Чья-то любимая - Лэрри Макмуртри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Похоже, Нью-Йорк лишил тебя обычной для тебя безмятежности, – проговорила Джилл.
Я не стал защищаться. За несколько столиков от нас сидел Джек Леммон. Он разговаривал с сыном О. Б. О'Коннора. В мое время О.Б. был необычайно толковым продюсером. Но у его сына такого редкого нюха не было. Чуть подальше, за угловым столиком я заметил Максину Ньютип. Это, несомненно, одна из самых скромных женщин во всем мире. В свое время она была настоящим рекламным агентом – если бы не Максина, никакой Лулу Дикки, или таким, как она, никогда бы не состояться. Но время Максины ушло, и она вернулась в Нью-Йорк, где занималась всякой мелочевкой с теми, кто был связан с Бродвеем. Мне лично никогда не приходилось иметь с ней дело самому, но я знал о ней немало историй. Сейчас рядом с нею сидела парочка младших агентов, одетых в синие костюмы. В профиль Максина напоминала пилу.
– Вон там сидит Максина Ньютип, – сказал я. Увидеть Максину удавалось куда реже, нежели, скажем, Джека Леммона.
Джилл взглянула на указанный мною столик.
– Я тебе доверяю, ты умеешь сразу распознавать старичков, – сказала она. – Как ты думаешь, что они все здесь делают?
– Они создают экономику всего мира, скажем так.
– Я в этом не очень-то уверена, – сказала Джилл. – Пойдем прогуляемся, пока ты еще больше не напился.
Мы расплатились и довольно медленным шагом направились вниз по Пятой авеню. Мы шли зигзагами, то вперед, то назад, через всю улицу, чтобы Джилл могла заглядывать в витрины. Где-то после четвертой витрины мое терпение иссякло. Я стал замерзать, а для моего терпения это всегда скверно.
– Ну это же абсурд! – сказал я. – Ты могла бы всю эту ерунду увидеть у себя на Беверли-хилз. – Не могу поверить, что мы пересекли весь этот затраханный континент только для того, чтобы глазеть на витрины в Бонвите.
– Я не очень-то часто выбираюсь на Беверли-хилз, – сказала Джилл. – Ты ведь знаешь, какие там дорогие вещи.
Вместо того чтобы уйти от нее, я решил позволить Джилл отвести душу. Волей-неволей мы проделали долгий путь до самого Рокфеллеровского центра. Я потащил Джилл вниз, чтобы посмотреть, не катается ли там кто-нибудь на катке. Лед был белый, и на нем никого не было. Поднялся ветер, с каждой минутой становилось все холодней. Джилл выглядела очень броско-модной в своем брючном костюме, и я решил, что на нас вполне могут напасть грабители. Когда мы шли вниз по авеню, я про грабителей совсем забыл, но как только мы двинулись в сторону Бродвея, улица стала темнее, и я вдруг отчетливо вспомнил все, что мы когда-то про них читали.
– В этом городе высокий уровень преступности, – сказал я. Джилл двигалась чуть впереди меня.
– Когда попадешь в Рим… – произнесла Джилл, видимо, желая сказать, что нам следует радоваться, если появятся грабители. Без них, вероятно, наше представление о Нью-Йорке не сможет быть достаточно полным. Невзирая на полную беззаботность Джилл, я все-таки внимательно вглядывался в прохожих. Мы встретили несколько парней, которые, на мой взгляд, вполне походили на грабителей, но, к счастью, они нас не ограбили. Может быть, они, как львы, уже достаточно насытились за этот вечер и пребывали в апатии. Я же испытывал что угодно, кроме апатии. В конце концов мы выбрались на Бродвей, и нас тут же засосал людской водоворот. Я бы почувствовал себя куда комфортнее в Африке, но Джилл совершенно утратила всякое чувство опасности. Она даже отважилась войти за один цент в какой-то пассаж с магазинчиками. Там парни с оспинами на лицах без устали играли на каких-то странных громких машинах самого разного вида. Обстановка напоминала сценки на автобусных остановках где-нибудь на окраине Лос-Анджелеса. Правда, здесь все надо было бы помножить, скажем, тысяч на десять.
– Теперь я понимаю, какая у меня затворническая жизнь, – сказал я.
– Верно, у тебя, вместе с твоими богатыми девицами, – сказала Джилл.
Мы пошли дальше, вверх по Грейт-Уайт-Уэй, и миновали район театров. Вдруг перед Джилл совершенно неожиданно возник какой-то чернокожий. Он захлопал в ладоши и исполнил для Джилл небольшой танец. На чернокожем был почти такой же брючный белый костюм, как на Джилл.
– Приветик! Здорово скроено! – произнес он и пошел своей дорогой.
По мере того как мы продвигались вверх по Бродвею, толпы народа постепенно редели. Большинство витрин, как нам показалось, были забиты фото– и кинокамерами или дешевыми дорожными вещами. Я снова насторожился насчет возможных грабителей, особенно после того, как мы оказались на улице совсем одни. Вдали, на 59-й улице, замаячили огнями ярко освещенные подъезды отелей, вытянувшихся в одну линию. Они как будто обещали нам безопасность. Однако моя спутница упрямо взирала на темный и сулящий опасности парк.
– Может, пойдем прямо через этот парк? – спросила она. – Ведь правда, ты еще не устал?
– Нет, еще не устал, да к тому же, пока еще не рехнулся, – сказал я. – Мне еще надо подумать о будущем. А если я допущу, чтобы тебя убили до того, как покажут твой фильм, старик Аарон меня убьет.
Я довел Джилл до конца улицы, почти до самого нашего отеля. Не успел я чуть-чуть ослабить свою бдительность, как Джилл вскочила в какой-то кабриолет и заставила меня сесть рядом. Вскоре мы уже ехали через парк под цоканье нашей лошадки. Извозчик наш выглядел весьма угрюмо. Он начал рассказывать Джилл, насколько хуже стал Нью-Йорк по сравнению с прошлыми временами. Мы поняли, что он уже давно потерял всякую надежду на лучшее и потому-то и осмеливается ездить по этому парку по ночам. Пока мы приближались к Вестсайд, над большими, темными, похожими на соборы зданиями можно было видеть бледноватую луну, напоминавшую грушу.
Позже, наслаждаясь полной безопасностью гостиничного бара, я очень быстро напился, просто оттого, что избавился от чувства страха. Джека Леммона уже не было, не было и Максины Ньютип. Я попытался внушить Джилл, что Нью-Йорк – город опасный, где непредсказуемо господствует насилие. Однако Джилл моим внушениям не поддавалась.
– Единственно действительно скверное, что со мной может случиться, это если я проживу дольше всех, кого знаю, – сказала она, зевая.
– Ага, а как же я? – спросил я. – Я ведь один из тех, кого ты явно переживешь. Тебе надо, чтобы меня убили в Центральном парке, и тогда ты спокойно начнешь испытывать свою судьбу?
Когда мы вернулись в наш люкс, Джилл потратила довольно много времени на то, чтобы проверить матрацы. Я устроился спать в кресле, а Джилл все еще выбирала, куда ей лечь. И ей пришлось довольно долго меня расталкивать, чтобы я встал с кресла и пошел спать в предназначенную для меня кровать. Насколько я помню, на Джилл был велюровый купальный халат персикового цвета. Она выглядела очень сладострастно. Это настолько не ассоциировалось с моим представлением о ней, что на какой-то миг я даже подумал, будто передо мною Пейдж или еще какая-нибудь другая женщина.