Сержанту никто не звонит (Сборник) - Шимун Врочек

Ладно, что-то я увлекся. А мне еще предсказание истолковывать надо. «Чалый звездолет, всхрапывая…» Что такое «чалый»? Эй, лейтенант! С проседью? Так это ж я, получается. От звезды к звезде, как… хмм… да. Будем знать, спасибо.

Книга Перемен? Не понял. Ты, лейтенант, яснее выражайся. И – проще. Наша машина предсказаний – это современный аналог китайской Книги Перемен? Подожди. Еще раз. Книга была у китайцев, толстая, со стихами… Нужно было кидать палочки с рисунками и открывать страницу, которая соответствует… А там стихи? Смысл зависит от того, кто их читает? А-а, ты хочешь сказать, что ни фига машина предсказаний не предсказывает? Блин. Еще один скептик.

Был у нас подобный случай. Лео Хохотунчик, лейтенант из Отдела Специального Предназначения, машине вопрос задал. «Когда я умру?» Нашел о чем спрашивать. Машина щелкнула, тренькнула, лампочками поморгала… выдала. «Оставалось почти семьдесят лет, но что можно сделать за такое ничтожное время?» Лео посмеялся. Неверующий был. Скептик. И что ты думаешь? На следующий день поссорился с техниками из отряда «Железный дракон». До рукоприкладства. А они люди осторожные, меньше чем по пятьдесят человек не ходят…

Почему сразу – умер? Живо-ой! Почти. Двухсторонний паралич, кома, аппарат искусственного дыхания… Может, семьдесят лет и протянет. А ведь матерый был человечище! Это сейчас за него машина дышит, а раньше помню: грелки, резиновые, на спор – в легкую рвал, без напряга! Вот какая дыхалка была.

А знаешь, какой у меня вопрос к машине предсказаний? «Получу я новое назначение?»

…всхрапывая и тряся… соплами или соплями? Соплами. Уже хорошо. «…пятился от Гончих Псов.» Вот ты вникни в суть, лейтенант… Какая еще логика?! Логики в предсказаниях не бывает. Есть ключевые слова, от них и танцуем… Конечно, я уверен. Нет, я не штатный ротный толкователь. Просто у меня неплохо получается. Вот смотри… Положим, звездолет – это я, и мне нужно остерегаться каких-то псов. Или Псов? Да не спорь ты со мной, лейтенант. Лучше послушай. Если это созвездие, то…

Кстати, еще случай. Мне один пилот рассказывал. Был у него приятель – Том, тоже пилот. Подрабатывал контрабандой. Травка, еще что-то. Однажды Том пронес на борт приличный пакет, и решил на всякий случай у машины предсказаний поинтересоваться: «Полиция меня когда-нибудь поймает?» Ответ: вечность – это очень долго. Так и получилось. Из рейса никто не вернулся. Крейсер назывался «Вампир»… Ага, знакомое название! Помнишь, сколько шуму было? Зато полиция Тома не поймала. Такая альтернатива.

А вообще, пилоты как дети, сказки рассказывают и сами в них верят. Но легенды у них что надо. Страшненькие… Пилот говорил, последнее сообщение с «Вампира» было:

– Скорость света падает. Скорость света падает…

Это, значит, отгулялся крейсер. Кранты… Эй, подожди! Лейтенант, ты чего побледнел? Спокойно, парень. Не волнуйся, все это ерунда… Как стихи, лейтенант. Ты их читай по-другому – и все будет в порядке. Нашел, чего пугаться…

Тоже мне, Книга Перемен…

Ну-ка, что там у тебя? Ага. Запрос для машины предсказаний. Бланк. Имя, фамилия, звание, часть… дата, подпись. Вопрос: «Что будет с миром завтра?» Ну ты замахнулся, лейтенант, уважаю… А где ответ? Ага. Читаем…

Ох, блин!

«А нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света…»

Оставь последний танец для меня

Вообще-то я уже умер.

Вчера.

Или сегодня…

Или в понедельник на прошлой неделе.

Мой коммуникатор все еще работает – зеленые цифры отсчитывают непонятные мне единицы: час, год, вечность… Минута – это много или мало? А вечность? Когда отец не вернулся из скачка – время стало киселем, тягучим и вязким; киселем, в который, как мухи, беспомощно влипли моя мать и я. Отец «прыгнул в вечность» – как говорили о пилотах. Мама так его и не простила. Она не умела прощать пилотов, прыгающих в неизвестность…

Она умела их только любить.

– Центральный шесть-один-восемь, прием. Ответьте локаторному отсеку. Говорит второй оператор… прием.

Молчат. Они все молчат: и орудийный отсек, и двигательный, рубка и даже камбуз… Сначала я вызывал их по аварийной связи, теперь пользуюсь обычной… У каждого отсека отдельный код, это вам не аварийка.

– Центральный шесть-один-восемь, конец связи.

Молчание. Следующий отсек.

