Рассказ предка. Путешествие к заре жизни. - Ричард Докинз

Правила путешествия указывают, что только современные животные, отправляющиеся из настоящего времени, имеют право рассказывать истории. Мы делаем исключение для дронта и слоновой птицы, потому что они жили в недавние исторические времена. И для окаменелых Homo erectus и Homo habilis, относимых к «призрачным странникам», потому что вполне правдоподобным выглядит факт, что они – наши прямые предки. Относятся ли и неандертальцы к этой категории? Происходим ли мы от них? Что ж, оказалось, что ответ на этот вопрос является темой истории, которую хотят рассказать неандертальцы. Считайте «Рассказ Неандертальца» предлогом, позволяющим нам об этом поговорить.

Рассказ Неандертальца

Происходим ли мы от неандертальцев? Если так, то они должны были скреститься с Homo sapiens sapiens. Но так ли это? Они в течение долгого времени соседствовали в Европе, и был, конечно, контакт между ними. Но выходило ли это за рамки контакта? Наследуют ли современные европейцы какие-нибудь неандертальские гены? Это горячо обсуждаемая проблема, недавно вновь разгоревшаяся из-за замечательного извлечения ДНК из костей поздних неандертальцев. Пока мы извлекли только наследуемую по материнской линии митохондриальную ДНК, но этого достаточно для предварительного вердикта. Неандертальские митохондрии весьма отличны от митохондрий всех живущих ныне людей, предполагается, что неандертальцы были не ближе к европейцам, чем к любым другим современным народам. Другими словами, общий предок по женской линии неандертальцев и всех живущих людей намного старше Митохондриальной Евы: приблизительно 500 000 лет в противоположность 140 000. Эти генетические данные предполагают, что успешное скрещивание между неандертальцами и Современными было редкостью. И часто говорят, что они вымерли, не оставив потомков.

Но давайте не забывать про «80-процентный» аргумент, который столь удивил нас в «Рассказе Тасманца». Единственный иммигрант, которому удалось бы прорваться в размножающееся тасманское население, имел бы 80-процентный шанс присоединиться к компании всеобщих предков: кругу людей, могущих назвать себя предками всех Тасманцев, которые будут жить в отдаленном будущем. Справедливо и то, что если хотя бы один неандертальский мужчина, скажем, размножался в населении sapiens, это дало бы ему приемлемый шанс, чтобы стать общим предком всех европейцев, живущих сегодня. Это может быть верно, даже если европейцы не несут неандертальских генов вообще. Поразительная мысль.

Так, несмотря на то, что немногие, если таковые вообще имеются, из наших генов происходят от неандертальцев, возможно, что у некоторых людей есть много неандертальских предков. В этом заключается различие, которое мы встретили в «Рассказе Евы», между родовыми деревьями генов и людей. Эволюцией управляет поток генов, и мораль «Рассказа Неандертальца», если мы позволим ему высказать ее, в том, что мы не можем и не должны взирать на эволюцию сквозь призму родословных людей. Конечно, люди важны во всех других отношениях, но если мы говорим о родословных, то это значит – о родовых деревьях генов. Слова «эволюционное происхождение» указывают на генных, а не на генеалогических предков.

Разнообразие ископаемых также является отражением генных родословных, а не (или разве что случайно) генеалогических родословных. Окаменелости свидетельствуют, что анатомия Современного перешла в остальной мир благодаря миграции «молодые из Африки». Но работа Алана Темплтона (описанная в «Рассказе Евы») предполагает, что мы также частично «произошли» от неафриканца Архаичного, возможно даже от неафриканца Homo erectus. Описание будет проще и ярче, если мы переключимся с человеческого языка на генный. Гены, которые определяют нашу анатомию Современного, несли мигранты «молодые из Африки», оставляя за собой окаменелости. В то же время факты Темплтона свидетельствуют, что другие гены, которыми мы теперь обладаем, текли по миру другими маршрутами, оставляя некоторые анатомические свидетельства для своего опознания. Большинство наших генов, вероятно, следовало маршрутом «молодые из Африки», в то время как лишь некоторые попали к нам другими путями. Как по-другому мы смогли бы столь ярко выразить это?

Итак, неандерталец доказал свое право рассказывать историю? Возможно, это был рассказ о генеалогии, если не рассказ о генах.

