Зеркало морей - Джозеф Конрад

XXIX

В воздухе Восточной Погоды, прозрачном, как кристалл, преломляющем свет, как призма, нам видно было ужасающее множество беспомощно стоявших судов,-- даже и все те, которые в нормальных условиях оставались бы невидимыми за горизонтом. Восточный Ветер находит злобное удовольствие в том, что обостряет зрение моряков, -- может быть, для того, чтобы они могли лучше увидеть всю безмерную унизительность и безнадежность своего плена. Восточная Погода -- обычно ясная, и это все, что можно сказать о ней. Она, если хотите, почти сверхъестественно ясная. Но какова бы она ни была, в ней есть что-то таинственное и жуткое. Она такая двуличная, что обманет и научные приборы. Ни один барометр не может предсказать восточный ветер, даже когда в не много влаги. Было бы несправедливостью и неблагодарностью с нашей стороны утверждать, будто барометр -- нелепое изобретение. Все дело в том, что перед хитростями Восточного Ветра бессильна честность наших барометров. После многолетнего стажа самый надежный инструмент этого типа почти неизбежно поддается на дьявольскую хитрость Восточного Ветра и поднимается как раз в тот момент, когда Восточный Ветер оставляет свои методы резкой, холодной и бесстрастной жестокости и наблюдает, как последние остатки нашего мужества тонут в потоках страшного холодного дождя. Шквалы града и мокрого снега, следующие за молниями в конце западного шторма, достаточно холодны и жестоки, пронизывают тело и приводят его в оцепенение. Но когда сухая восточная погода переходит в дождливую, то ливни, обрушенные ею на вашу голову, еще несравненно отвратительнее. Этот упорный, настойчивый, выматывающий нервы бесконечный ливень наполняет сердце тоской и дурными предчувствиями. А штормовая восточная погода разливает в небе какой-то особенно черный мрак. Западный Ветер опускает перед вашими глазами тяжелую завесу серого тумана и водяных брызг, а Восточный, вторгаясь в Ла-Манш и Ирландское море, сперва доведет свою дерзость и жестокость до бури, а затем просто-напросто выкальвает вам глаза, и вы чувствуете, что ослепли навеки. Этот же ветер наносит снег. По велению своего черного, безжалостного сердца он хоронит под слепящей снежной пеленой все суда в море. У него больше злодейских замашек и не больше совести, чем у какого-нибудь итальянского князя XVII века. Его оружие -- кинжал, который он прячет под черным плащом, когда совершает свои противозаконные набеги. Малейший предвестник его появления приводит в трепет всех в море -- от рыболовных одномачтовых "смаков" до четырехмачтовых кораблей, признавших своим владыкой Западный Ветер. Даже в самом миролюбивом настроении Восточный Ветер внушает тот ужас, который мы питаем к предателю. Я слышал, как при слабом дуновении, возвещавшем его появление, двести лебедок как одна подпрыгнули и залязгали в ночной тишине, наполнив воздух над дюнами паническими звуками поспешно выбираемых из грунта якорей. К счастью, Восточному Ветру часто изменяет мужество. Он не всегда дует в направлении нашего родного берега. Он не так бесстрашен и буен, как его брат, Западный Ветер.

Характеры этих двух ветров, которые делят между собой господство в великих океанах, глубоко различны. Любопытно, что ветры, которые принято считать непостоянными и капризными, остаются верны своей природе во всех областях земного шара. К нам в Англию, например, Восточный Ветер прилетает через большой материк, проносясь над громадными пространствами суши. Для восточного побережья Австралии Восточный Ветер -- это ветер с океана, прилетающий туда через величайшее на земном шаре водное пространство. Тем не менее и в Австралии, и у нас сохраняет свои характерные особенности, проявляет удивительное постоянство во всех своих пороках. Члены династии, к которой принадлежит Западный Ветер, несколько меняют свой облик в зависимости от того, где они господствуют, -- так же какой-нибудь Гогенцоллерн, оставаясь Гогенцоллерном, становится румыном на румынском троне, или принц Саксен-Кобургский учится облекать свои мысли в строй болгарской речи.

Самодержавная власть Западного Ветра -- все равно в 40 градусах на юг или в 40 градусах на север от экватора -- отличается широкой, размашистой, откровенной и дикой безрассудностью варвара. Ибо он -- великий самодержец, а чтобы быть настоящим самодержцем, нужно быть и настоящим варваром. В ту пору, когда формировался мой характер, меня настолько приучили видеть в нем владыку, что и теперь еще я не допускаю мысли о восстании. К тому же, что пользы бунтовать в четырех стенах против грозной власти Западного Ветра? Нет, я остаюсь верен памяти могучего владыки. Одной рукой держит он обоюдоострый меч, другой раздает награды за рекордные дневные переходы и сказочно быстрые рейсы тем из своих придворных, кто умеет быть бдительным и улавливать каждый оттенок его настроения.

По наблюдению старых моряков, Западный Ветер каждые два года "задает перцу" всем, кому приходится плавать по Атлантическому и дальше, в "сороковых" широтах океана, и мы покорно принимаем от него все. Но надо сказать все-таки, что западный деспот очень уж беспечно играет нашей жизнью и стоянием. Правда, он великий монарх, способный управлять необозримыми океанами, куда, собственно говоря, человеку не следовало бы соваться, если бы его не толкала на это дерзкая отвага.

