Марусина любовь - Вера Колочкова

Хотя для Ксении Львовны, как потом Маруся поняла, эта праздность вовсе была не праздностью, а неким состоянием души, способом существования. Однажды приспичило Марусе заболеть – слегла с высокой гриппозной температурой, чего с ней отродясь раньше не случалось. И стала невольным свидетелем ее повседневного времяпрепровождения. Нет, вовсе не сидела Ксения Львовна сложа руки, ни минуты не маялась этим ничегонеделанием! Во-первых, на тренажерах пыхтела все утро до изнеможения. Во-вторых, перед зеркалом проводила часа два-три, не меньше. Нацепит на волосы красивую круглую тряпочку, и ну давай на лицо всякое косметическое хозяйство вбивать-намазывать. То жирным чем-то блестит, то маску наложит, которая, подсыхая, превращает ее в жуткое чудовище с пустыми глазницами, а то вдруг такие рожи начинает перед зеркалом корчить – аж неудобно за нее становится. Потом она ей объяснила, что это гимнастика для лица специальная такая. Подтягивающая. Хорошо, что объяснила. А то Маруся точно подумала бы, что свекровка ее немного не в себе…

Но все это, конечно, было для нее не главным занятием. Все эти косметически-гимнастические действа происходили как бы вторым планом, на фоне бесконечных телефонных переговоров. Хотя нет, переговорами это тоже не назовешь. Если судить по ее коротким и капризно-подгоняющим «так, так…» или «ну, ну, что дальше…», это походило на выслушивание чьих-то бесконечных телефонных отчетов, перемежаемых ее короткими решительными приказами, либо одобрительными – «хорошо, согласна», либо возмущенными, вроде того – «еще чего не хватало!». Иногда, редко, правда, она разражалась в трубку длительными жесткими монологами, и звучали в этих монологах разные имена-фамилии, и цифры, и суммы, и какие из этих сумм следует «показывать», а какие вовсе не стоит… Надо сказать, что суммы звучали довольно внушительные. Маруся из вежливости особо не прислушивалась, конечно, но уши тоже не заткнешь, правда? Да и Ксения Львовна особо от нее не скрывалась… Называлось это у нее – помогать мужу в работе. И вечерами она тоже ему «помогала», то есть вытягивала из Виктора Николаевича полный словесный отчет о делах руководимой им клиники, никакими сведениями не гнушаясь. И опять отдавала свои короткие приказы, которые обычно имели форму риторического вопроса: «А тебе не кажется, Витюша, что Сергеев немного зарвался? Может, ему месячную премию в два раза урезать, чтоб знал, во что ему лезть, а во что не лезть? Ты не беспокойся, я сама позвоню завтра главному бухгалтеру…» или «Тебя и в самом деле устраивает эта новенькая секретарша? Не слишком ли глупо-сексапильно для стоматологической клиники она выглядит? Я скажу завтра менеджеру по персоналу, чтоб другую подыскал? А эта пусть завтра же и уходит. Не нравится она мне. Я надеюсь, ты не против…»

И было невооруженным глазом видно, как в медлительном, послушно-равнодушном и безысходном кивании красивой головы Виктора Николаевича уже просматривалась дальнейшая судьба глупой сексапильной секретарши, а также нехорошая перспектива месячной премии для незадачливо-вездесущего Сергеева. Маруся поначалу жалела Виктора Николаевича – очень безысходно-обидными показались ей эти его ежевечерние перед женой отчеты. А потом и сама не заметила, как так же вот, придя с работы, сидит и рассказывает Ксении Львовне о своем прошедшем рабочем дне, причем во всех подробностях… Она-то зачем докладывает, господи? Что за напасть? Никакого же вроде прямого отношения ее строительная фирма к стоматологии не имеет! И тем не менее…

– А это у мамы принцип жизни такой, ты не удивляйся… – грустно усмехнулся Никита, когда она поделилась с ним своим наблюдением. – Отец однажды совершенно стихотворное этому принципу определение дал – «благих намерений короткий поводок…».

– А почему благих намерений? Ведь это же вообще-то плохо – чувствовать себя на коротком поводке?

– Ну почему же – плохо? Мама считает, что все, что идет во благо единения семьи, не может быть плохо. Ты же сама вечером перед ней душу наизнанку выворачиваешь, ведь правда? Вон она, мол, я, в чистом виде, ничего больше за мной нет, никаких недосказанностей…

– Ну да… Получается, что так… – задумчиво проговорила Маруся. – И даже получается, что плохого в этом ничего нет… А только…

– Что – только? – с интересом и каким-то болезненным любопытством уставился на нее Никита.

– Не знаю, Никит… – снова задумчиво подняла она на него глаза. – Мне, конечно, и скрывать-то особо нечего, действительно можно всю себя на тарелочке выложить, жалко, что ли… Но…

– Марусенька! – тут же прозвучал после короткого стука в открывшуюся дверь их комнаты веселый голосок Ксении Львовны. – Ты не забыла, солнышко, что у нас с тобой на завтра большой шопинг запланирован?

Вздрогнув, Маруся повернулась к ней быстро и виновато, будто ее уличили в чем. Будто могла слышать этот их диалог с Никитой Ксения Львовна. Но ведь не могла же, в самом деле… Не будет она под дверью подслушивать…

– Нет, не забыла, Ксения Львовна. А что будем покупать? – внутренне встряхнувшись, спросила она как ни в чем не бывало.

– Как это – что? Одевать тебя будем! Во всякие модные тряпочки!

– Ой… Так недавно же столько всего купили… Я и надеть-то все еще не успела…

– А почему не успела? Ты же каждый день на работу ходишь! Вот и меняй наряды каждый день! Это же так, должно быть, приятно…

И вовсе Маруся не находила в этом ничего приятного. Появляясь на работе в чем-то новом и изысканно-модном, с тщательностью подобранном для нее свекровкой на этих самых шопингах, тут же ощущала она на себе оценивающие взгляды девчонок. Хоть и незаметные, хоть и исподволь в ее сторону направленные. Проглядывала в них, как ей казалось, вместе с оценкой дорогого наряда и откровенная, даже злая иногда насмешка – ну и вырядилась наша деревня… А вот там, дома, в Кокуе, когда, бывало, приходил кто в обновке, тут же и окружали, и хвалили, и критиковали откровенно, и языками цокали, и трогали-щупали…

– Не надо, Ксения Львовна! Правда – не надо! Не привыкла я так, чтоб каждый день разное носить… – замотала головой Маруся. – Не умею я этого…

– Ой… ой… Что это у нас тут за бунт на корабле… – смешливо стянув губы бантиком, ласково просюсюкала Ксения Львовна, обняв ее за плечи и слегка встряхнув. – На нашем семейном корабле бунты не приветствуются, Марусечка… Можно сказать, в корне подавляются… Тем более на нашем семейном корабле все женщины должны выглядеть принцессами, модно и дорого одетыми… Ты ведь на нашем корабле теперь плывешь? Правда?

– Ну… да… правда… – растерянно закивала Маруся.

– Умница! Завтра тебе костюмчик новый купим. Я уже придумала – какой… Брючки широкие, строгие, с завышенной талией, с коротким пиджачком и белой блузкой…