Нелюдь - Алексей Селецкий

Шагавший чуть впереди ведун даже не оглянулся. И кепка его пятнистая не дернулась. Лошадь свою, между прочим, он не вел. Сама шла, изредка пофыркивая хозяину в ухо. Наверное, неумелая всадница доставляла ей не меньше неудобств, чем седло – Татьяне. Или просто ревновала кобылка. Изредка Гривна неодобрительно поглядывала на свою спину – причем именно на спину. Большой темный глаз старательно уходил в сторону от нервного груза.

– Хоро… шо бы. Насчет части. Леса, – слова выскакивали в такт толчкам по копчику. – А как?

– Попробуй, со временем привыкнешь. Только на рожон не лезь. И на сук не напорись. На этот!!!

Девушка едва успела нырнуть лицом в терпко пахнущую гриву. По волосам тут же с шелестом прошлись бурые дубовые листья. М-да, попробуй, проскользни через такую веточку! Тут уж кто через кого – вопрос. Ответ на который ясен и ежу. Татьяна вдруг представила себе ежа, задумчиво чешущего лапкой колючий затылок – и прыснула прямо в настороженное ухо. Тут же по носу больно щелкнуло, а седло попыталось выпрыгнуть из-под наездницы.

– Ну, ну, не шали! – хозяину все-таки пришлось схватить под уздцы заплясавшую на месте лошадь. – А вы, сударыня, не пугайте животное. Оно, между прочим, и без этого не сразу согласилось вас везти.

– Я могу и пешком пойти.

– Не можешь. Тут снега тебе по колено, а по снегу ходить – уметь надо.

– А я за вами и за лошадью. Вон какая тропа!..

– Сказано – верхом, значит, верхом. Вот в чем твоя беда – все лучше других знаешь и видишь. Только не думаешь при этом, что именно. И почему все именно так, а не иначе. Ты не злись, – Саша все-таки обернулся. – Это не в упрек, это для науки. «Возлюби розгу учителя» – слышала?

– Слышала. Только там, по-моему, не розга, а трость.

– Хочешь тростью? – изумился ведун. – Да ты только скажи! Тут неподалеку орешник есть, так я живо! А если серьезно, то пешком тебе как раз нельзя. Даже если я за руку поведу. Туда, куда я веду – нельзя. И не пройдешь, не для чужих это.

– А я разве чужая?! Вы же сами говорили – Древняя Кровь, одна из нас!..

– Древняя Кровь сейчас много у кого есть… Голову! – волосы взъерошил очередной сук. – На тебе сейчас метка стоит, понимаешь? Печать, сигнал – как хочешь, так и назови. На тебя теперь наша охрана должна как на чужака смотреть. И не только она. Что, думаешь, Олег тебе лично глаза от дома все время отводит? А если бы ты пришла, когда его нет поблизости? Тут все просто, Татьяна. «Свой-чужой». Как на самолетах.

Про самолеты ей уже доводилось слышать. Сейчас больше интересовало другое. Сквозь сжатое обидой горло все-таки удалось протолкнуть:

– А… Снять?…

– Что, метку?! – Саша даже приостановился на мгновение. – Сама – и не думай! Такого наснимаешь – ни один экстрасенс не поможет! И психиатр, кстати. А из наших никто не возьмется, кроме самого Олега.

– Почему? Потому что он главный?

– Нет, не поэтому. Он вязал – ему и развязывать. Просто взять и убрать метку ко всем чертям – это и я бы смог. Хоть сейчас. Но не буду. И знаешь, почему? Это, я думаю, для твоей же пользы. Что-то он измыслил такое, чего мне пока что не видно. Хотел бы Олег от тебя раз и навсегда избавиться – ты бы вообще забыла, что с нами встречалась. Ладно, вот приедем, расскажешь все – может, что и прояснится.

– А долго ехать еще?

– Нет, не долго. Считай, уже приехали. Сама спрыгнешь или снять?

– Сама.

– Н-ну, как хочешь. Тогда слазь – и пошли, – Саша скинул ружье с плеча, перехватил поудобнее и растворился в кустах. Облетевших – только прутья из снега – но таких густых, что серо-зеленые пятна на одежде пропали из вида сразу же.

Легко сказать – слазь! Это в кино герои запросто прыгают с лошадей. Из любого положения и на любой скорости. А живая лошадь – она, между прочим, высокая. Не шкаф, конечно. Но явно повыше велосипеда. И спускаться с нее не так уж удобно. Минуты через две Татьяна все-таки сползла по черному боку. Пошатнулась. Земля почему-то не хотела стоять на месте, мелко подрагивала и норовила выскользнуть из-под ног. Причем скользила одновременно в разные стороны.

– Сударыня, вы скоро? – донеслось из-за кустов. Придется идти. Ходят же моряки по кораблю в шторм.

Это где же он умудрился пролезть?! Ветки шиповника и терна приглашающе помахивали колючками. Сплошная стена, ни тропинки, ни даже просвета. Мышь, возможно, здесь и сумела бы проскользнуть. Худенький молодой мышонок. Толстый оставил бы на кустах половину шкуры. Вместе с ушами и хвостом.

– Иди, иди, – раздалось совсем рядом. – Поверху посмотри.