– Орудийный два-восемь-три, прием. Орудийный два-восемь-три… Прием. Прием! Прием! Ответьте локаторному отсеку. Прием?

…Патрик Свейзи и Дженнифер Грей обнимают друг друга под «Hungry Eyes». Я десятки раз видел эту сцену, но смотрю, как завороженный. Долгие дни (годы, вечности, минуты?) после аварии я пытался танцевать… Старый фильм, из тех времен, когда люди ни черта не смыслили в трехмерной съемке, точечном монтаже или контактной передаче. Плоский фильм. Древний и наивный, как реактивная тяга…

Великолепный.

…Вообще-то все мы умерли.

Но когда смотрю этот фильм, я верю: кто-то еще жив…

– Орудийный два-восемь-три, конец связи.

Молчание. Следующий отсек.

…Что заставляет пилотов прыгать?

Я хотел стать пилотом – как мой отец. Почему не стал? Сам спрошу и сам отвечу. Сейчас у меня есть время… мне некуда торопиться. Методично обзванивать отсеки и смотреть старые фильмы на уцелевшем экране – отнимает не так уж много вечности. Моей молчаливой вечности…

Тем более что фильмодиск у меня только один.

«Грязные танцы».

…Оказывается, я люблю танцевать. Я понял это, когда левую ногу в скафандре высшей защиты зажало при взрыве. Колено всмятку, локаторный отсек – в гармошку, двух операторов, капитан-лейтенанта Шкловского и техника связи – в броневой блин с мясной начинкой. Обычно говорливые, ныне они молчат…

Все молчат.

Но я продолжаю обзванивать отсеки.

– Центральный шесть-один-восемь, прием…

Иногда я понимаю, как страшно мне повезло. Если я единственный уцелевший на корабле офицер (а, судя по молчанию связи, я вообще единственный уцелевший), то могу поздравить себя с повышением. Лейтенант Горелов, командир эсминца «Беззаветный», порт приписки: Нью-Мехико, Юпитер; Военно-Космические Силы. Прошу любить и жаловать! Очень любить и очень жаловать, потому что корабль под моим командованием дрейфует в неизвестном направлении с неизвестной скоростью. Удаляясь от точки скачка. Но я – командир эсминца…

В свои двадцать три года.

Такое везение трудно не назвать страшным…

Выход на скачок – особое психологическое состояние. От пилота требуется спокойствие духа, собранность и…

Вот именно. И что-то еще, никакими приборами не регистрируемое. Большой Взрыв, как называл это отец. Сначала голова становится пустой и звонкой, по спине бегут мурашки, а затылок сводит мучительно и сладко…

Бред. Обычный предсмертный бред.

Потому что я – не пилот. Потому что точка скачка далеко позади – некоторые, по слухам, уводили корабль с расстояния в несколько тысяч километров – но только некоторые. Пилоты. Люди особого таланта. Таким был мой отец, скакнувший шестнадцать лет назад в вечность…

Интересно, о чем думал перед роковым рейсом Виктор Горелов, мастер-пилот почтовика «Альбатрос»? Думал ли променять жену и семилетнего сына на вечный кайф Большого Взрыва? Не знаю. Может, и нет…

Однако вечность встретила его с распростертыми объятиями.

Как тебе там, отец?

Не холодно?!

Оказывается, я тоже не умею тебя прощать…

– Двигательный восемь-два-восемь, прием. Повторяю: двигательный восемь-два-восемь, прием. Говорит лейтенант Горелов. Олег Викторович Горелов. Как старший по званию, принимаю на себя командование кораблем… Доложите об имеющихся повреждениях. Особое внимание прошу уделить состоянию скачкового и маневровых двигателей. Доклад представить в течение часа… Выполняйте. Конец связи.

…Как, оказывается, скучно умирать.

Чтобы разнообразить этот процесс, приходится идти на ухищрения.

Пайки, выдаваемые скафандром, совершенно безвкусны. Питательны, витаминизированы, но пресны, как жизнь праведника.

Размолотое колено должно страшно болеть. Но скафандр почти исправен, аптечка работает, поэтому боли нет. Есть слабость и постоянно сухие губы. Когда я пытаюсь улыбнуться – а я иногда пытаюсь – кожа лопается и выступает кровь. Немного, пара капель. Но эти капли пробуждают во мне зверский аппетит. Вот так. Такие у нового командира развлечения…

От голода я не умру.

Мне даже от застоя крови умереть не удастся. Электростимуляция разгонит кровь и не позволит мышцам атрофироваться.

Я буду долго умирать…

Долго и скучно.

– Ходовая рубка один-один-два, прием. Говорит капитан. Готовность к скачку: двадцать минут.

В сотый раз смотрю «Грязные танцы».

В сотый раз передо мной танцуют Джонни и Малышка. В сотый раз мои плечи и руки движутся в такт движениям: я знаю все па наизусть, я помню все слова из всех песен, навскидку процитирую любую фразу любого персонажа. Я знаю операторов и статистов поименно, годы выпуска песен и марку пленки…