Колькин ключ - Леонид Жуховицкий

— Бесполезно.

Раиса ждала, и он объяснил:

— Не так расстались, чтобы приезжать. Да и не зовут, как видишь. Лариске бумажка нужна, а не я… У меня друг есть, Лешка, добрый, как дурак. Так вот даже он сказал: ты, говорит, туда не ходи, никому от этого лучше не будет.

Раиса сказала напористо:

— Тогда тем более себя не трави. От этого уж точно пользы ноль. Бумагу послал, и хорош. Сами разберутся, никто никого не съест.

— Чужую беду руками разведу, — раздраженно отозвался Коля, его задели не слова, в общем-то справедливые, а легкодумная Раисина напористость.

— А я и свою развела, — сдержанно возразила Раиса.

— Ну и много было твоей беды?

— С меня хватило, — Раиса приподнялась на локте. — Чего, ты думаешь, я из дому-то уехала?

— А зачем думать? Ты же сама объяснила: строить город Новотайгинск.

— Конечна — ответила она. — Не на печи же лежать!

Сейчас обидится, почувствовал Коля. Обижать ее не хотелось, и он спросил, придав голосу заинтересованность и даже как бы досаду:

— Да что у тебя там было-то? Скажи толком!

Она посмотрела на него нерешительно и промолчала.

— Ну? — подтолкнул он.

Раиса сказала:

— Только учти — здесь никто ничего не знает.

— Будь спокойна, — заверил Коля.

Ему было все равно: станет она рассказывать или нет. Тайной больше, тайной меньше — вся разница. А он и так под завязку был набит женскими исповедями.

То ли располагала его усмешливая благожелательность, то ли успокаивало положение прохожего человека — услышит на одном ночлеге, а если и разболтает, то уже на другом, но бабы часто донимали его своей многословной откровенностью. Истории повторялись и в общем-то сводились к двум-трем популярным анекдотам о супружеских изменах и так и не понятой душе. Постепенно Коля приловчился поддакивать не слушая и автоматически вклинивался в паузы с годными в любой ситуации «Ты смотри!», «Надо же!» или «Мда…». Но он знал, что внимание, даже поверхностное, успокаивает чужую боль, и теперь готов был помочь Раисе, как она помогла ему.

— Твоей сейчас сколько? — спросила она. — Ну дочке?

— Девятнадцать будет.

— А мне тогда шестнадцать только исполнилось.

— Тоже возраст не детский, — возразил Коля сурово, тем самым показав, что слушает и очень даже внимательно.

— Меня мать строго держала, — объяснила Раиса, словно оправдываясь. — Характерец — по мне можешь судить. До пятнадцати лет стегала, у нас даже специальная веревка висела за шкафом. Чтобы на улицу после девяти — что ты! Ну а потом нашла коса на камень. Она слово — я три. Она за веревку, а я отняла и в окно. В общем, стала жить своим умом.

— И много его было? — вставил Коля. Он и впрямь слушал внимательно: Лариске, когда расстались, тоже было шестнадцать.

— Ума-то? Да, может, и прожила бы, — подумав, ответила Раиса. — Но уж очень хотелось матери наперекор. Она велит в девять, а я в два заявлюсь — ведь за свободу боролась, не как-нибудь… С ребятами познакомилась, пошли компании. А в компании шестнадцатилетнюю дуру за так держать не станут — давай все, что имеешь…

— А куда же девался твой характер? — укорил Коля.

Раиса вздохнула:

— Упрямства-то у меня хватало. Но подружка переубедила. Она, понимаешь, базу подвела: мол, во всем мире уже давно сексуальная революция и как бы нам с ней к этому делу не опоздать.

— Успели? — спросил Коля.

— Успели, — успокоила она.

— И как, интересно было?

Она сказала:

— Так интересно, что через полгода решила покончить с собой. Строптивость моя все-таки сказалась: вошла в конфликт с коллективом, ну и получила в этой компании коленом под зад. Выкинули! Представляешь, одна-одинешенька, вся морда в дерьме, и крыть мне нечем. Ну кто я тогда была? Ноль без палочки, хуже, чем ты сейчас.

— Спасибо, — сказал Коля.

Раиса в запале не поняла:

— Нет, правда, у тебя хоть прошлое какое-то есть, а у меня в тот момент одно светлое будущее… В общем, сперва думала убить одного малого, а потом решила, что капитальней будет сразу себя. И не по-тихому, а со звоном: выйду, думаю, в воскресенье на главную улицу — и под трамвай! Всему белому свету разом отомщу…

Она вновь легла головой на Колину руку, перевела дыхание и уже ровней продолжала:

— В пятницу, значит, села писать записку. Бумагу приготовила хорошую, все как надо. А тут как раз мать. Ну я, чтобы никаких помех, — в библиотеку-читальню. А там спокойно, тихо, народу мало. Раз уж пришла, дай, думаю, напоследок свою любимую книжку почитаю, «Алые паруса». Начала — в десятый раз, наверное, и так обидно стало! Вот, думаю, умру — и никакого у меня дома не будет. А куда же, думаю, денется Александр Грин? Выходит, так и будет бездомным скитаться… Главное, знаю, что давно умер, а представляю, как будто живой…

Он перебил:

— Постой-ка! Вот все эти твои планы насчет Эдгара По — ты это чего, серьезно?

