Рождественские тайны - Донна Ванлир

мужу, его звонкам и парню, которого он подослал в кафе. Меня тошнило от нескончаемой борьбы, тревоги и неспособности вырваться из замкнутого круга.

Зак снова позвал меня из своей комнаты, и я бессильно уткнулась в кухонное полотенце, так и не взяв трубку.

Известие Эда выбило почву из-под ног, так что у меня не осталось ни сил, ни желания наряжать елку, и я принялась распутывать гирлянды и вдевать крючки в елочные шарики. Я позволила Заку навешать на елку столько огней, что из окна, наверное, казалось, что в доме пожар, а Хейли – разложить на каждой ветке ватные шарики, призванные изображать снег. Я не сказала ни слова, когда эти шарики осыпались на стол. Как только на ветку повесили последнего снеговика, я отправила детей чистить зубы и спать.

Зак и Хейли жили в одной комнате, пока три месяца назад сын не заявил, что сестра слишком много болтает и не дает ему уснуть. Им нужны были раздельные спальни, но этот дом – все, что я могла себе позволить. Я поцеловала Зака в лоб и подтянула одеяло повыше.

– Мам, почитай сказку.

– Не сегодня.

– Вчера вечером мы тоже легли спать без сказки.

– Мы сегодня допоздна наряжали елку. Я лучше завтра вам подольше почитаю.

Зак мне явно не поверил, и я его не винила. В его глазах я была не лучшей матерью. Я еще раз поцеловала его, прошла по коридору и отправилась к себе в спальню, чтобы как следует укрыть Хейли.

Она схватила меня за руку, не давая уйти.

– Мам, ложись спать.

– Не могу. Нужно помыть посуду.

– Ну посиди со мной, пока я не усну. – Она закрыла глаза. – Вот видишь, я уже засыпаю.

Я попыталась высвободить руку, однако Хейли, не открывая глаз, запищала: «Пожалуйста-пожалуйста», и я осталась. Я села на одеяло и провела рукой по лбу дочери. На кого она похожа? Точно не на Брэда, а от меня у нее только волосы. Прочие ее черты были мне незнакомы. Может, она похожа на моего отца? Я часто рассматривала себя в зеркало, гадая, есть ли у нас с ним что-то общее.

Я пробежалась пальцами по руке Хейли, и она улыбнулась, притворяясь спящей. Сколько ей будет, когда она впервые столкнется с жестокостью мира, как это было со мной, и утратит детскую чистоту? Это может произойти во время следующего ожесточенного противостояния с Брэдом или позже, когда другой ребенок станет дразнить ее из-за кривых зубов или из-за того, что она просто слабее. Сколько ей будет, когда она сама начнет строить свою жизнь, и будет ли она к этому готова? Мягкая улыбка исчезла, и Хейли слегка приоткрыла рот во сне. На прикроватной тумбочке лежали детские книжки и мои любимые романы. Я взяла в руки «Гордость и предубеждение» и открыла там, где остановилась в прошлый раз. За три месяца я всего три раза открывала эту книгу. Сердце колотилось в груди, когда я думала о требовании Эда, притязаниях бывшего мужа и наступающем Рождестве. Я спустила ноги с кровати, поцеловала Хейли в лоб, и мне вдруг захотелось быть такой, как она: доверять, несмотря на плохие вести, смеяться, допуская ошибки, радоваться даже в тяжелые времена и верить в силу добра, невзирая на опасности, которые встречаются на пути.

Я вернулась в кухню и оглядела беспорядок на столах, счета в корзинке, письмо Эда, пожелтевшие стены и белые шкафчики. Как же я устала от этих белых фасадов, за которыми скрывались пожелтевшие стены! Прямо как моя свадьба – пыль в глаза, даже вспомнить нечего! Мне остро не хватало ярких красок и окна, которое бы впустило свет.

Я открыла ящик комода, достала блокнот и ручку и, как в детстве, написала рождественское письмо Богу: «Господи, помоги мне». Я убрала письмо в конверт, положила под елку и пошла спать.

Глава пятая

Маршалл ждал, пока на том конце снимут трубку.

– Дуайт, до годовщины осталось три недели. Можешь заказать те цветы, которые мне показывала твоя сотрудница?

– Какие ты выбрал?

– Те, с непроизносимым названием. И все прочие тоже. А еще пошли смешанный букет Джуди. Она, конечно, будет ворчать, что хотела шоколадку, но цветы полезнее.

Дуайт рассмеялся.

– Что написать на карточке?

– «Выздоравливай скорее, пока я его не прибил». Она поймет.

Было слышно, как Дуайт записывает послание.

– Подготовим к двадцать третьему декабря, – сообщил он.

Маршалл отключился, достал из стола ожерелье с бриллиантом и взвесил на пальцах. Говорили, что он избаловал Линду, но он считал, что все как раз наоборот. Маршалл скучал по ее голосу и снова набрал номер.

Глория разбирала почту.

– Поздравительная открытка от семьи Фуэнтес. Смотри, какое милое фото Луиса. – Она передала карточку Мириам.

– Когда он уже вырастет!

Глория убрала фотографию в конверт.

– Невероятно! Ты даже в Рождество не выбираешь выражения! – Она открыла следующий конверт и ахнула. – О, боже! – Глория быстро огляделась, положила открытку на стол и облокотилась на локти. – Кому это только в голову пришло?!

Мириам стащила открытку.

– Ну, я не сыщик, но сейчас разберемся. – Она начала читать: – «Дорогая Глория!» Ага, это ты. «Не могу выразить всю глубину нежных чувств, которые я испытываю к тебе. Ты невероятно красивая женщина, и я буду счастлив, если ты согласишься встретиться со мной». Подписи нет, так что варианта два: либо он из исправительного учреждения и вынужден скрывать свою личность, либо это тайный поклонник.

Глория одернула толстовку и заколола непослушные локоны набок.

– Ой, да брось ты прихорашиваться. Кто бы это ни был, он давно разглядел тебя во всех подробностях. – Мириам продолжила читать: – «Если ты не против, я бы хотел встретиться и пообщаться. Пожалуйста, не отвергай меня сразу. Скоро я пришлю новое письмо».

Глория закрыла лицо руками и сползла под стол.

– Ты что творишь? – изумилась Мириам.

– Последний раз я была на свидании сорок лет назад. Да нет, больше! – Глория что-то подсчитала на пальцах. – Целых сорок четыре года!

– Сейчас же сядь прямо! Ты ведешь себя, как ребенок, – зашипела Мириам через стол.

– Доброе утро, дамы! – поздоровалась я, подойдя к столику. – У вас все в порядке?

– Ну, у Глории объявился тайный поклонник, – сообщила Мириам, помахивая письмом в воздухе.

Я ощутила укол зависти. Как же мне этого не хватало: чтобы кто-то так же сильно хотел быть рядом и нуждался во мне, как я нуждаюсь в своих детях, когда покидаю их. Однако я улыбнулась и ничем не выдала своих чувств:

– Так это же здорово! – Я поставила на стол чашки с чаем и кофе. – Есть идеи,