Эта покорная тварь – женщина - В. Гитин

Клаудиа: Именно чересчур. И я, которой это уже начинало нравиться, сбежала, чтобы не попасть к нему в вечное рабство.

Корр.: Восхитительная чушь… Кстати, почему вы все-таки так поспешно продали дом?

Клаудиа: Могу я со своим неимоверным доходом — я ведь первая супероплачиваемая супермодель мира — позволить себе раз в шесть лет маленький каприз — смену дома?

Корр.: Думаю, можете.

Клаудиа: Ну вот и все. И никаких маньяков.

Корр.: Тем не менее жизнь супермодели вашего уровня не так уж сера.

Клаудиа: Жизнь модели любого уровня тяжела. Я имею право бросить туфлей в зеркало, а любую другую за это уволили бы. Зато мне нужно ложиться в постель только с именитыми или по крайней мере с суперстрастными партнерами. Иначе мне как- то неприлично.

Корр.: И вы ложитесь?

Клаудиа: Больше всего на свете я люблю спать одна. И если бы у меня была возможность следовать этому принципу на протяжении всей жизни, я бы так и поступала. Я не люблю мужчин.

Корр.: Вы хотите сказать, что с гораздо большей симпатией относитесь к женщинам?

Клаудиа: Женщин я не люблю еще больше, чем мужчин.

Корр.: Тем не менее мужчин в вашей жизни хватает…

Клаудиа: Когда женщина их не любит, ей приходится менять партнеров достаточно часто, чтобы они не встали ей поперек горла. Да, у меня много мужчин.

Корр.: А как же ваш роман с Дэвидом Копперфилдом?

Клаудиа: У нас долгие и сложные отношения, когда — любовные, когда — безупречно нежные и абсолютно платонические. Дэвид для меня — не воплощение супермена, слава Богу. Он друг в самом сокровенном смысле. Он примчится из-за города, чтобы починить мою машину, хоть в полночь. Где, скажите, можно найти такого друга? И если мне повезло в жизни в чем-то, так в том, что Дэвид — мой.

Корр.: Вы ему изменяете?

Клаудиа: Хотите спросить, ложусь ли я в постель с другими мужчинами? Ложусь. И он об этом знает.

Корр.: А он позволяет себе подобное с другими женщинами?

Клаудиа: Я как-то об этом даже и не думала. Ревность — удел женщин, которым больше нечем заняться. У меня на нее нет времени. А потом я не всегда могу ответить на желание Дэвида. Наверняка он проводит ночи с другими женщинами.

Корр.: А почему вы не всегда отвечаете на его желание?

Клаудиа: Потому что на следующее утро мне нужно вставать в шесть, потому что накануне я легла в четыре утра, по тому что у меня дурное настроение или я хочу есть.

Корр.: За столько лет увлечения профессией вы не привыкли к диете…

Клаудиа: В детстве я не любила есть. Но как только я поняла, что главная заповедь манекенщицы — диета, мой аппетит встрепенулся. С тех пор я все время голодна.

Корр.: А что еще из воспоминаний детства у вас сохранилось?

Клаудиа: Я была чертовски беззастенчива. Не в смысле порока — я сохранила девственность до двадцати двух лет. Я не понимала, почему девочка лет двенадцати на теннисном корте не может снять майку и выставить напоказ то, что со временем обретет контуры красивых форм. Я снимала майку от жары, а если потела, то и трусы в придачу. Потом одна из мамаш моего одноклассника застукала меня за таким переодеванием и устроила скандал. Она кричала, что я шлюха, что меня надо изолировать. Меня вызвали к директору…

Корр.: И что вы сделали?

Клаудиа: Взяла со стола директора чернильницу и запустила в эту мамашу. Чернила залили ей лицо, блузку.

Корр.: Вас отчислили?

Клаудиа: Незамедлительно. И даже отличные оценки меня не спасли. У нас был самый показательный колледж в стране. Я его запятнала. Мне даже пришлось уехать. Сначала из города, потом из страны. А потом в Америке меня пригласили сделать фотопробы для «Плейбоя», и я оказалась вполне достойной претенденткой на девушку августа. Тут, впрочем, меня вновь выручило мое хваленое бесстыдство.

Корр.: Каким образом?

