Из мещан - Голо Раймунд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этих словах заключалось и обвинение, и оправдание Полины.
5.
Прелестное солнечное утро, о котором мы уже упоминали, приманило Гедвигу Мейнерт под тенистую бузину, росшую возле дома пастора.
Она была совершенно одна, чему несказанно радовалась! Сегодня ей исполнилось 18 лет, и пасторское семейство, а также и его пансионеры, заставили ее выслушать множество поздравлений.
Все окружающие Гедвигу всегда старались проявить к ней внимание, сегодня же она была особенно тронута этим, заметив при своем пробуждении массу подарков вокруг своей постели.
С любопытством разглядывая подарки, Гедвига увидела великолепный букет цветов, и сердце подсказало, от кого был этот дар… Но жена пастора подала кофе в комнату молодой девушки, сочла нужным пояснить, что букет – подарок молодого барона фон Браатц.
Еще накануне, Геллиг отдал жене пастора запечатанный пакет и при виде адреса, написанного рукою ее матери, Гедвига не могла удержаться от слез.
Пакет заключал в ребе дневник ее матери, назначенный ею в подарок дочери, когда той минет 18 лет…
И Гедвига поспешила под тень цветущей липы, разливавшей в воздухе свой аромат… Молодая девушка читала мелко исписанные листки, повествовавшие ей историю молодого, любящего и верящего сердца.
Гедвига быстро перелистывала листок за листком, и теплые слезы скатывались по ее щекам на пожелтевшую от времени бумагу.
Сколько любви, верности и разочарования было в этих простых, безыскусственных словах!… Они рассказывали о короткой весне молодого, доверчивого сердца, о том, как солгало колечко, висевшее на узкой голубой ленточке, вместо закладки в книге. Любовь прошла, а верность полиняла, как и эта голубая ленточка!…
Глубоко задумалась молодая девушка, взяла в руку колечко и прочла выгравированные на нем буквы…
Она знала их значение и подумала о том, чье имя они изображали…
Гедвига закрыла свои влажные глаза рукой от обливавшего ее, сквозь листву, солнечного света, и задумалась.
Вдруг чья-то теплая рука нежно подняла ее опущенную голову, и чей-то голос, полный участия, спросил ее:
– Гедвига, о чем вы плачете?
– Ах, барон, как вы меня испугали! – пробормотала молодая девушка.
Он взглянул на нее, затем на книгу и грустно сказал:
– Появление друга в печальные минуты разве не желательно?
– Я не знала, что вы – друг мне! – наивно заметила она. – Вы никогда не говорили мне о дружбе.
Он улыбнулся.
– Да, я просил большего, – согласился он, – но и другом вашим я тоже хотел бы быть.
– Дружба, говорят, долговечнее любви, и не влечет за собой ненависти, – сказала Гедвига и с очаровательной доверчивостью протянула руку Альфреду, – и я желала бы быть вашим другом!
– Но не больше? – спросил он, восторженно глядя на прелестное личико.
Сердце молодой девушки сильно забилось, но она молчала.
– Гедвига, разве вы не хотите, чтобы я для вас был больше, чем другом? – продолжал он, беря ее за руку.
Молодая девушка не спускала глаз с раскрытого дневника матери, следя за медленным покачиванием висевшего у него кольца, казалось, нашептывающего ей: „нет!“
– Гедвига, разве вы не верите, что моя любовь может защитить вас от многого, что мое горячее, верное сердце оценит вас?… – пылко произнес Альфред, привлекая девушку в свои объятия.
Слова матери, только что прочитанные ею, еще звучали в ее ушах… Колечко также продолжало покачиваться, как бы силясь шепнуть ей в последний раз свое: „нет“.
Но все это вскоре исчезло из сознания девушки, заволоклось туманом…
Кто в силе устоять против влечения сердца?!
Гедвига опустила свою головку, увенчанную кудрями на грудь, избранную ей защитой и убежищем на всю жизнь, и с чисто-детской наивностью и покорностью, составлявшими основную черту ее характера, произнесла свой обет…
Когда прошли первые минуты сильного душевного волнения, Альфред спросил:
– О чем же плакала сегодня моя Гедвига? Что так сильно огорчило ее?
– Это было не мое горе, – ответила она. Я плакала о страданиях матери, которые ее заставила перенести любовь отца моего… Ах, сколько выстрадала она, прежде чем сошла в могилу… И как она беспокоилась, что ее ребенку придется, быть может, испытать те же разочарования, что выпали ей на долю!