Отважным жаловаться не подобает. Простой торговец не должен роптать на то, что могущественный король берет с него дань. Десница его по временам очень уж тяжела, но даже тогда, когда приходится открыто оказывать ему неповиновение, например у рифов Эгульхас на пути из Ост-Индии в Англию, или когда огибаешь мыс Горн, он обрушивает на вас разящие удары честно, прямо в лицо,-- и вам остается только не слишком падать перед ними. В конце концов, если вы сохраните хоть немного самообладания, добродушный варвар позволит вам пробить себе дорогу у самых ступеней его трона. Меч его опускается только время от времени -- и тогда слетает чья-нибудь голова. Но даже если вы будете побеждены, вам обеспечены эффектные похороны и просторная, великолепная могила.

Таков царь, перед которым склонялись даже вожди викингов, а современный нарядный пароход дерзко вызывает его на бой семь раз в неделю. Впрочем, это только вызов, но еще не победа. Великолепный варвар сидит на троне своем в мантии из подбитых золотом облаков, взирая с высоты на большие пароходы, скользящие по его морям, как заводные игрушки, на людей, вооруженных огнем и железом -- им не надо теперь тревожно следить за малейшим проявлением его царской воли. На него больше не обращают внимания, но он сохранил всю свою силу, величие и большую долю могущества. Даже самое время, которое колеблет все троны, остается на стороне этого владыки. Меч в его руке все так же остер с обеих сторон. И он может сколько угодно продолжать играть ураганами, швырять их с материка республик на материк монархий, в полной уверенности, что и молодые республики, и древние королевства, жар огня и мощь железа, вместе с бесчисленными поколениями отважных мореплавателей лягут прахом у ступеней его трона, пройдут и будут забыты ранее, чем наступит конец его царствованию.

ВЕРНАЯ РЕКА

XXX

Устья рек, впадающих в море, многое говорят смелому воображению. Не всегда они его чаруют, ибо бывают устья удручающе безобразные: низменность, или болото, или пустынные песчаные дюны, не подкупающие ни красотой, ни видом, который открывается с их вершин. Они покрыты скудной, жалкой растительностью, создающей впечатление нищеты и заброшенности. Правда, иногда эта некрасивость -- только отталкивающая маска: морской лиман похож на брешь в песчаном крепостном валу, а между тем река протекает по богатой плодородной местности. Кроме того, все устья больших рек имеют свою прелесть прелесть открытого портала.

Вода -- друг человека. И Океан, который в неизменности и величии своего могущества наиболее далек от души человеческой, испокон веков был другом всех предприимчивых народов Земли, и люди всегда вверялись морю охотнее, чем другим стихиям, как будто его просторы сулят им награду за мужество, такую же безмерную, как оно само.

Когда смотришь со взморья, открытый лиман обещает полное осуществление самых смелых надежд. Эта дорога, открытая для предприимчивых и отважных, зовет исследователя ко все новым и новым попыткам осуществить его великие надежды Наверное, начальник первой римской галеры с жадным вниманием глядел на устье Темзы, когда под выступом Северного мыса поворачивал к западу изогнутый нос своего судна. Устье Темзы нельзя назвать красивым: ни благородных линий, ни романтического величия панорамы, ни веселой привлекательности. Но оно широко открыто, манит своим простором и на первый взгляд кажется гостеприимным. Странная какая-то таинственность окружает его и поныне. Должно быть, в тот тихий летний день (он, конечно, выбрал подходящую погоду) все внимание римлянина было поглощено движением его галеры, когда ряд длинных весел (галера была, вероятно, легкого типа, не трирема) мерно и свободно рассекал зеркальную гладь реки, четко отражавшую классические формы римского корабля и контуры пустынного берега слева. Я думаю, он шел вдоль берега и прошел то место, которое в наши дни называется "Маргет Роде", осторожно нащупывая дорогу среди скрытых песчаных отмелей, там, где теперь на каждом шагу маяк или бакен. Начальник римской галеры, наверное, в эти минуты испытывал тревогу, хотя он, несомненно, заранее собрал на берегах Галлии запас всяких сведений, почерпнув их из рассказов купцов, искателей приключений, рыбаков, работорговцев, пиратов -- всяких людей, которых связывали с морем их почтенные и мало почтенные занятия. Он знал, конечно, о каналах и песчаных отмелях, о всех возвышенностях, годных для береговых знаков, о здешних селениях и племенах, в них работающих. Ему объяснили, какую здесь можно вести меновую торговлю и какие предосторожности следует принять. Он наслушался поучительных рассказов о туземных вождях с синей татуировкой разных оттенков -- и, наверное, рассказчики описывали их жадность, свирепость или дружелюбие в тех красочных выражениях, к которым всегда склонны люди сомнительной нравственности и безрассудной отваги. С тревогой вспоминая все слышанные басни, ожидая каждую минуту появления неизвестных людей и животных, неожиданных происшествий, он старательно вел судно, этот солдат и моряк с коротким мечом у пояса и бронзовым шлемом на голове, этот первый капитан имперского флота. Интересно было бы знать, отличалось ли племя, населявшее остров Тэнет, свирепостью и готово ли было с деревянными копьями и каменными палицами напасть сзади на ничего не подозревавших моряков?