Своеволие - Василий Кленин

— Ох, бесовы отродья, — Старик даже ругнулся как-то без злобы. — Что ж, мы уехали, Вещун? Что ж ты допустил-то?..

— Ничего, разберемся! — жестко ответил Сашика. — Уехали — значит, надо было! Я Пущина на Ушуру ни за что не пустил бы. А Темноводный… авось, выдержит. Собираемся!

— Знаешь, атаман, — протянул Ивашка. — Я-тко, пожалуй, Деребу послушаюсь. Тута поспокойнее. Можа, и ты останешься?

— Ну, нет! — Сашика брезгливо передернул плечами. — Я-то поеду. Что ж… Прощевай, Ивашка.

Чакилган испуганно прижала руку к груди. Уже предают! Уже разбегаются! Неудивительно, что с Ивашки началось… Но он ли один?

Муж словно подслушал ее мысли.

— Еще кто-нибудь хочет остаться?

Тишина. Хвала Небу, подлецов больше не нашлось. Даже Васька Мотус и другие сорокинцы остались с атаманом. С настоящим.

До Темноводного добрались в тот же день. Дощаник — не иголка. Конечно, заметили давно и встретили большой толпой. В доспехах и с оружием — заметила княжна. Во главе стоял ненавистный Пушчи.

— По добру ли съездил, Сашко Дурной? — с краденой улыбкой спросил сын боярский.

— Да, как видишь, — Сашика тряхнул тюком с мехами, который нес на плечах. — Ушурцев объясачили, все целы и здоровы. Я слыхал, ты вот себя плохо вел…

Он так странно сказал, что Пушчи даже не понял, как отвечать на эти слова.

— Хорошо тебе, Дурной, уехал в довольстве, а мне пришлось людишек от глада спасать!

— И как? Спас? — не удержался и влез в разговор Тютя.

— Не твоего ума дело! — рявкнул Пушчи.

— А ведомо ль тебе, Федор Иванович, что еду можно не только грабежом добывать? — криво улыбнулся Сашика. Но каждый видел: ему совсем невесело.

— Сам-то… — начал сын боярский, да не договорил. — Вы на Ушуре еду добыли?

— Мы-то, как раз, народишко не грабим. Что в пути добывали — сами и съедали. А хлеба на Ушуре не сеют, везти нечего.

— Ну, а рухляди… Много ль?

— Не особо, но Кузнеца уважим.

— Счел ли ты меха? — Пушчи начал странно волноваться. — Запись о том имеешь?

— Да откуда! Бумаги ж вообще нет. На коре пометы сделал, чтобы не забыть — и всё, — Сашика хлопнул рукой по поясной сумке.

Пушчи нервно прошелся пару шагов из стороны в сторону. Задумался. И повернулся к своим ближникам.

— Хватайте!

Конечно, первыми на Сашику кинулись Петрухи. Заломили руки и быстро потащили к своему хозяину.

— Ты чего творишь, ирод?! — заорал Старик. Прочие с дощаника тоже принялись кричать.

Но на них уже нацелились два десятка заряженных пищалей.

Чакилган хотел было кинуться прямо на эти жуткие пищали, но Аратан перехватил ее и силком потянул за спины казаков и дауров.

— Тихаа! — заорал Пушчи. — Ничего с вашим ворёнком не станется. Приму ясак по его пометам. Не утаил ли чего. Я его знаю!

— Ты? Меня? — злобно выкрикнул Сашика. — По себе, гнида, судишь!

Петрухи вместе от души врезали ему здоровенными своими кулаками, заставив смолкнуть.

— Ведаю я, как вы тут всё воровски начинали, — усмехнулся Пушчи. — Никакой вам веры! Ну-тка, народ, вытряхай сумы! Все-все! Что вы от государя утаили? Пан! Возьми пяток казаков, да дощаник их проверь!.. И смотри мне! Не смей чего умыкнуть!

— Хотели бы утаить, еще в тайге закопали, — откашлявшись, негромко заявил Сашика.

