Вишера - Варлам Шаламов

- Хорошо, восемь пар я вам дам. Но ведь там женских нет.

- А разве в лагере у вас женщин нет?

- Есть. Но они ходят в мужской обуви.

- Тогда и нам мужскую.

- Хорошо,- сказал Балашов.

- Я всё подскажу вам,- зашептал импресарио,- дайте нам по паре белья.

- Да ведь у нас казенное, бязевое. С печатями.

- Мы вырежем печати.

Балашов сдался.

- Итак, мы обговорили девять пар белья, девять пар сапог...

- У нас нет в лагере никаких сапог.

Опера была не так плоха, как я ожидал после этой беседы.

Правда, у русалки не хватало одного глаза, а вставной был другого цвета, но говорят, что и у Александра Македонского были разные глаза.

Русалка была женой импресарио.

Вот тогда-то я и послушал каждую оперу. Рядом со мной сидел Павел Кузнецов, наш техник, мой земляк, театрал, завсегдатай Большого театра, и валился от смеха.

Но публика в зале, арестантская публика, захвачена была этим парадом оперного искусства, хотя все оперы пелись на одном и том же крохотном пятачке сцены.

Все трудились, ворочали декорации, прибивали задники, быстро соображали, что использовать из наших запасов для себя,- женщины и мужчины трудились под команду импресарио.

Опера была действительно московской. Московская областная опера гастрольный коллектив без всякой подделки.

Сделав вылазку на стройки гиганта первой пятилетки, труппа заработала немало "галочек" в отчетах о луче света в царстве новостроек.

У меня никаких претензий к этой халтуре нет. Всё это превосходило, без сомнения, "цыганочки", чечеточки блатарями организованных развлечений.

Это было летом 1930 года, а летом 1932 года в здании Дома союзов, где помещалась наша редакция, я столкнулся лицом к лицу с импресарио, выходившим из дверей гастрольного бюро Московской областной оперы.

Мы с минуту глядели друг другу в глаза.

- Нет, не может быть! - сказал импресарио.

ВАСЬКОВ

Отделы труда за те четыре месяца, что я сидел в изоляторе под следствием, реорганизовали и превратили в УРЧи - учетно-распределительные части, собиравшиеся в УРО - учетно-распределительный отдел при управлении лагеря.

Новым начальником УРО был Васьков - тот самый Васьков, именем которого названа магаданская тюрьма - "дом Васькова". В Магадане в середине 1930-х годов Васьков был первым начальником лагеря, замещал Филиппова, который болел тогда, и выстроил первую тюрьму, обессмертив свое имя. Не болей Филиппов - заместитель Берзина по лагерям,- называться бы тюрьме "дом Филиппова". Это было тем более справедливо, что Иван Гаврилович Филиппов умер там от инфаркта в одной из камер в декабре 1937 года. Но тюрьма называлась "домом Васькова".

Васьков был красный, плотный, подвижной человек, с высоким звенящим тенором - признаком великого оратора вроде Жореса или Зиновьева. Оратор был Васьков никакой. К заключенным он относился неплохо, большого начальника из себя не строил. Мучился он катаром желудка, кабинет был весь наполнен бутылками какой-то минеральной воды. Минеральная вода стояла в столе, на окнах, на полу его кабинета. Однажды во время выездной ревизии Москвы, которую проводил член коллегии ГПУ Призьба, Васьков опоздал убрать эти бутылки.

- Это ваш кабинет? - густым басом спрашивал крошечный Призьба с тремя ромбами в петлицах.

- Мой, - высоким тенором отвечал Васьков.

- Откройте стол.

Васьков открыл ящик письменного стола.

- Шкаф откройте.

Васьков открыл шкаф. Шкаф был набит пустыми бутылками.

- А это что такое?

- Минеральная,- пропел Васьков,- не водка же.

Призьба уже выходил из кабинета.

Васьков не читал ни книг, ни газет и все свои выходные дни проводил одинаково: набрав в сумку патронов oт мелкокалиберки, садился в саду около вольного клуба и стрелял в листья целый день. Семьи у него на Вишере с собой не было, а выпивка, как я догадался по обилию бутылок из-под минеральной воды, была Васькову запрещена. Раздутый живот, который Васьков с трудом затягивал поясом, прибавлял мало военного его в общем-то бравой фигуре.

Человек он был суждений самостоятельных, не глядел в рот ни Берзину, ни Филиппову, вот и был назначен новым и первым начальником УРО.

- Ну что, Шаламов, что ты хочешь теперь? Где будешь работать? Я мог бы тебя отправить назад, но там ведь все уже новые.

Еще бы, четыре месяца - это четыре века. Нет, я не хотел ни к Стукову, ни к Миллеру, и в Березники не хотел.

