Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи - Владимир Безгин

Когда по факту смерти Дарьи Андреевой началось следствие, волостной старшина Соколов несколько раз выезжал на место происшествия, собирал свидетельские показания, но ничего не смог узнать: «Не только «общественники», но и даже ближайшие свидетели катастрофы: Лязгин (весьма почтенный старец) и все члены его семьи под присягой готовы были утверждать, что Егор Андреев — примернейший супруг в мире, что он с покойной Дарьей Николаевной жил душа в душу, так что даже со стороны на них завидно было глядеть…».

Следствие зашло в тупик. «Все огулом стояли за Андреева», и волостной старшина, расследовавший это дело, под общим давлением совершил подлог документов. Он заменил первый рапорт по факту убийства на другой, где сказано, что крестьянка умерла от сердечного приступа. Однако подлог был обнаружен раньше, чем Д. Андрееву похоронили: окружной врач прибыл освидетельствовать тело, и на его объективное заключение общество повлиять уже не могло. Подобный пример не единичен{277}.

Многие женщины, будучи не в силах выносить надругательства, уходили в дом родителей. Однако это рассматривалось как нарушение женщиной обычных норм, и поэтому она чаще всего через некоторое время возвращалась в семью мужа, а родители, давшие приют дочери, осуждались крестьянами как потворщики «женского своеволия»{278}.

Снохачество

Особо следует сказать о таком явлении в жизни деревенской семьи, как снохачество. Надо признать, что половая близость между главой крестьянской семьи (большаком) и снохой не была явлением исключительным, а для патриархального уклада сельского быта в какой-то мере и обыденным. «Нигде, кажется, кроме России, — отмечал В. Д. Набоков, — нет по крайней мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название — снохачество»{279}.

Наблюдатели отмечали, что этот обычай был жив и в конце XIX века, причем одной из причин его сохранения являлся сезонный отток молодых мужчин на заработки. Так, по наблюдению этнографа А. В. Балова, в это время в ярославских селах «снохачество, или незаконное сожительство свекра со снохой, — явление довольно нередкое»{280}. Хотя снохачество осуждалось просвещенным обществом, в ряде мест, где оно было распространено, крестьяне не считали его правонарушением{281} и не придавали ему особого значения. В глазах крестьян снохачество было грехом, но не преступлением. Более того, иногда о снохаче с долей сочувствия говорили: «Сноху любит. Ен с ней живет как с женой, понравилась ему»{282}.

Иначе снохачество трактовал закон. Даже если половые отношения свекра и снохи не были результатом насильственных действий, то все равно они считались преступными, так как нарушали запрет на сексуальную связь между близкими родственниками, в данном случае по свойству, а следовательно, были не чем иным, как кровосмешением. При этом действующее уголовное законодательство за кровосмешение в первой степени свойства (то есть с тещей или свекром, зятем или снохой) предусматривало наказание в виде ссылки на жительство в Сибирь или отдачу в исправительные арестантские отделения. В лучшем случае обвиняемому выносили приговор о тюремном заключении сроком от шести месяцев до года и лишении прав состояния{283}. Таким образом, оценка снохачества в обыденном сознании крестьян отличалась от требований официального законодательства.

Причину этого следует видеть в особенностях крестьянского быта. Во-первых, следует упомянуть об обычае ранних браков, чем пользовались отцы, склонные к снохачеству. Они умышленно женили своих сыновей совсем молодыми для того, чтобы пользоваться их неопытностью{284}. Во-вторых, условия для распространения снохачества в сельской среде создавали отхожие промыслы крестьян. «Молодой супруг не проживет иной раз и году, как отец отправляет его на Волгу или куда-нибудь в работники. Жена остается одна под слабым контролем свекрови»{285}. Из Волховского уезда Орловской губернии информатор в 1899 году сообщал: «Снохачество здесь распространено потому, что мужья уходят на заработки, видятся с женами только два раза в год, свекор же остается дома и распоряжается по своему усмотрению»{286}. Автор корреспонденции из Пошехонского уезда Ярославской губернии отмечал, что при господстве в уезде отхожих промыслов молодые люди нередко через месяц или два уезжают на чужую сторону на год, а то и более, как, например, все лица, живущие в услужении в торговых заведениях Петербурга и Москвы{287}. Аналогичны по содержанию сведения из Медынского уезда Калужской губернии. «Часты случаи в семьях, где молодой муж, работая на фабрике, годами отсутствует или отбывает военную службу, а свекор начинает снохачить самым дерзким и грубым образом»{288}.

Снохачество было следствием неограниченной власти главы семьи. Пользуясь отсутствием сына (отход, служба), а иногда и в его присутствии свекор принуждал сноху к половой близости. В ход шли все средства: и уговоры, и подарки, и посулы легкой работы. Обычно такая целенаправленная осада давала свой результат. В ином случае уделом молодухи становилась непосильная работа, сопровождаемая придирками, ругательствами, а нередко и побоями{289}.

Типичный пример приведен в корреспонденции (1899 год) жителя с. Крестовоздвиженские Рябинки Волховского уезда Орловской губернии В. Т. Перькова: «Богатый крестьянин Семин 46 лет, имея болезненную жену, услал двух своих сыновей на «шахты», сам остался с двумя невестками. Начал он подбиваться к жене старшего сына Григория, а так как крестьянские женщины очень слабы к нарядам и имеют пристрастие к спиртным напиткам, то понятно, что свекор в скорости сошелся с невесткой. Далее он начал «лабуниться» к младшей. Долго она не сдавалась, но вследствие притеснения и подарков — согласилась. Младшая невестка, заметив «амуры» свекра со старшей, привела свекровь в сарай во время их соития. Кончилось дело тем, что старухе муж купил синий кубовый сарафан, а невесткам подарил по платку»{290}.

Схожую ситуацию выбора женщиной выгодной для себя житейской и жизненной стратегии описал информатор из Пошехонского уезда Ярославской губернии: один крестьянин женил сына на молодой красавице, чтобы самому приблизиться к ней, а затем отправил сына на заработки в Петербург. Пока сын отсутствовал, свекор сошелся с невесткой, родился внебрачный ребенок, и отец в итоге заставил сына бросить семью и дом и окончательно уехать в город{291}.

Жизнь женщин, отказавших своим свекрам в удовлетворении их плотских желаний, по мнению сельского корреспондента из Калужской губернии, становилась невыносимо мучительной{292}. По словам крестьянки, испытавшей на себе снохачество, в случае отказа свекру тот мстил снохе, наговаривая на нее сыну всякие гадости, будто она имела в его отсутствие связь с посторонними мужчинами{293}. Специалист по гражданскому праву дореволюционной поры Е. Т. Соловьев