Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

– А Давид?

– Не путай дело с безделицей: без него в усадьбе не обойдутся, он ведет все дела, и к тому же хоть цветной, но родня поближе, чем госпожа троюродное наплевать. Давай-ка, девочка займемся сейчас тобой.

Старуха, пошарив по полкам, поднесла к огню маленькую завязанную торбочку.

Протянула ее мне:

– Доставай!

Не совсем понимая, чего она от меня хочет, я запустила руку вглубь и достала горсточку семян мараньона. Обдулия покачала головой и велела выложить их на плоский камень.

Семян оказалось пять.

– Это пятеро мужчин, которые будут в твоей жизни.

– Зачем мне столько, Ма? У меня один на уме.

– Мало ли что на уме у тебя! Вот он тот, о ком ты думаешь, ты первым выложила его на камень. А этот второй, недозрелый и с червоточиной; он, видно, будет с тобой против твоей воли и доставит немало неприятностей. Это судьба! Он тоже по-своему будет тебя любить, как он это понимает. Остальные будут крепкими людьми… хотя с одним из них ты станешь долго враждовать. Да, крепкие орешки… и все они объявятся скоро, кроме последнего: видишь, как далеко он от остальных? Сплети шнур из своих волос и нанижи их: это часть твоей судьбы. Если ты кого-то любишь, ты непременно отдаешь часть своей силы. И чем больше отдаешь, тем сильнее становишься от этого. Если кто-то любит тебя – пользуйся их силой, потому что им от этого лишь прибавится.

Так-то! Не бойся того, что ты дочь кузнеца. Невзгод в жизни хватает у всех. Ты все одолеешь; ты оправишься от всех ран и будешь жить долго.

Тут-то я и спросила унгану, что означают разноцветные ореолы вокруг людей – блики, пятна и полосы. Долго расспрашивала меня старуха, долго качала головой.

Наконец сказала:

– Это не болезнь, дочка, это редкий дар, а ты не знала, как им пользоваться.

Каждый человек имеет свой цвет или цвета, и по их сочетанию можно определить, каков он есть. Красный, к примеру, цвет означает сладострастие, синий – цвет страдания, голубой – обращение мыслями к небу. Каждый цвет имеет свое значение, как и каждое сочетание цветов. Пусть даже пятна и полосы перестанут явно мелькать у тебя в глазах – ты всегда увидишь их, если присмотришься. А можешь просто смотреть на человека и понимать, кто он в глубине себя, и тогда будешь знать, что с ним делать. Это не детская проделка со шнурочком! Этот дар – большая сила, ты должна верить себе и не давать никому сбить тебя с толку.

Только будь осторожна и блюди равновесие этой жизни, девочка! Больше я ничего тебе не скажу.

Однако это была не последняя наша беседа. Одиннадцать дней запомнились постоянным недосыпанием. Обдулия объяснила подробно значение каждого цвета и оттенка, места расположения на человеческой фигуре и многие другие вещи, о которых не стану говорить. Зачем? Кому дано, тот знает.

Много велось странных, чудных разговоров, о делах земных и небесных. Иные боги, чтимые здесь, пришли из наших краев. Тут поклонялись Йемоо – под именем Джемайи, знали Огуна – воителя, Обатала – небесного бога, Шанго – бога-кузнеца, Олокуна – бога морских вод. Но я не слыхала раньше об Элегуа, хранителе судеб, о Легба, покровителе дорог и перекрестков, боге открытых дверей и путей, о пестром змее Дамбалла, о Самди, повелителе кладбищ, о премудром целителе и травнике Лоа. Им не было числа, и все мирно уживались по одной крышей. Мало того, бывало часто, кто-то из ориша (и мужские, и женские боги именуются одинаково этим словом) представал в нескольких лицах, оборачиваясь то мужчиной, то женщиной, или двое-трое воплощали один и тот же образ в самых невероятных сочетаниях, божества йорубанские, конголезские, в меньшей степени племен мандинга, фона и апапа, соответственно тому, откуда привозилось больше всего народа. А привозились эти божества на землю, где господствовал католицизм, и потому все святые и сам бог-отец вкупе с Иисусом тоже принимали участие в этом маскараде, и до того увлеченно, что самая глухая чертовщина не обходилась без символа креста и святой воды. И разобраться в соответствии лиц, имен и божественных обязанностей было положительно невозможно: кто есть кто и кто за что отвечает.

И я на этот беспорядок махнула рукой. Требников, молитвенников, богослужебных книг в помине не бывало в сантерии. Тогда едва начали появляться Либретас – рукописные тетради, в которых сводились воедино все разрозненные священные сказания. Но еще долго пересказывали их устно кто во что горазд, отсюда и бесчисленные разночтения.