- Устраивайся здесь, в первом отделении. Придешь - договор оформим.

- А у вас нельзя?

- Где у меня? В УРО? Ты хочешь работать у меня в УРО? Смотри,- и Васьков позвонил.- Ну, Александр Николаевич, знакомьтесь с новым нашим работником.

Александр Николаевич Майсурадзе, начальник контрольного отдела УРО, был осужден по пятьдесят девятой статье за разжигание национальной розни, работал киномехаником на воле и стал формировать УРО.

- Это герой березниковского процесса.

- В инспектуру ко мне.

- А в статистику?

- Да вы что, зачем Егорову?

В УРО работы было очень много. Работали пять-шесть человек из заключенных. Работал я как представитель УРО с комиссией Кузнецова по набору блатарей в болшевскую трудкоммуну. Работал с прокурором Покровским по отбору и актированию по 458-й статье, т. е. инвалидов.

Посмотрел не без пользы и интереса, как всё это делается практически как подбирают людей, о чем с ними говорят, как им задают (вопросы), как они отвечают - это был еще новый для меня мир. Для комиссии Кузнецова обязателен был личный опрос, беседа, впечатление. В беседе вместе с Кузнецовым принимали участие приезжие "суки", тогдашние перекованные, которые еще бегали "по огонькам" с хозяевами Вишеры. Для комиссии Покровского инвалидов не требовалось разглядывать лично. Просто собирались дела по списку представленных к освобождению инвалидов - сколько там было членовредителей, сколько саморубов. Отбирали дела, и Покровский просматривал и отбрасывал их в две стопки: направо - на освобождение, в список, налево - сидеть в лагере.

Покровский отбирал и проверял по статьям. 58 - 6 с любым сроком под освобождение по инвалидности не подходила. Да были и другие статьи, более модные, то облегчавшие, то утяжелявшие участь арестантов.

Но дело было еще кое в чем. Покровский освобождал вовсе не всех, кто подходил по всем статьям и был инвалидом. У него было заказанное заранее число, предел, больше которого он не мог освободить. Лагерь представлял на освобождение инвалидов гораздо больше, чем их освобождали. Но Покровский обладал теоретически выведенной нормой инвалидности, и все остальные оседали в лагере до конца срока. Я хорошо это понял, когда Покровский округлил цифру до двухсот человек, указал на кипу "непопавших":

- А этих включите на следующий год.

Так что даже инвалидность в лагере имела свои пределы формальные. Случилось мне за это время принять участие в одной важной комиссии.

Вопрос поездки был такой: может ли лагерь принять на свое снабжение и производственное наблюдение чердынские леспромхозы с рабочей силой переселенными кулаками.

ПОЕЗДКА В ЧЕРДЫНЬ

В это время - в конце 1930 года - мне довелось участвовать в одной очень интересной комиссии по обследованию чердынских леспромхозов, не выполнявших план. Комиссия была организована приказом Москвы, и входить в нее должны были начальники лагерных учреждений. Но высокое лагерное начальство лениво, не очень любит лично участвовать в многодневных поездках с неналаженным бытом, да еще в 1930 году, когда все продукты надо было брать с собой. Гораздо проще послать своего заместителя или заместителя заместителя, а акт утвердить и подписать потом.

Вот так вместо самого Берзина и его заместителя по лагерю Ивана Гавриловича Филиппова поехал в качестве председателя Василий Николаевич Кудрявцев, начальник первого отделения лагеря. Вместо начальника санчасти Карновского ехал врач, брюзжащий, недовольный. Представителем самого лагеря выступал мой старый знакомый, комендант 1-го отделения Нестеров, тот самый, что сшибал своим волосатым кулаком любого арестанта одним ударом с ног. Вот этот Нестеров и ехал в одной кибитке со мной в качестве члена комиссии от управления лагерей. Четвертым был следователь какого-то третьего или четвертого ранга, но вольнонаемный, конечно. От УРО должен был поехать Васьков, но, узнав, что в Чердыни придется ночевать, да не одну ночь, поручил эту обязанность своему заместителю по статистике - Егорову, позже расстрелянному на Колыме. Решили послать Майсурадзе - начальника контрольного отдела, хотя тот и был заключенным. Тот отказался: прибыл большой этап.

- Ну, что же - кто? - Васьков шагал по комнате.- Уже подвода стоит у вахты!

- Да вот Шаламов пусть едет.

- Ну что, где твои вещи?

- У меня всё с собой.

- Ну,- и Васьков, обрадованный, что ехать ему не надо, привел меня к саням высокой комиссии.

Три кибитки наши ехали в густых сосновых борах, по змеистым дорогам от леспромхоза к леспромхозу.