Крестоносец. За Гроб Господень - Пол Догерти

— Кто он? И где его можно найти?

— Мы не знаем. Возможно, он один из нас, но, — Гуго показал на квадратный кусок пергамента, — его очень заинтересует вот это. Он может являться членом «Отряда нищих». И если это так, то нам следует ожидать новых неприятностей от этого сборища.

— Они и так уже затаили на нас смертельную злобу за смерть своих товарищей, — быстро вставил Теодор.

— Насильники и убийцы! — воскликнула Элеонора с гневом в голосе. — Граф Раймунд полностью одобрил то, что сделал Гуго.

— Надеюсь, что это одобрил и Господь, — устало ответил Гуго. — За «Нищими» нужен глаз да глаз, но главное, что мы должны сделать, — это найти реликвии, подтверждающие истинность страстей Господних. Элеонора, мы сказали тебе всю правду только сегодня потому, что делать это раньше было бы опасно. Магус может напасть на всякого, кто знает об этом, и ты теперь тоже входишь в число посвященных. Опасностей, как правильно сказал Готфрид, очень много. Альберик и Норберт — преданные слуги «Бедных братьев», но с собой они принесли также множество проблем. — Гуго подошел к окну, потом направился к дверям, открыл их, выглянул наружу, снова закрыл и возвратился к столу. — Мы все знаем о проповеди Папы в Клермоне, но это далеко не полная правда о нынешней ситуации. Альберик и Норберт — наши учителя в этом деле. Они провели годы с проповедниками ислама, людьми такими же твердыми в своей вере, как и мы в своей. Они также имеют свои законы и кодексы. Мечеть Омара они называют Гарамом, то есть «святой обителью», местом поклонения. По их вере, великий пророк Мухаммед, уснув после молитв в его родном городе Мекке, был разбужен архангелом Гавриилом. Тот посадил его на крылатого коня по имени Аль-Бурак и увез «в дальнюю даль» — мечеть Омара. Прибыв туда, великий пророк вознесся на небо, чтобы помолиться там с Авраамом, Моисеем, Иисусом и другими знаменитыми пророками. Там он и получил основные наущения для своих проповедей.

— Мечеть Омара — святилище для всех религий, — подхватил Теодор нить разговора, — и поэтому она притягивает к себе всех фанатиков — будь то франки, мусульмане или иудеи. Одна мусульманская группа, еретическая секта под названием федаины, то есть «преданные», ревностно оберегает мечеть Омара и все ее тайны. Это — убийцы, облаченные в белые одежды с кроваво-красным кушаком и мягкие туфли. Каждый из них вооружен двумя длинными кривыми кинжалами. Они подчиняются только своему предводителю, шейху Аль-Егалю. Другие последователи ислама боятся и ненавидят их, считая еретиками, ибо эти федаины, всегда находясь под воздействием вина вперемешку с опиумом, готовы в любой момент напасть на тех, кто им перечит, или на тех, кого они считают своими врагами.

Порывшись в своей сумке, Гуго извлек из нее пергаментный свиток.

— В конце концов Альберику и Норберту пришлось бежать из Иерусалима. Их поиски тайных подвалов вызвали у федаи-нов подозрения. Однажды утром они проснулись и нашли воткнутый в подушку кинжал со свитком, содержащим угрозу. Гуго развернул пергамент и прочитал его содержание:

То, что у вас есть, все равно покинет вас и возвратится к нам. Знайте, что вам от нас не уйти, и мы будем следить за вами до тех пор, пока не сведем счеты.

Знайте, что мы исчезаем и возвращаемся, когда пожелаем. Знайте, что вы никак не сможете помешать нам или убежать.

Гуго бросил свиток на стол. Элеонора взяла его и внимательно всмотрелась. Текст был написан четкими каллиграфическими буквами на норманнском диалекте французского языка.

— И это прислали им? — спросила она. — Их приговорили к смерти?

— Что-то в этом роде, — ответил Теодор. — Однако это, — показал он на пергаментный свиток, — это прислали нам. — Он наклонился, развязал тесемки на сумке, которую оно обычно носил на плече, вытащил оттуда два длинных кривых кинжала, связанных кроваво-красной веревкой, и бросил их на стол.

— Мы, — начал Гуго нараспев, будто читая молитву, — «Бедные братья храма Гроба Господня». По воле Божьей мы захватим Иерусалим и те сокровища, что в нем хранятся. Мы будем общиной, ревностно служащей Господу, преданной сохранению славы Его имени и славы Его страстей. Мы не стремимся пролить кровь ни иудея, ни мусульманина, но мы будем идти за своей мечтой, ибо сказано в Книге притчей Соломоновых: «На земле, где нет мечты, люди исчезают».

— А откуда взялось это предупреждение? — спросила Элеонора, стараясь скрыть свой страх.

— Оно — точно такое же, как и то, что прислали брату Норберту и отцу Альберику, — спокойно ответил Гуго. — Его прикололи кинжалом к подушке два дня назад. Федаинам известно о наших намерениях, и они ждут нас!