Все последующие вечера я проводила в хижине Ма Обдулии. Она слушала меня так же внимательно, как я – ее: о судьбе огбони в Ибадане и божьей ордалии в средневековой Англии, о магнетизерах, алхимиках, о мудрецах и богах древней Греции – ох, я подозреваю, что кое-кто из этих богов пополнил ее и без того обширный пантеон, смесь верований всех времен и народов.

Неделю примерно спустя я отважилась спросить старуху:

– А что, собственно, содержит ндоки, если там нет останков замученного насмерть живого существа?

– Кто сказал, что нет?

– Ты сама, в первый день, как я пришла сюда…

– А, помню. Нет, я сказала, что сама никого не замучила насмерть. Там, деточка, если сказать вернее, насмерть замучили меня саму. Или часть меня, понимай как хочешь.

Все вроде бы было на месте в грузной, но складной фигуре старой унганы. Она поймала мой обегающий взгляд и усмехнулась:

– Не увидишь. Даже ты не увидишь. Душу или сердце на просвет так просто не взять: есть они у меня или нет. Я их на ладошку не выкладываю даже перед собой. А то, что лежат там моя смертная мука и смертное горе, поверь на слово. Ты знаешь, я не совру.

– Ма, тогда эта вещь не может называться ндоки!

Пожала плечами:

– Как еще назвать? Конечно, оно страшнее. Только я названия страшнее не знаю.

Так и не добавила больше ничего.

Много лет спустя, после смерти унганы, нашелся человек, не побоявшийся вскрыть котел. Приоткрылся кусок тайны, стало возможно хотя бы догадываться о том, что за удар судьбы постиг Обдулию в молодости. Сама же она ни словом никогда не обмолвилась о прежней своей жизни.

В начале второй недели наших с нею ночных бесед она спросила:

– Хочешь ли ты пройти полное посвящение?

– Что значит полное, Ма? У нас в Ибадане все "дети дома" были посвящены, принадлежность к семье кузнеца уже само по себе посвящение. У нас ориши уважают огонь и железо.

– А вот наших этим не всех проймешь. Полное посвящение – со вручением жезла, с изготовлением собственного нганга, если захочешь.

– Ваших всех и не запомнишь сразу. А главное, я ничего не понимаю в здешних травах и зельях.

Махнула рукой:

– Наших ориши сам Легба не помнит всех по именам, столько имен этих. Не в именах суть! А травам научу, и гаданию, и много чему еще. Девочка ты способная, дай тебе срок – меня перещеголяешь, если захочешь.

Подумать было над чем. Знать травы и обряды – чем плохо? Но одного я не хотела никак: иметь котел с покойником под кроватью. Так и объявила Обдулии.

– Почему? – изумилась та. – Только не ври, что боишься куюмба.

Я не боялась, хоть не считала, что зазорно бояться куюмба. Претило что-то заранее представлять себя с лопатой у могилы эдак двухнедельной давности, и чтоб потом это еще и домой себе нести. И дело было не только и не столько в простой брезгливости. Не я одна считаю, что мертвецы должны вкушать покой. Кем бы они ни были при жизни, каждый заслужил свое посмертие у своего бога. Миссис Митчелл, например, никогда не прикладывалась к мощам святых, говоря, что лучше взывать к живому духу, чем к мертвым костям. Куюмба тоже служит своим духом. Зачем же таскать с места на место его бренные останки?

– Ма, вот ты говоришь, некоторые унганы вообще не берутся делать нганга. Другие бьются по много лет, зовут в куюмба отпетых висельников, и все равно не получается. А есть такие, что возьмут труп обычного лакея или бакалейщика, например, и те им служат верней собак, а потом еще и в другие руки служить переходят. Отчего это зависит? Везение? Знания?

– Везение тут вовсе ни при чем. Невезучий колдун – это же посмешище! Знание – да, от этого больше зависит. Но только и знать – это тоже еще не все.

Главное, деточка, в собственной твоей силе. Видела ты, наверно, людей: с виду такой же, как все, в том же чине и звании, что и все кругом. Но скажет он слово – и все побегут делать то, что велел, и только потом себя спросят, а с какой это стати они так торопились? Это они настолько превосходят остальных Силой. Вот я, далеко не ходя: невольница, старуха, в хозяйстве не сказать чтоб незаменима. А скажут ли мне что-нибудь поперек Давид, или вдовушка, или хоть сами хозяева? Ни в жизнь! Ну и сама я, правда, не дразню гусей, держусь вежливо. Однако все тут знают, какой у меня туз в рукаве.

То же самое и в том мире. Знает унган, пусть даже и юнец, за собой силу и право приказать – будут его слушаться духи и боги. Сомневается – тогда пусть лучше не начинает.