Раиса не то чтобы усмехнулась — так, дернула углом рта:

— Эдгар По — это детство, восьмой класс. Но дом-то все равно нужен. Пусть не гениям, просто людям. У тебя, что ли, так не было? Кажется, все, конец, кишки на асфальте. А спрятался, отлежался — глядишь, и опять человек.

— Мне бы твой дом и сейчас не повредил, — вздохнул он.

— То-то и оно, — сказала Раиса.

— Ну и как ты тогда? Сразу сюда уехала?

— Месяца через два. Сперва не собиралась, но уж очень много было позора. Может, не так обо мне и болтали — нужна я им! Но мне-то казалось, у соседей другой и темы нет.

— Так с тех пор дома и не была? — спросил Коля.

— Почему ж не была? Была. На третий год приехала в отпуск.

— Ну и как?

— А чего? Я тогда уже курсы кончила, меньше ста восьмидесяти не выходило. Цену себе поняла. Так что плевать я на них хотела.

— Компашку вашу встречала?

— А как же. Город-то не Москва.

— И ничего?

— Подумаешь!

— И парня того видела?

— А куда ж он денется? В одном дворе живем.

— И что?

— Да ну! Сопляк. — сказала Раиса..

Она так и лежала на спине, глаза в потолок. Лицо усталое и безразличное, как у человека, только что закончившего неприятную, но неизбежную работу.

Помолчали. Потом Коля спросил:

— Ну и чего?

Она не ответила, чуть скосила глаза и вновь уставила в потолок.

Он немного растерялся:

— Постой. Чего-то я не уловлю. Ты мне зачем это рассказала?

Раиса ответила, не повернув головы:

— Чтобы знал.

«Ну и что же теперь делать?» — автоматически подумал он, проснувшись на следующий день.

Вопрос был лишний, в ответе не нуждался и только бередил боль: Коля и так знал, что в теперешнем его положении самое лучшее и разумное не делать ничего и не думать ничего. Так что задача стояла другая: чем бы забить тоскливое пространство наступившего дня.

Парни попили чаю и ушли на работу. А Коля вгрызся в хозяйство.

Сперва подмел полы — на это ушло всего ничего, минут пятнадцать. Тогда решил их вымыть. Но и на этом занятии, более капитальном, он не выложился, а лишь разохотился и, понуждаемый инерцией, протер окно, вычистил кухонную раковину и довел до белого блеска прочие службы. После чего выстирал вещички, свои и Павликовы, прихватив заодно и Жоркину нейлоновую сорочку. Стирал он умело, быстро и с удовольствием: ему вообще нравились дела, результат которых виден сразу.

Забить вечер помог Павлик — позвал на берег, на костер.

На костер Коле идти не хотелось: ему уже порядком приелись романтические игры молодняка с их повторяющимся ритуалом. Но еще больше не хотелось оставаться одному.

Зовут — надо идти…

Народу у костра прибавилось. Многих Коля уже знал. С ним здоровались, он здоровался. Павликов приятель, рыжий Костя, обрадовался встрече и тут же пристроился рядом, под левый бок, справа сел Павлик.

Поговорили, попели под гитару. Дошло и до печеной картошки. Ею на этот раз командовал Костя. Колю он не обделил.

В антракте между песнями Павлик перебрался на лавочку, негромко буркнув:

— Я сейчас.

Коля вгляделся и понял, что отлучка эта надолго: на лавочке сидела та мясистая толстощекая девчонка, которую он видел тут же в первый свой вечер в Ключе. Точно, она. Кубышка.

Девчонка сидела сжавшись, сдвинув колени, выставив локти и прикрыв кулачками грудь. Маленькие ее глазки были настороже.

Молодец, подумал Коля, солидно, подстраховалась. Прямо крепость в обороне.

Когда шли домой, Павлик спросил негромко, как бы отключая от разговора чуть поотставших ребят:

— Марью не разглядел?

— Это какую?

— На лавке сидела. Я вас знакомил в тот раз.

— Эту разглядел, — сказал Коля. — Очень даже хорошо.

— Ну и как?

— Вариант?

— Пока не знаю.

— А тебе самому как?

Павлик произнес, подумав:

— По-моему, она порядочная.

Коля согласился:

— Это да, порядок любит.