Нынче все наоборот - Юрий Томин

Галка брела по залитой солнцем улице, навстречу ей шли веселые, беззаботные люди, но это все были чужие люди, а Галке сейчас нужен был друг.

Друг — это человек, который всегда с тобой заодно. Он поступает так же, как ты, и потому ты всегда можешь считать себя правым в своих поступках. Такого человека у Галки не было. Славик и Юрка в счет не шли, они были не друзья, а сообщники. Оставалась мама. Но мама сейчас никак не годилась в друзья.

Как и положено в таких случаях, Галка подумала о том, что неплохо было бы уехать на край света и там как-нибудь прославиться. Она представляла себе, что вернется через год и пройдет по улицам в унтах и меховой летной куртке, как у папы. Почему в унтах и куртке — она и сама не знала. Как-то уж так повелось, что в меховых одеяниях есть что-то героическое.

Галка подошла к двери, достала ключ и вдруг совершенно отчетливо представила себе, что сейчас навстречу ей, как раньше, выйдет в коридор мама, возьмет у нее портфель, улыбнется, и от этого все станет по-прежнему. Галка нарочно долго клацала ключом в скважине, но когда она открыла дверь, в коридоре никого не было.

Мама лежала в постели в своей комнате. Она не повернула головы к дочери, только покосилась в ее сторону.

— Ты заболела?

— Немного, — сказала мама. — Доктор велел лежать.

— У тебя даже доктор был?

— Был.

— А что он сказал?

— То, что обычно, — с неохотой сказала мама.

— А где папа?

— Его вызвали. Возможно, ему сегодня придется лететь.

Галка переступила с ноги на ногу. Она не знала, как себя вести.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила Галка.

— Нет, спасибо, — мамино «спасибо» прозвучало так, будто Галка уступила ей место в трамвае.

— Может быть, сходить за лекарством?

— У меня все есть, — сказала мама. — Если ты захочешь кушать, посмотри на кухне. Сегодня я не смогла ничего приготовить.

Мамины слова звучали спокойно и ровно, будто говорящие часы. Она лежала неподвижно и смотрела не на Галку, а в потолок. Мама была как кукла, и это мешало Галке подойти к ней.

Галка повернулась и пошла к двери. Сама того не замечая, она шла на цыпочках.

— Галя... — позвала мама. Галка с готовностью обернулась.

— У нас сегодня была Майя Владимировна...

— Я знаю, она мне говорила.

— Ну и прекрасно, — сказала мама и закрыла глаза.

Галка постояла немного и вышла, прикрыв за собой дверь неплотно, чтобы было слышно, если позовет мама. На кухне стояли остатки вчерашнего обеда. Галка поковырялась вилкой в салате. Есть ей не хотелось.

В квартире стояла недобрая тишина. За стеной глухо бубнило соседское радио. На подоконник шлепнулся и засеменил лапками по железу жирный голубь. Он был отвратительно беззаботен, и Галка посмотрела на него с неприязнью.

Галка потихоньку подошла к маминой двери и заглянула в щелку. Мама лежала в той же позе и смотрела в потолок. Губы ее шевелились, будто она подсчитывала что-то про себя.

Галка не решилась войти к ней и снова ушла на кухню. Она постаралась придумать, что бы такое сделать для мамы, отчего она улыбнется и заговорит своим голосом, но в голову Галке почему-то лезли всякие дурацкие мысли, вроде: надеть новогоднюю маску или подползти к кровати на четвереньках, а толкового ничего не придумывалось.

Взгляд Галки остановился на банке с кофе, стоявшей на столе. Пожалуй, это было то, что нужно. Она сварит маме кофе, принесет и поставит на стул перед кроватью. Она сделает это молча, как будто ничего не случилось, а просто она ухаживает за больным человеком.

Галка налила воды в кофейник, насыпала туда кофе и поставила на огонь. Затем она достала чистый стакан, положила в него сахар и принялась ждать, когда кофе вскипит. Тут же она вспомнила, что если делать все по правилам, то надо вскипятить и молоко. Она налила молоко в кастрюлю и включила вторую горелку. К тому времени кофейник начал тихо потрескивать, и Галка встала возле него в полной боевой готовности. Кофейник разговаривал все громче. Галка не спускала с него глаз, зная вздорный характер кофе.

Но первым все же взбунтовалось молоко. Оно вымахнуло из кастрюли белой, пузырящейся шапкой. Услышав шипенье, Галка повернулась к кастрюле и стала дуть на молоко, но шапка росла все быстрее, и, прежде чем Галка догадалась выключить горелку, вокруг кастрюли образовалось белое облако. Галка повернула кран, и облако медленно стало оседать на плиту, вновь превращаясь в обыкновенное молоко. Сладко запахло горелым. Галка кинулась за тряпкой. Но кофе тоже не дремало. Из кофейника, подняв крышку, выплеснулось коричневое облако. Галка бросилась к кофейнику. Ручка оказалась горячей. Галка отдернула руку. Кофейник повалился набок. На полу рядом с белой лужей образовалась черная. Одной ногой Галка стояла в белой луже, другой в черной, и слезы, накопленные за день, текли по ее лицу.

