины столпились вокруг дона Эстевана, и с завязанными глазами каждый из них по очереди подходил и опускал руку в шляпу, которую тот держал за края.

Сцена была захватывающая. Каждый вынутый орех сопровождался глухими восклицаниями; но ожидать пришлось недолго: не прошло еще и половины людей перед своеобразной урной, как оба роковых ореха были уже вынуты.

Двое, на которых пал жребий, были погонщик мулов, другой - быков, храбрейшие в этой толпе искателей приключений.

Привыкнув ко всем случайностям пустыни, они уже заранее, едва вступив в льяносы, готовились, в случае надобности, пожертвовать жизнью.

Первая последовавшая за этим ночь должна была решить их участь.

Заметим, между прочим, что еще до ее наступления одно из предсказаний гамбузино сбылось.

Индейцы, внезапное прибытие которых произвело на возвышенности такое удручающее впечатление, снова двинулись в путь по направлению к реке Горказиту, и осажденные не без любопытства следили за длинной вереницей, пока не потеряли ее из виду.

Глава XV

РОКОВАЯ РАЗВЯЗКА

- Вряд ли удастся нашим двум смельчакам отправиться нынче ночью, - сказал дон Эстеван гамбузино.

- Может быть, сеньор, - возразил Педро Вицента, - пустыня изменчива, как море. Глядя на это безграничное пространство, озаренное палящим солнцем, на это безоблачное небо, можно рассчитывать на очень хорошую, даже слишком хорошую для нашего проекта ночь. Но Бенито Ангуэц и Джакопо Барраль готовы на все и неустрашимы. Пусть только поднимется туман в льяносах, что бывает в это время года нередко, и обоим нашим товарищам, уже знакомым с местностью, удастся совершить трудную переправу мимо апачей, а затем идти прямо. Туман же, как нам известно, сеньор, друг бегства.

- Да простит нас Бог! - вскричал дон Эстеван. - Но, посылая их на это дело, мы искушаем милосердие Его. Я решил, что совесть моя неспокойна, так как нет уверенности. Я бы в тысячу раз охотнее согласился быть сам на месте Ангуэца и Барраля.

- В этот час, сеньор, - сказал гамбузино, - было бы почти преступно думать о чем-либо другом, кроме общего спасения. - И коротко добавил: - Судьба вынесла уже свой приговор.

На некотором расстоянии от бивуака оба избранника думали лишь о том, чтобы приготовиться и снарядиться в путь. Окруженные своими товарищами, они прощались с ними и с удивительным спокойствием ожидали условленного часа.

Это не было ни покорностью судьбе, ни равнодушием с их стороны - они последовали роковому решению и не принадлежали уже более себе.

- Все, что я могу обещать вам, - говорил Барраль, - это то, что мы даром не дадимся в руки койотов.

Ангуэц же, в свою очередь, указывая на револьвер, говорил:

- В этом инструменте есть нечто, что заставит взлететь на воздух полдюжины апачей. Если мы не пройдем - вина не наша; не забывайте только считать выстрелы.

- Полдюжины твоих, полдюжины моих, - шутил Барраль, - итого двенадцать, и ни одним меньше. А потом, в случае надобности, в свою очередь, можем умереть и мы.

Целый день осажденные провели в наблюдении за небом, страх и надежда чередовались между собою.

Несомненно, что палящее солнце не предвещало ничего хорошего. Наконец небольшие испарения заволокли горизонт. Это могло означать, что ночь будет облачной и темной.

После обеда тучи вдруг соединились и прорвались над горой настоящим потоком, заливая огонь в кузницах, вокруг которых шла работа.

Ливень, однако, продолжался лишь несколько минут, и небо приняло вскоре свою прежнюю ясность.

Когда солнце быстро скрылось за горизонтом, друг за дружкой стали появляться южные созвездия, и, хотя ночь была безлунная, звездный свет позволял осажденным различать индейских часовых, стоявших неподвижно на обычных местах, протянувшись, как живая цепь, между основанием оврага и лагерем Зопилота.

Лишние сутки не представляют особой важности в положении осажденных; но нетерпение их не допускало больше отсрочек. Они решили, что если попытка освобождения не произойдет в ту же ночь, то все кончено. Приговор произнесен. Зачем же ожидать, что следующая ночь должна быть милостивее и благоприятнее?

Слово "милостивее" означало темнее и таинственнее.

Несмотря на это, все были на ногах. По некоторым признакам гамбузино предсказывал перемену атмосферы. Проливной дождь насытил землю, и достаточно будет простой ночной прохлады, чтобы сырость образовала густой туман.