– О, этого никогда не будет! – пылко воскликнул Альфред. – Если нам, может быть, и придется бороться с препятствиями, но они никогда не могут быть сильнее нашей любви! Она так могуча, что все переживет! Моя мать, я знаю, не скоро вас назовет своей дочерью, даже, возможно, никогда не сделает этого! Но моя любовь и верность заменят вам эту утрату! Я не принадлежу по своему характеру, к числу людей, идущих напролом, для защиты своих прав. Но я обладаю большим запасом терпения, которое развивается одиноким, безрадостным детством. И я буду ждать, добиваться и действовать, пока не отражу грозящего мне удара!…
Гедвига ни словом не прерывала Альфреда. И он продолжал:
– Я не могу обойтись без благословения моей матери: я привык не столько к тому, что бы она была довольна мною, сколько к спокойствию моей совести! И мать, в крайнем случае, может помешать моей женитьбе, но никогда моей любви, сердце мое останется верным моей невесте так же, как послушание принадлежит матери!
Сиявшее счастьем личико Гедвиги омрачилось: ей вспомнились такие же фразы из дневника матери, произнесенные любимым ей человеком, и оказавшиеся только фразами!
Гедвига не высказала, своих сомнений, но чуткое сердце Альфреда инстинктом угадало их в ее молчании.
– Неужели я не внушаю доверия в мои чувства и слова? – с грустью спросил он. – Или я должен нести ответственность за того, кто заставил страдать вашу мать? Но разве тень минувшего могущественнее света настоящего? Нет, позвольте мне заставить ваше юное сердечко верить людям! Обещайте мне, что никакой червь сомнения не будет подтачивать распускающийся цветок нашей любви!
Снова притянув молодую девушку к себе, Альфред пылко произнес:
– Гедвига, скажите, что вы хотите принадлежать мне со всем горем и счастьем, которое дарит нам наша любовь, что вы будете ежеминутно думать обо мне, и что нас никто не разлучит!
Молодая девушка тихо склонилась к нему и еле слышно прошептала:
– Этот час мне будет памятен!… Вера моя тверда и Бог не допустит, чтобы я обманулась!… Кольцо это, – прибавила она, отвязывая от ленточки кольцо, – говорило также о верности, но она была поругана! Вид его вызывал горькие слезы, но вы должны восстановить его честь!
Барон взял колечко и торжественно надел на ее палец.
– Моя невеста! – растроганным голосом прошептал он. – О, если бы ты знала, как я счастлив!
Вдруг вблизи раздались явственные аккорды Берклея, одного из пансионеров:
„Песнь моя летит с мольбою тихо в час ночной…“
Влюбленнее вскочили.
– Я не желал бы сейчас ни с кем встречаться! – прошептал Альфред. – Человек, не избалованный счастьем, как я, должен сначала опомниться наедине, прежде чем столкнуться с посторонними! К тому же, мне необходимо объясниться с Полиной, и я сейчас спущусь через этот холм в поле. Будет ли дядя Рихард моим союзником или противником – не знаю, но я все же обращусь к нему с просьбой походатайствовать перед матерью!
С этими словами Альфред несколько раз нежно поцеловал ручку Гедвиги и затем стал карабкаться через холм.
Выйдя на дорогу и отряхнув пыль с одежды, Альфред Браатц неприятно удивился, заметив Ганса Геллига, издали наблюдавшего за ним.
Как другу Гедвиги, барон должен был бы с Геллигом быть откровенным и сообщить свои намерения, открыв чувство к Гедвиге. Но тот держал себя так отталкивающе холодно, что заставлял скорее предполагать в себе противника, чем союзника.
Поэтому Альфред решил молчать до тех пор, пока не кончится ожидавшая его семейная буря.
Поравнявшись с управляющим, барон первым сказал:
– Здравствуйте!
Геллиг ответил на приветствие кивком головы, насмешливо сказав:
– Вы, господин барон, выбираете дорогу, на которых легко можно сломать голову. Я не знал, что пастор так негостеприимен и запирает ворота, заставляя своих гостей пробираться задним ходом!
– О, нет, – в замешательстве пробормотал Альфред, – я только хотел поздравить Гедвигу, и заблудился в верхней аллее сада! К тому же аккорды Берклея заставили меня выбрать самую дорогу, чтобы не столкнуться с ним!
– Пока вы не были знакомы с домом пастора, вы это не считали за несчастье! – иронически заметил Геллиг. – Все же я хорошо знакомый с местными жителями, на будущее время советовал бы вам ходить прямой дорогой! Я опасаюсь, что на других вас могут встретить неприятности важнее встречи с господином Берклеем.
– Я не боюсь неприятностей, – мягко, но решительно ответил Браатц. – Что же карается выбора дороги, то честный человек знает, какой дорогой следует ему идти!