Пушчи на миг замер, чего-то испугавшись. Оглядел своих ближников. Но тут же хитро улыбнулся.

— Но ты ж не таков. Да, Дурной?

Пересчитав меха, сын боярский остался доволен.

— Маловато из нехристей вытряхнули… Маловато! Но что с вас… Ладнова! Вижу, пока никаких утаек нету. Отдайте пищали есаулу Пану и расходитеся!

Люди Сашики недовольно загудели, но оружие сорокинцев по-прежнему смотрело на них, и пришлось подчиниться.

— А я тоже могу идти домой? — уточнил Сашика, которого еще крепко держали за руки.

— Ннет… — покачал головой Пушчи. — Обчество решило: негоже, дабы один казак с бабой даурской в цельном доме самолично жил.

— Дай-ка угадаю, — оскалился в улыбке муж Чакилган. — Теперь там ты живешь?

— Не я один, — приосанился сын боярский. — Но кому, ежели не мне?

— Ясно, — Сашика рывком высвободил руки, нашел Чакилган. И ушел из Темноводного.

Они поселились в даурском выселке. Потихоньку сюда, к уже обжившемуся Мезенцу, перебрались все ватажники и некоторые иные друзья Сашики.

— Бежим! — жарко говорил атаману Аратан. — Идем к даурам! Зачем тебе это гнилое место, полное гнилых людей? Дауры добро помнят! Князем станешь! Вольно жить будешь!

Чакилган видела, как ее муж сжимал кулаки от этих слов.

— Этот острог я с друзьями построил. И ты предлагаешь мне отсюда бежать?

— Надо уходить, Найденыш, — вздыхал Старик. — Чай, не впервой. Обустроимся как-нить. Ты ж видишь, что творится. Пущину каждый из нас — ворог. Каждый — опасность. Открыто сдушегубничать — ему невместно. Но уж эта змеюка придумает, как нас извести. Надо уходить, пока ноги целы.

— Ну, давайте хоть хлебушек пожнем! — пробасил Рыта, испуганно вскинув брови.

— Вот! — грустно улыбнулся Сашика. — Урожай-то надо собрать.

И они собирали. Теперь рабочих рук у Рыты стало больше, вместе с даурами они быстро очищали поля. А собранное почти сразу уволакивали люди Пущина.

— Ну, куда! — на Мезенца смотреть было больно. — Не обмолочено. Не провеяно…

— Кончилась райская жисть, — вздыхал Старик. — И сюда боярская воля добралась…

— Ну, это мы еще поглядим! — зло ответил ему Сашика.

Он, будто ждал чего-то. И дождался.

— Сашика! — ворвался в выселок потрясенный Индига, ушедший по зорьке на рыбалку. — Дархан-Кузнец пришел! Сотни лоча! Темноводный окружили!

Год (7)164 от сотворения мира/1655

Дурной

Глава 17

Санька и голову, и сердце измучил себе. Когда стало ясно, к чему боярский сукин сын навострил лыжи, он всеми силами принялся его сдерживать, но хитрая лиса обходила его в каждой словесной дуэли. Вместе с сорокинской урлой он становился всё сильнее. Беглец из будущего видел классического эксплуататора, который авантюрными путями старался подмять под себя местные средства производства… Хотя, какого производства! Банальные средства грабежа.

Только всё это была красивая, но бесполезная теория. А вот как остановить проходимца — Санька терялся в поисках ответа. Больше всего хотелось заманить гада в тихое место и незаметно придушить. Как просто на словах! А в реальности? Самому пойти и придушить? Или кого-то из близких на подлость послать? То-то же. Паскудство, оно определенного склада характера требут. Каковой у Саньки не развит. Опять же: а если сорвется? Это ж сразу конфликт. Большой кровью Темноводный умоется.

«Вот она, моя пята Ахиллесова, — вздохнул Дурной. — Я слишком души вложил в этот острог, слишком большие мечты на него возложил. И боюсь это разрушить…».

И гад Пущин эту слабость Саньки уже раскусил. После нападения Петрух на Чакилган, он именно этим