Верхнее зрение показало те же самые шипастые ветки. Только и разницы, что удалось различить быстро гаснущий след, свернувший с тропинки в непролазные дебри. Пойти по нему? Татьяна для проверки дотянулась рукой до прошлогодних листьев, застрявших среди шипов – мало ли, вдруг наваждение какое-нибудь? Вдруг этих кустов на самом деле нет? Чуть шершавые пластинки вздрогнули, похолодили ладонь.

– Ступай, не бойся. По моему следу иди. Ну-ка, шаг вперед!

И она сделала этот шаг. А потом – еще один. Зажмурившись, прикрыв лицо руками. Колючки скользнули по ладоням, по локтям, прощекотали… И пропали.

– Открывай личико, Гюльчатай, открывай! Прошла уже!

Она оглянулась. За спиной подрагивала та же самая непроходимая стена. За спиной! Татьяна с удивлением посмотрела на свои руки – ни единой царапины! Только зудящие красные полосы. Почесывалось, впрочем, все тело – даже ступни. Хотя их-то оцарапать никак не могло!

– Что это, Саша? Иллюзия? – она протянула руку к кустам – и тут же отдернула, уколовшись.

– Можно и так назвать. А вообще-то это гораздо… – ведун посмотрел на заросли, чуть пошевелил губами. – Мощнее, что ли. Другой уровень. Иллюзия – это когда видишь и чувствуешь то, чего на самом деле нет. Морок, одним словом. А эти кусты – они и есть, и их нет. Весной они цветут, осенью облетают – но пройти можно насквозь. Чешешься?

– Ага, – в самом деле, руки зудели ужасно. Как после пиршества комариного роя. Ничего себе иллюзия! – Так что же меня укололо, если там ничего нет?

– Память. Я не шучу, – Саша чуть кивнул, встретив ее взгляд. – Лес помнит, какими были и должны быть эти кусты. Ты помнишь, какие они колючие. А полосы – это от тех мест, на которых раньше были ветки.

– А как же верхнее зрение? – Татьяна снова оглянулась. Присмотрелась. Никакой разницы – эти кусты или вон те, шагов на двадцать в обе стороны. – Тоже память?

– Тоже. Просто закрепленная. Я еще студентом одну статью читал, про кирлиановские фотографии растений…

– Какие?!

– Неважно. Есть такой метод фотографии. Считается, что он позволяет делать снимки… Не люблю это слово, но придется назвать биополем. Так вот, если половинку листа отрезать и сфотографировать, на снимке будет виден контур целого листа. Здесь то же самое. Понятно?

– Не совсем. Почему так происходит? И что именно?

– Не знаю. Но наши научились это использовать. Научились где-то за пару тысяч лет до изобретения фотографии. Как тебе такая маскировочка?

– Великолепно, – девушка свирепо чесала ладонь. – А не настолько эффектно можно было?

– Нельзя. Это не для эффекта, это для эффективности. Погоди, я сейчас, – Саша снова нырнул в колючую стену. Послышался его голос: «Домой, Гривна, домой!» В ответ недовольно фыркнули. «Иди домой, я надолго!» Фыркнули еще раз, наконец глухо ударили копыта. Нехотя, медленно. Потом быстрее и быстрее, и наконец частая дробь стала удаляться и затихать. Ведун вернулся, потирая щеку.

– Тут никакая привычка не поможет, – проворчал он, перехватив чуть насмешливый взгляд. – Пошли, здесь уже совсем рядом.

Оказалось, действительно рядом. Только в какую сторону – Татьяна так и не поняла. Пятнистая спина мелькала перед глазами, сворачивая то вправо, то влево. По идее, они должны были бы крутиться вокруг одного-двух деревьев. А может быть, так оно и случилось – но после каждого поворота все выглядело совершенно иначе. Наконец Саша нагнулся, ухватил неприметный кустик – и вдруг поднял его вместе со снегом и дерном.

Нет, не поднял. Отвалил в сторону, как крышку люка. С повисших в воздухе корней сыпался песок. Несколько взмахов широкой ладони – и в свежей яме показались лакированные доски. Ведун достал из-за голенища нож, поддел. Тихо скрипнули петли.

– Вот и моя келья, – в темноту круто уходила деревянная лестница. – Вперед не пропускаю, поскольку темно. Сейчас плошку зажгу, и можно будет спокойно посидеть, поговорить. Разговор вроде бы долгий намечается, а к вечеру снег обещали. Возможно, что и с ветром.

Хозяин соскочил в свое подземелье, почти не касаясь ступенек. Чем-то звякнул, чертыхнулся. Почиркал спичками. Наконец где-то далеко внизу замерцал, задрожал красноватый отсвет.

– Прошу! – гулко выкатилось из лаза. – Только осторожно, лестница крутая!

Идти или нет? Черт с ней, с лестницей, спуститься-то можно – а выбраться? В лесу, если что, можно хоть убежать… куда угодно. Куда глаза глядят. Пусть даже через настоящие кусты. И снег по колено. А сейчас вот сама спустится – и делай с ней, что хочешь. Хоть закопай, хоть запри в этом погребе, чтобы не лазила куда не надо. Тогда она точно никому уже не помешает… И ведь сама сюда приперлась, сама!