— Галя, — послышался мамин голос.

Галка медленно пошла в мамину комнату и остановилась на пороге.

— Что там происходит? — спросила мама.

— Я хотела... хотела... — проговорила Галка, — хотела тебе кофе...

— Иди сюда. Садись, — сказала мама. Галка присела на край кровати.

— Убежало? — спросила мама.

— Д-да... — всхлипывая, ответила Галка.

— Ну и пусть бежит, — сказала мама, улыбнулась и тоже заплакала.

СПАСЕНИЕ ПОГИБАЮЩИХ

Юрка пришел в садик задолго до пяти часов. Вячеслава Андреевича еще не было. Юрка посидел на скамейке минут пять, но ему показалось, что прошел целый час. Он побежал к выходу — взглянуть на часы, висевшие на другой стороне улицы. Одна сторона часов показывала четыре, другая — пять. Конечно, Юрка немедленно решил, что правильная сторона вторая. Он помчался обратно.

У скамьи по-прежнему никого не было. Юрка уселся на нее с твердым намерением не сходить с места, чтобы не пропустить Вячеслава Андреевича. Но сидеть спокойно было просто невозможно. Через несколько минут Юрка снова был у выхода.

Так он бегал почти целый час.

Вячеслав Андреевич пришел ровно в пять.

— Ну, как дела? — спросил Вячеслав Андреевич. — Опять дома не ночевал?

— Опять. Я уже думал, что вы не придете.

— Напрасно думал.

— Я очень боялся, что вы не придете. Теперь только вы можете меня спасти.

— Спасают погибающих, — улыбнулся Вячеслав Андреевич. — А ты еще не совсем погиб. Я договорился насчет приемника и пылесоса. Часы, извини, починить они не берутся.

— Да часы и не надо, — сказал Юрка, холодея от счастья.

— Ну что ж, тогда пойдем забирать твои игрушки.

Радость Юркина сразу уменьшилась наполовину. Он помрачнел.

— Ты чего? — спросил Вячеслав Андреевич.

— Домой идти боюсь. Там мама.

— Так ведь все равно придется.

— Придется... — вздохнул Юрка. — Я даже не знаю, что мне теперь будет.

— Идем, идем, со мной тебе полегче будет, все-таки — посторонний человек...

— Нет, не легче. Она не любит, когда посторонние вмешиваются. Еще, может, и вам попадет.

— Ну что ж, — сказал Вячеслав Андреевич, — будем бороться до конца. Вперед!

Мать открыла дверь. Увидев Вячеслава Андреевича, молча посторонилась. Юрка боком прошел в переднюю. Вслед за ним вошел Вячеслав Андреевич с видом смущенным, как будто и он был в чем-то виноват.

— Здравствуйте, — сказал Вячеслав Андреевич.

— Здрасте, — сказала мама, искоса оглядела гостя, и тут же на ум ей пришло вполне законное подозрение.

— Жаловаться пришли? — спросила она. — Жалуйтесь. Только я ничего слушать не хочу. Забирайте его! Делайте с ним что хотите! У меня больше на него сил нет.

— Мама, — сказал Юрка голосом самым тонким, каким только мог, — это Вячеслав Андреевич. Он приемник починит...

Мать повернулась к Юрке и закричала:

— Так ты еще мастера привел! Ты зачем мастера привел? Где я тебе деньги возьму на мастера?

— Я не мастер, — сказал Вячеслав Андреевич, — я — учитель. Вернее, почти учитель.

На слово «почти» мать не обратила внимания. Она твердо знала, что учитель напрасно в дом не придет. Еще ни один учитель не принес в ее дом доброго известия. Все приходили жаловаться на Юрку и просили «принять меры».

— Все равно, хоть и учитель, — заявила мать, — я больше с ним никаких дел иметь не хочу. Пусть идет куда хочет, делает что хочет! Или забирайте его в интернат, или в тюрьму — куда хотите. Мне до него дела нет.

— Я вас понимаю, — сказал Вячеслав Андреевич. — Вы сейчас расстроены и говорите сгоряча. Не думаю, чтобы вы на самом деле хотели отдать его в интернат.

— А хоть бы и сгоряча! — вскинулась мать. — Вам что за дело! Вы их учите, а меня уже выучили!

Юрка видел, что мать находится в состоянии, малопригодном для мирных переговоров. Сейчас она будет кричать, что ей все равно, а вечером начнет плакать, жалея себя и людей, которых напрасно обидела. Он боялся, что Вячеслав Андреевич уйдет. Раз он пришел помочь, то вовсе не обязан выслушивать всякие лишние слова.