Медь (СИ) - Ковтунов

Не могла.

Потому что в тайне слишком давно и слишком украдкой мечтавшая, вдруг понимала, что происходит кем-то, вероятно, случайно подброшенное чудо. А я принять не имею права. Мне страшно, мне больно, мне невыносимо, но рассказать о случившемся никому не поворачивается язык. Меня носит, я плохо сплю, не могу нормально питаться, совершенно забросив физические нагрузки, просто схожу с ума, потому что оставить нельзя, а убить невозможно.

И меня, скорее всего, так и носило бы бесконечно из одной крайности в другую, если бы не произошло одновременно несколько вещей, ровно каждая из которых по силе своей способна была меня убить морально и начало казаться физически тоже.

Прилетел Джеймс.

Непонятно почему. Совершенно неясно, что послужило настоящей причиной, но как только я увидела его спускающимся по трапу вертолета — онемела и от восторга, и от ужаса одновременно. Осознала, что соскучилась смертельно, однако в тоже время лучше бы никогда больше его не видела.

Потому что…

Боже, это же Джеймс. Это любовь и боль, это концентрат ненависти в крови, зависимость самая сильная и непроходящая.

Это Джеймс и он шел ко мне, а я как идиотка пятилась куда-то за угол, чтобы после влипнуть в стену под его взглядом. Влипнуть и остолбенеть, едва способная моргать, когда не осталось между нами расстояния даже в пару сантиметров. Он атаковал как кобра, бросился внезапно вперед и лицом к лицу, сжав зачем-то мне челюсть сильно и властно. Смотрел и будто впитывал каждое изменение внешнее или внутреннее непонятно, вытягивал энергию своим присутствием, а мне захотелось стечь к его ногам ничего незначащей лужей.

— От кого из них двоих, Веста? — Спрашивать, что он имеет в виду, не было никакого смысла, откуда узнал так и подавно. И какой бы подругой ни была мне Мадлен годами, Джеймс ее брат и это решает все. Мне стоило догадаться, что идти к ней, в приступе панической атаки и признаваться в полнейшем пиздеце — глупая затея. Но как же хотелось довериться. И не тем, кто крошил, пусть и любимыми руками, мою душу ежедневно, а к той, кто должен был, если не помочь, то понять.

Ошибка. Моя. Снова. Но поздно рассуждать о том, что изменить не под силу никому. Самое время искать выход, а выхода как раз таки и не видно ни в упор, ни на горизонте как таковом.

— Я не знаю. — Честно, но видимо лишнее. Что-то неуловимо меняется во внешности всегда сдержанного, но безумно хитрого человека. Видимо играть с чувствами, какими бы те ни были, позволено только младшему из троицы Лавровых. Не мне. И он очень явно дает это понять.

— Ты ведь моя, девочка. Я вытащил тебя из глубочайшего дерьма, в котором ты измазалась по самую макушку. Ты утонула в нем. Но благодарность, видимо, совершенно не ваша фамильная черта, что младшая творит хуйню и гробит себя, что старшая, как запустила саморазрушение, так с удовольствием и продолжает.

— Джеймс…

— Я могу тебе помочь. Есть пара контактов, все будет в лучшем виде, только тебе стоит решиться. Ребенок? Серьёзно? Будешь добавлять в молоко пару доз амфетамина? Не дури, ты и без того снова не в форме. Захотела поиграть в любовь? Играй. Только не забывай кто ты и чья.

Он уходит ровно также стремительно, как и оказался рядом. Оставив оглушенной и от все еще стоящего в ноздрях запаха, и от слов. И от понимания, что ради него и для него, я все еще готова сделать что угодно. А ему явно не понравилась сама мысль о том, что во мне сейчас растет маленькая, пока состоящая лишь из набора клеток, жизнь.

Я не планировала за это «чудо» бороться. Изначально видя такой вариант невозможным. Но Джеймс… Джеймс ударил больно и выверено, вогнал обратно в обойму, нацепил призрачный ошейник и с силой тот дернул, заставив задыхаться от безнадеги.

Я не планировала бороться, даже мысли не возникло, но вот такое неприкрытое потреблядство в очередной раз напомнило, где мое «место». Ткнув моей незначительностью, но пока еще в чем-то остающейся выгодной хотя бы минимально, иначе пошла бы в расход.

Я не планировала…

Но в панике снова бегу туда, где спасительное тепло и сила. Бегу жаждущая спасения, осознавая, что ребенка в любом случае не оставлю, но увидеть радость в глазах напротив, от понимания, что такой расклад мог бы быть в какой-то параллельной вселенной… хочется до безумия. И распахивая дверь дрожащими руками, ощущая судорожное напряжение в икрах и стоя как-то слишком неустойчиво на тонкой, привычной за годы шпильке, влипаю глазами в широкую спину.

Франц с кем-то разговаривает, мгновенно повернувшись на звук приближения. Телефон сейчас явно важнее моего раздробленного состояния, но тот притягивает свободной рукой к себе и дает вдохнуть полюбившийся запах, окунуться в тепло. А мне больно, плохо и снова, черт возьми, мало и тускло. Хочется вырвать мобильник, запустить в стенку… и забрать себе все сто процентов, из возможных, такого драгоценного внимания.

Но… Замираю вдруг начав разбирать слова, знакомые мне врачебные термины, тонкости смертельного диагноза. Слышу тихие ответы по ту сторону трубки от второго участника разговора, хмурюсь с каждой секундой все больше, начиная покрываться противными мурашками. Потому что если Франц консультируется с онкологом, значит у кого-то из его близких, либо же пациентов или вообще у него самого, не дай бог, это лютейшее дерьмо в организме. И как-то совсем не до шуток, рассыпается паника, сорванным с шеи жемчужным ожерельем нам под ноги. На смену той приходит — ступор и ожидание, вкупе с волнением. Горячая новость, с которой я бежала сюда на всех порах, застревает в глотке комом, я проглатываю ее, не раздумывая, поняв, что спешить собственно некуда. За секунду такая проблема не решится, за несколько минут тоже.

Франц же поглаживает мое плечо, задевая волосы, серьезный и собранный, а я в чертово крошево. Вцепившись в него, как в спасательный круг, и выполоскать бы себе голову, чтобы не стояло там эхом пресловутое «Аденокарцинома», да не могу. С этим медленным, но жестоким убийцей мне приходилось сталкиваться не раз за свою врачебную карьеру, оперируя опухоль и спасая жизни. Аденокарцинома является наиболее распространенным гистологическим типом немелкоклеточного рака легкого. Данная форма опухоли произрастает из клеток железистого эпителия, который выстилает слизистую оболочку бронхов и альвеол, поэтому ее также называют железистым раком легких. И опасна эта сволочь тем, что на ранней стадии выявить его