Седьмое небо - Дикий Носок

«Сработало!» – воскликнула Груша. – «Надо найти батюшку.»

Глава 20.

Безвыходных положений не бывает. Но если вы не видите выхода из сложившейся ситуации, поздравляю, Вы в него все же попали!

Для тех горожан, кто не мог найти выхода из безвыходной финансовой ситуации, столица предоставляла много возможностей.

Банкроты могли прогореть, вылететь в трубу или оказаться у разбитого корыта.

Прогоревший неудачник должен был кинуть в костер, разводимый специально для этой цели на городской площади раз в месяц, оставшееся имущество (зачастую это бывала лишь дыра в кармане да вошь на аркане), показывая обществу, что гол, как сокол. После чего официально считался банкротом, с которого взятки гладки. Костровым же постоянно приходилось подкладывать в огонь казенные дрова, имущества должников не хватало. И это неудивительно. Люди, у которых еще осталось хоть какое-то имущество, предпочитали оказаться у разбитого корыта.

Деревянное корыто, емкое и вместительное, дабы неудачник мог поместиться туда со всем своим семейством, стояло у городских ворот. Всякий входящий в столицу мог своими глазами сразу увидеть банкротов, с которыми дел вести не стоило. Для самого неудачника приятного было, конечно, мало – сидеть в допотопном корыте на виду у всего города в окружении потешающихся насмешников. Позор на его седую голову и все такое. Но все же это было лучше, чем третий из возможных вариантов заявить о своей финансовой несостоятельности.

Вылететь в трубу уже давно не рисковал никто. Хотя дело было мгновенное. Вылетел, писцы записали и все. Дело сделано. Не нужно торчать целый день в разбитом корыте или выворачивать карманы у костра на потеху праздношатающейся публике. Но ни у кого из должников не доставало отваги (или отчаяния) влезть в трубу – жерло огромной пушки и вылететь оттуда вместо чугунного ядра при выстреле. По дошедшим до современников сведениям попытки вылететь в трубу в прошлом часто приводили к печальным последствиям. Банкроты лишались не только честного имени, но зачастую и жизни. Одним словом, эта возможность спросом не пользовалась. В дуле ржавевшей без дела на городской стене пушки жила важная птица – филин.

Путешественники, поиздержавшиеся донельзя, хмуро разглядывали разбитое корыто. Массивное, стоявшее на возвышении и открытое всем ветрам, дождям и жаркому солнцу, оно потемнело и растрескалось от времени. Самая большая трещина пролегала в аккурат по центру днища, грозя развалить в скорости корыто надвое. Пока же в нее стекала дождевая вода. Сейчас в корыте томился маэстро-цирюльник Аким Гребенкин. Бизнес его по стрижке и бритью долгое время катился ни шатко, ни валко, но в конце концов приказал долго жить по причине того, что стриг Аким всех под одну гребенку. И если кавалеры особо не возражали, то дамы ни в какую не желали ходить одинаково причесанными. Разнесли о мастере дурную славу и пустили его по миру своей капризностью.

Аким Гребенкин воспринимал неудачу стоически. Глядя в ручное зеркало на длинной ручке, он расчесывал свои изящные усики специально для того предназначенной щеточкой и критически оглядывал пробивающуюся щетину. Несмотря на банкротство, мастер был как всегда элегантен, щеголеват, его ботинки были начищены до зеркального блеска, а манишка белоснежной. Неудивительно, что Аким Гребенкин выбрал разбитое корыто, ведь в костер пришлось бы бросить и щеточку для усов, и ручное зеркало с костяной ручкой, и набор инструментов для стрижки и бритья. А с ними расставаться мастер не спешил, планируя продолжить карьеру в другом городе, провинциальном, с менее взыскательной публикой.

Вокруг разбитого корыта с улюлюканьем носились мальчишки, кумушки, проходя мимо, шушукались и показывали пальцем, мужчины же степенно приветствовали неудачника поклоном. Дело то житейское, с кем не бывает. От тюрьмы, да от сумы, как известно, не зарекаются.

Путники поежились. Оказаться в разбитом корыте не хотелось никому. Может быть все-таки найдется другой выход из безвыходного положения?

Глава 21.

В каждом порядочном городе, а тем более в столице, все должно быть тщательно посчитано и учтено. В целях налогообложения, разумеется. Мосты, трактиры, фонарные столбы, афишные тумбы, ямы на дорогах и прочее. Вот решит, допустим, правитель ввести налог на праздно сидящих на заборах ворон. А писари враз подсовывают ему информацию: в таком-то месяце на заборах просиживало 2812 ворон, а в следующем только 911. Месяц выдался дождливым, хитрые вороны так и норовили спрятаться под крыши.

Вороны, наряду с воробьями и подневольными курами были в числе немногих птиц, живущих в столице. И если пересчет кур затруднений не вызывал, то ворон поди, сосчитай.

Считать ворон – занятие не для слабонервных. Ворона – птица умная и на редкость сообразительная. Нрав имеет гордый, но склочный, склонна к издевательствам. Поэтому считать их охотников находилось мало.

Этим неблагодарным делом и пришлось заняться путешественникам, чтобы не протянуть ноги от голода и заработать монет на продолжение пути. Одни только расходы на дорожные языки чего стоили.

Черноклювые бестии измывались над счетчиками на все лады. Мало того, что похожи были вороны друг на друга, точно горошины из одного стручка. Так стоило только спутникам пересчитать птиц на одном дереве или крыше, как они со злорадным карканьем взмывали вверх, кружили над городскими крышами, перемешиваясь с другими стаями, и вновь рассаживались по ветвям и дымоходам, с интересом взирая на счетчиков. Те же хватались за голову. Попробуй отличи одну ворону – пересчитанную, от другой такой же, но неучтенной.

Решение проблемы придумала Груша. Спутники стали выходить на дело, снаряженные ведром с меловым раствором. Пересчитав стаю ворон на одной конкретной крыше, счетчики смачивали в ведре толстую кисть на длинной ручке и обрызгивали всех пересчитанных бестий раствором мела. Недовольные вороны, покрытые белесыми разводами, с гадким карканьем взлетали, но перепутаться с другими товарками уже не могли.

Счетчики работали не покладая рук. Нужно было успеть сделать работу в несколько дней. Ведь после дождичка в четверг все вороны снова станут черными.

Глава 22.

Дорога в Семипятничное шла почти сплошь по тракту. Пейзаж разнообразием не жаловал: репейники, крапива, свежесмётанные стожки сена, лениво пасущиеся коровы и вертлявые, брехливые собаки. Тракт вилял из стороны в сторону, огибая холмы и озера, припорашивая вездесущей пылью из-под колес проезжающих телег и повозок обочины.

«Глядите-ка, что это там вдалеке?» – вдруг озабоченно спросил дед Богдан.

Навстречу им по тракту неслось облако пыли. Вскоре стали слышны скрип колес и тяжелое сопенье, точно в пыли пряталось стадо разъяренных быков.

«Привал,» – скомандовал невидимый зычный голос. Туча пыли неохотно замедлила движение, притормозила и рассыпалась