РАБОТАЮЩИЙ

Двигаясь вглубь времен в поисках предков, мы высаживаемся на отметке в один миллион лет. Единственный подходящий кандидат этого возраста относится к типу, обычно называемому Homo erertus, хотя некоторые назвали бы его африканскую разновидность Homo ergaster – Человек работающий, и я буду называть их так же. В качестве английской формы названия для этих существ я выберу Ergasts – Работающий, а не Прямоходящий, частично потому что я верю, что большинство наших генных следов ведут нас в прошлое к африканской разновидности, и частично потому, что, как я уже заметил, они были не более прямоходящими, чем их предшественники (Homo habilis) или их преемники (мы). Каким бы ни было название, которое мы предпочитаем, тип Работающий продолжал существовать от приблизительно 1.8 миллиона до приблизительно четверти миллиона лет назад. Они широко признаны как непосредственные предшественники, и частично современники Архаичных, кто в свою очередь предшествовал нам, Современным.

Работающие были заметно несхожи с современным Homo sapiens, и, в отличие от Archaic sapiens, их ареал не накладывался на наш. Окаменелые находки указывают, что они жили на Ближнем и Дальнем Востоке, включая Яву, и были древними переселенцами из Африки. Вы, возможно, слышали, как их называли старыми именами: питекантроп и Пекинский Человек. На латыни, прежде чем их допустили в круг Homo, у них были родовые названия Pithecanthropus и Sinanthropus. Они передвигались на двух ногах, как и мы, но имели меньший мозг (900 см куб. у ранних экземпляров и 1 100 см куб. у последних), размещенный в более низком, менее куполообразном, более «скошенном назад» черепе, чем наш, и имели срезанные подбородки. Их выступающие надбровные дуги образовывали резко выраженный горизонтальный выступ над глазами, посаженными на широких лицах с приплюснутым лбом.

Волосы не подвергаются фоссилизации, поэтому в нашем рассказе нет места для обсуждения очевидного факта, что в некоторый момент нашей эволюции мы потеряли большую часть своих волос на теле, за исключением обильно поросших верхушек наших голов. Вполне вероятно, Рвботающие были более волосатыми, чем мы, но мы не можем исключить возможность, что Работающие уже потеряли свои волосы на теле миллион лет назад. Они, возможно, были столь же лысыми, как мы. В равной степени никто не должен жаловаться на художественно воссозданный образ, столь же волосатый, как шимпанзе, или с любым другим промежуточным уровнем косматости. Современные люди, по крайней мере, мужчины, остаются весьма изменчивыми в том, насколько они волосаты. Волосатость – одна из тех особенностей, которая может увеличиваться или уменьшаться в процессе эволюции снова и снова. Остаточные волосы и связанные с ними вспомогательные клеточные структуры, скрывающиеся в кажущейся даже самой голой коже, готовы в короткий срок развиться в настоящую шерсть из густых волос или уменьшиться снова, пока естественный отбор в любой момент снова не призовет их на службу. Посмотрите на шерстистых мамонтов и шерстистых носорогов, которые быстро эволюционировали в ответ на последние ледниковые периоды в Евразии. Мы вернемся к эволюционной потере волос человеком в достаточно странном «Рассказе Павлина».

Как свидетельствуют неоднократно используемые очаги, по крайней мере, некоторые группы Работающих открыли применение огня, что стало значительным событием в нашей истории. Эти свидетельства является менее убедительным, чем мы могли бы надеяться. Почернение от сажи и древесного угля не сохраняется столь долгое время, но оставляет другие следы, более стойкие. Современные экспериментаторы систематично конструировали очаги различных видов и затем исследовали остаточный результат. Выяснилось, что сознательно построенные походные костры намагничивают почву особым образом, что отличает их от лесных пожаров и от сгоревших пней деревьев – я не знаю почему. Но такие признаки свидетельствуют о том, что у Работающего и в Африке, и в Азии, были лагерные костры почти полтора миллиона лет назад. Это не должно означать, что они знали, как зажечь огонь. Они, возможно, начали с овладевания естественно встречающимся огнем, заботясь о нем, подпитывая и поддерживая, как заботятся о домашнем животном тамагочи. Возможно, прежде чем начать готовить пищу, они использовали огонь, чтобы отпугнуть опасных животных, обеспечить освещение, высокую температуру, и как социальный центр.

Работающие также затачивали и использовали каменные инструменты, и, по-видимому, деревянные и костяные также. Никто не знает, могли ли они говорить, на этот счет трудно отыскать какие-либо свидетельства. Вы можете подумать, что «трудно отыскать» – преуменьшение, но мы уже достигли пункта в нашем путешествии в прошлое, когда окаменелые ископаемые начинают говорить. Так же, как следы походных костров в почве, необходимость говорить вызывает крошечные изменения в скелете: не столь существенные, как полая костистая коробка в горле, усиливающая громоподобный голос обезьяны-ревуна южноамериканских лесов, но все же заметные признаки, которые можно было бы надеяться обнаружить у некоторых ископаемых. К сожалению, признаки, которые были добыты, не являются достаточно красноречивыми, чтобы уладить этот вопрос, и он остается открытым.