Клаудиа: Вместе со мной на девушку августа претендовала еще одна прелестная нимфетка. Тот август проходил в «Плейбое» под знаком женственности и оленьей грации. Я им отлично подходила по худобе, а конкурентка моя пленяла восхитительными изгибами линий. Лань, да и только. Я была абсолютно уверена, что не пройду. И туг вдруг девушка отказалась при всех раздеться, застеснялась, а когда включили юпитеры, запаниковала, задеревенела и заплакала. Ее упрашивали на коленях одновременно три фотографа. Она — ни в какую. А я постаралась принять позу поживописнее, тряхнула волосами и сняла через голову платьице. Под которым ничего не было. Они так и ахнули. И с тех пор я была единственная модель, которая может раздеться где угодно, перед кем угодно и в какую угодно погоду.

Корр.: Летом вы чуть не лишились жизни. Ваш спортивный самолет рухнул на землю.

Клаудиа: Это правда.

Корр.: Что вы почувствовали в тот момент, который мог бы стать для вас последним?

Клаудиа: Что мне никогда так и не удастся выспаться.

С суперзвездой беседовал Анри Кадо.

КСТАТИ:

«Слабостью и предметом тщеславия у женщин чаще всего является их красота. Как только разговор заходит о ней, никакая лесть им не кажется грубой. Природа, должно быть, не создавала еще женщины, настолько уродливой, чтобы она могла остаться совершенно равнодушной к похвале, воздаваемой ее наружности.

Если лицо ее настолько безобразно, что она не может не знать об этом, ей кажется, что фигура ее и весь ее облик с лихвой восполняют этот недостаток. Окажись у нее некрасивая фигура, она думает, что все уравновешивается красотою лица. Если же безобразны и лицо, и фигура, то она успокаивает себя тем, что ей присуще некоторое очарование, умение как-то особенно себя держать, некое «не знаю что», еще более располагающее к себе, чем сама красота.

Мысль эту можно доказать тем, что самая некрасивая женщина на свете тщательно обдумывает, как ей получше одеться. Настоящая бесспорная красавица, сознающая, что она хороша собой, изо всех женщин менее всего поддается такого рода лести: она знает, что этим ей только воздается должное, и не чувствует себя никому за нее обязанной. Надо похвалить ее ум — хоть она сама, может быть, не сомневается в нем, но может думать, что мужчины придерживаются на этот счет иного мнения…»

Звезды — те же женщины, а если нам что-то кажется в них ненормально выпяченным, так это потому, что мы привыкли рассматривать их сквозь увеличительные стекла, надеясь уловить пикантные нюансы…

IV

ВОИТЕЛЬНИЦЫ

«Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное есть глупость».

Этих женщин сравнительно не много, — тех, которые добровольно и уверенно берут на себя чисто мужские прерогативы: войну, охоту и добычу, и в фигуральном, и в буквальном значении этих слов, — однако их суровые, дышащие вызывающей независимостью черты не могут не стать штрихами к женскому портрету в интерьере бытия.

Воительницы… Как расценивать это явление? Дикая аномалия или же каким-то чудесным образом сохранившиеся, несмотря на постоянное и жестокое подавление, ростки древнейшего матриархата?

Так или иначе, но игнорировать это явление невозможно, тем более что наш век стал ареной наиболее частых и заметных его проявлений…

Древнейшая история сохранила множество упоминаний о женщинах, по каким-то причинам принявшим на себя сугубо мужские функции, что как сейчас, так и в те далекие времена расценивалось как загадочная экзотика.

АРГУМЕНТЫ:

«Эти женщины жили на границах обитаемого мира. Их мужчины проводили дни в хлопотах по домашнему хозяйству, выполняя распоряжения своих жен-амазонок, но не участвуя в военных кампаниях или управлении, как свободные граждане. Когда рождались дети, заботы о них вручали мужчинам, которые выращивали их на молоке и жидкой пище. Девушкам прижигали груди, потому что они мешали во время битвы…»

Достаточное внимание амазонкам уделяет и древнегреческий эпос. Как считают историки, мифы о женщинах-воительницах были результатом соприкосновения греков с населением Северного Причерноморья, где археологические раскопки свидетельствуют о том, что в немалом количестве женских погребении скифов и сарматов найдены в качестве похоронных принадлежностей луки, стрелы и мечи, что, как правило, присуще лишь захоронениям воинов-мужчин.