Вид неба подавал некоторую надежду.

Действительно, около полуночи поверхность озера, до тех пор довольно бурная, сделалась спокойной и ровной, как скатерть, и медленно, точно дым, выходящий из кратера потухающего вулкана, стали подниматься испарения.

Мало-помалу туман усилился, скрыл под своими мягкими клочьями озеро, перешел на берега, распространился по льяносам, окутал стан краснокожих, скользнул, подымаясь вверх, по склонам горы и протянулся до возвышенности, где позади каменного парапета в него взволнованно вглядывались мексиканцы.

Там были все: мужчины, женщины и дети, скрытые туманом, ожидали торжественного часа, и почти невозможно было говорить, так как даже на очень близком расстоянии друг от друга приходилось повышать голос, чтобы быть услышанным.

Дон Эстеван призвал Бенито Ангуэца и Джакопо Барраля и пожал каждому из них руку.

- Минута настала, - сказал он, - и более благоприятной погоды трудно было бы и пожелать. В такую ночь можно пройти. Да сохранит и направит вас Господь, друзья мои!

Оба уходивших не испытывали никакого волнения и, обнявшись с некоторыми из окружавшей их толпы, объявили, что готовы проникнуть в овраг.

У каждого из них на широком ремне была сумка со съестными припасами, бутылка воды, смешанной с небольшим количеством водки; на поясе висели револьвер и кистень. Другого оружия они не пожелали брать. Прежде всего им нужна была свобода движений.

Бесшумно вскарабкавшись на утес, они исчезли в тумане.

Осажденные, перегнувшись за парапет, старались следить за ними взором, и если не посылали им вслед горячих пожеланий, то лишь потому, что дон Эстеван приказал соблюдать самую строгую тишину.

Ничто не нарушало безмолвия этой непроницаемой ночи.

Ангуэц и Барраль шли так осторожно вдоль тщательно изученного ими оврага, что ни один камешек не шевельнулся под их ногами.

Со времени своего плена на Затерявшейся горе осажденные провели много беспокойных ночей, но такой они не знали до сих пор.

В лице их товарищей, ушедших во мрак, рождалась надежда на освобождение.

Прошла еще четверть часа, как Ангуэц и Барраль скрылись из виду.

Что за счастье, если утром, с восходом солнца, снизу горы не донесется ни крика призыва, ни малейшего стона!

Прошел час - ничто не нарушало ночной тишины.

Дон Эстеван, сжимая руку Роберта Тресиллиана, с сердцем, преисполненным волнения, быть может, даже надежды, тихо шептал слова благодарности по адресу тех, которых считал в это время невредимыми в пустынных льяносах.

Наклонившись вперед и наполовину перевесившись за парапет, Педро Вицента пытался, казалось, читать сквозь густую мглу.

Мало-помалу, по мере того, как проходило время, страшный, убийственный гнет беспокойства уменьшился. Рудокопы вздохнули свободнее. Они мысленно видели уже двух направляющихся к Ариспе людей, которые вернутся вскоре в сопровождении уланов полковника Реквезенца, как вдруг со стороны оврага донесся шум, сначала смутный, перешедший вскоре в вопль, послышались учащенные выстрелы, неистовые крики, прерываемые ржанием лошадей и гортанными возгласами дикарей, обнаруживших вылазку и собиравшихся у оврага.

Среди этого зловещего шума раздались друг за другом сухие и частые выстрелы револьверов. Гамбузино мог сосчитать их.

Никогда еще осажденные не чувствовали так ясно всего ужаса своего положения. Свирепые крики дикарей раздавались как погребальный звон, и, в довершение ужаса, они слышали замиравшие крики прощания, которые посылали их несчастные товарищи.

Сам гамбузино, обыкновенно такой бесстрастный, не мог удержаться от вопля отчаяния.

- Проклятье! - воскликнул он. - Они видят впотьмах, как кошки! Нам уже не придется возобновить попытку. Это было бы безумием!

Исход им же самим вызванного предприятия привел его в уныние.

Между проектом и осуществлением его прошли только сутки, и снова мексиканцам оставалось лишь покориться судьбе.

Не оставалось сомнения - Бенито Ангуэц и Джакопо Барраль, настигнутые индейцами, защищались с геройским хладнокровием.

Стая койотов у подошвы Затерявшейся горы бросилась на этих храбрецов, и ничем, ничем - увы! - нельзя было помочь им.