Часть 5. Дорилей

День святого апостола Иакова, 25 июля 1097 г.

Hominumque contentio mundi hujuset cupido[11].

Deus vult! Такова воля Божья! Этот хриплый боевой клич пронесся над долиной и отразился эхом от покрытых соснами вершин холмов, распугав птиц, сидевших на кипарисах. Да, такова воля Божья, вспомнила Элеонора, сидя на груде подушек в разграбленном шатре неподалеку от поля битвы при Дорилее. Через полог роскошной, но обгоревшей палатки из дорогой ткани с позолоченными краями пробивались пыльные вихри. По правую сторону от входа виднелось большое пятно запекшейся крови. Стараясь не смотреть на него, Элеонора диктовала свою летопись писцу Симеону, человеку тысячи вероисповеданий, как он сам себя величал. Это был копт, пленник, которого Элеонора спасла от окровавленной булавы Бабуина. И теперь Симеон сидел и терпеливо ждал, пока его «госпожа сестра» соберется с мыслями. У него все уже было готово: письменный ящичек, очиненные гусиные перья, чернильницы, кусок пемзы, немного песка и свитки позаимствованного у неприятеля пергамента. Симеон, коптское имя которого давалось Элеоноре с трудом, с обожанием уставился на свою спасительницу и мысленно хвалил себя за свое врожденное умение выживать. Опытный писец, хорошо знающий греческий, франкский, не говоря уже о латыни и lingua franca портов Средиземноморья, он служил многим господам: фатимидам, сельджукам, грекам и франкам, а также армянам, сирийцам и иудеям. Он был искусным грамотеем и эрудитом, умел изготовлять рукописи, писать тайнописью и поклоняться тем богам, которым поклонялись его хозяева. Утром 19 июля 1097 года Симеон проснулся правоверным мусульманином; под конец того же дня, заснув тревожным сном, перемежавшимся кошмарами, Симеон уже был — как он путано объяснил Элеоноре — истовым христианином, которого взял в плен румский султан неподалеку от Никомедеи. Тем не менее Симеону, как он теперь называл себя в честь Симеона Стилита, отшельника, прожившего на вершине колонны много лет, Элеонора действительно нравилась. Он восхищался ее серьезным бледным лицом, обрамленным черными волосами, ее искрящимися смехом глазами. Если она желала припомнить и записать какое-то важное с ее точки зрения событие, связанное с франками и их опрометчивым походом на Иерусалим, то он был всецело к ее услугам — хотя отнюдь не собирался разделить ее судьбу. Симеон мысленно поклялся, что если турки нападут и победят, то он спрячется точно так, как спрятался и в прошлый раз, избежит топора, меча или копья, а потом объявит себя правоверным мусульманином.

Элеонора тоже изучала Симеона, поглядывая на него краешком глаза: он был смуглый, костлявый, с аккуратными, смазанными маслом бородкой и усами, с длинными руками и тонкими пальцами. Вид он имел элегантный: браслеты на запястьях, серьга в мочке левого уха, свободная зеленая накидка, подпоясанная белым кушаком. Элеонора успела убедиться, что Симон был прирожденным рассказчиком, и это было как раз то, что ей нужно. Если другие писали хроники, отчеты и письма о том, что произошло, то почему же ей не заниматься тем же, прибегнув при этом к квалифицированной помощи?

— Записывай так, как я буду говорить, — сказала она Симеону.

Тот сложил руки лодочкой и поклонился.

— Как скажете, госпожа сестра, так и будет сделано! — Его слегка влажные темные глаза были полны радости, а на лице застыла маска показного раболепия.

— Так на чем мы остановились? Ах да, — вспомнила Элеонора. — «Такова воля Божья».

Исполняя волю Всевышнего, они переправились через пролив Рукав Святого Георгия на баржах и начали свой поход через Анатолию, входившую в состав Румского султаната. За ними сразу же стали следить турецкие разведчики. «Армия Господа» двигалась тем же маршрутом, что и орда Петра Пустынника, и турки намеренно оставили вдоль дороги — как суровое предупреждение — останки тысяч крестоносцев, убитых ими при Чиветоте. Перед глазами идущих постоянно возникали то гниющие тела, то отрубленные головы, то черепа на шестах вдоль дороги, в колючих кустах, на валунах или возле колодцев. У одних от такой картины заметно поубавилось энтузиазма, зато у других появилось горячее желание мести. «Армия Господа» медленно двигалась длинной вереницей повозок, ослов и верблюдов. Под палящим солнцем тянулись колонны мужчин, женщин и детей. Пунктом их назначения был захваченный турками город Никея с его высокими башнями, массивными воротами и облупившимися желтыми стенами. Никея представляла собой неприступную крепость и была с трех сторон защищена внушительными укреплениями, а с третьей — Асканийским озером. Однако боевой дух «Армии Господа» был высок. Она хорошо снабжалась хлебом, вином, пшеницей и овсом, а маршрут на Никею прокладывался разведчиками, которые оставляли вдоль ухабистой извилистой дороги железные или деревянные кресты, вбитые в землю.