Рука майора Громова - Михаил Бойков

— Товарищ начальник!.. Он ходит!.. Ходит!..

Бадмаев рассерженно прогудел:

— Не впадайте в панику! Кто там еще ходит?

Перепуганный секретарь, заикаясь, с трудом выдавил из себя: — М-майор Г-громов.

— Где? — быстро спросил его, давно ожидавший чего-либо подобного и поэтому не растерявшийся Холмин.

— Там… там… в коридоре, — тыкал трясущейся рукой гонец, в сторону двери.

Бадмаев попытался приподняться с кресла и не смог. Не меньше своего секретаря он был перепуган появлением призрака, хотя еще и не видел его. Плоская физиономия начальника отдела, за минуту до этого самодовольная и спокойная, стала потной и серой от страха. Он мотал подбородком из в стороны в сторону, испуганно и однообразно гудя:

— Опять… опять… опять…

Холмин выскочил в коридор и здесь увидел следующее:.

Несколько энкаведистов в страхе жались к стенам по обе стороны ковровой дорожки, а по ней шла высокая фигура в длинной армейской шинели с поднятым воротником и в фуражке, козырек которой был надвинут на лоб. Она двигалась медленно, как бы плывя в воздухе и едва касаясь ногами земли.

За своею спиной Холмин услышал тяжелое сопенье вставшего, наконец, с кресла Бадмаева и прерывистое дыхание его секретаря.

Фигура в шинели медленно прошла мимо них, направляясь к повороту коридора и Холмину показалось, что он чувствует исходящее от нее веяние смерти. С трудом пересиливая это чувство, он крикнул:

— Стреляйте же кто-нибудь! Стреляйте скорее!

Фигура остановилась, обернулась к нему и по коридору разнесся ее глухой, монотонный голос, который потом уже, спустя несколько дней, энкаведисты назвали замогильным:

— В меня нельзя стрелять… Я уже расстрелян…

Электрические лампочки с абажурами, горевшие под потолком коридора, ярко освещали его лицо и, взглянув на него, Холмин невольно содрогнулся от ужаса, смешанного с отвращением. Перед ним было лицо умершего или убитого давно, по крайней мере, с месяц тому назад: безжизненное, матово-бледное, местами покрытое желтизной и липкой влагой смерти и уже начавшее разлагаться; между распухшими, почерневшими губами виднелись оскаленные зубы, прикусившие язык: — тусклые, неподвижные глаза мертво смотрели из полуопущенных синих век.

Руки в широких рукавах шинели поднялись вверх, цепко ухватились пальцами в черных перчатках за воротник и опустили его, обнажив затылок. Он был залит кровью, а посредине его, глубоким вдавленным пятном, чернела рана.

Кто-то из энкаведистов, жавшихся к стенам, испуганно ахнул. Фигура в шинели, протяжно застонав, двинулась дальше. Еще несколько шагов и она скроется за поворотом коридора. Кое-как пересилив охвативший его страх, Холмин крикнул ей вслед:

— Кто вы? Майор Громов?

Не оборачиваясь, фигура в шинели ответила монотонно и глухо:;.

— Нет… Я только рука… правая рука майора Громова…

В тот же миг она скрылась за поворотом коридора и уже оттуда, еле слышно, как вздох, донесся ее голос:

— Убийцы майора Громова будут убиты рукой майора Громова…

Нервы кого-то из энкаведистов не выдержали и тишину, на несколько секунд сковавшую коридор, разорвал неистовый панический вопль:

— Товарищи! Спасайся, кто как может!

Энкаведисты бросились врассыпную, прячась по своим кабинетам и Холмин остался в коридоре один. Минут пять простоял он неподвижно, стараясь стряхнуть с себя ужас, навеянный на него появлением «руки майора Громова». Наконец, это ему удалось и профессиональное любопытство пересилило все остальные его чувства.

Глава 2

Крашеная тряпка

Постепенно успокаиваясь и стараясь найти трезвое и логичное объяснение только что происшедшему, Холмин пошел туда, где скрылась «рука». Объяснение не находилось, но неожиданно нашлось нечто, не менее странное, чем появление призрака в отделе НКВД.

На ковровой дорожке, у самого поворота за угол коридора, валялось что-то красное. Холмин поднял его и начал рассматривать. Это была тряпка, кусок старого холста, чистый с одной стороны, а с другой чем-то измазанный. Холмин сначала подумал, что это кровь, но, внимательно осмотрев тряпку, убедился в ошибочности своего предположения. Она была в краске разных цветов, а с чистой стороны липкая по краям…

«А ведь она похожа на затылок того, кто называет себя «рукой майора Громова», — подумал Холмин, разглядывая кусок холста.

Действительно, пятна краски — свежей и жирной — располагались на нем в таком же порядке, как рана на затылке фигуры в армейской шинели. Посредине было черное пятно, окруженное темно-красным, постепенно светлевшим и переходившим в бледно-оранжевый и желтый цвета.

Холмин поднес тряпку к носу. От нее исходил слабый запах, показавшийся ему знакомым, но где и когда пришлось ощущать его, он не мог вспомнить.

— После разберемся, — решил Холмин к, осторожно свернув кусок холста, сунул его в карман. Затем он шагнул за угол коридора и сейчас же остановился в изумлении.

Навстречу ему двигалась человеческая фигура, но не та, которая только что произвела панику в отделе НКВД. По ковровой дорожке не шел, а, буквально, влачился полковник Гундосов, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный и натыкаясь на степы. Мундир его был расстегнут, руки тряслись, глаза бессмысленно блуждали.

— Что с вами, гражданин уполномоченный?

Тот испуганно отшатнулся, но, всмотревшись в Холмина, обеими руками ухватил его за рукав.

— Это ты браток? А я уж думал, что опять…

— Кто? — спросил Холмин.

— Мертвяк, — вздрагивая выдохнул Гундосов.

— Майор Громов?

— Ну-да.

— Вы его тоже видели?

— Видал, браток, — заговорил энкаведист заплетающимся языком. — Сижу я, понимаешь у себя в кабинете, дела к чистке подготавливаю, а он входит. Страшный, мертвый, расстрелянный. На вид похуже, чем Летучий Голландец. Морской змей и всякие такие привидения. А у меня сердце слабое, больное. Натерпелся я страху вдосталь. Думал, что сердце мое совсем поломается.

— Говорил он вам что-нибудь?

— Сказал. Немного. То самое, что в егонных записках написано. Дескать, поубиваю всех, кто Громова под пулю подвел.

Гундосов умолк и зашатался, со стоном хватаясь за грудь. Холмин поддержал его под локоть.

— Плохо мне, браток, — прерывисто дыша, прохрипел энкаведист. — Сердце болит. Припадка боюсь. Отведи ты меня куда-нибудь. Хоть к Бадмаеву, что ли.

Поддерживая Гундосова за плечи, Холмин повел его в кабинет начальника отдела. Дверь была заперта и Холмину пришлось долго стучать, прежде чем ее ему открыли. Секретарь Бадмаева, открывший дверь, увидя Гундосова, издал испуганное восклицание и засуетился вокруг него; он усадил его на стул и начал отпаивать водой и обмахивать платком. Бадмаев, хотя еще и не оправившийся от испуга, не без злорадства наблюдал со своего кресла за плачевным состоянием ненавидимого им «матросика с Балтики».

Ожидая, что будет дальше, Холмин скромно уселся на «подследственный стул», у двери и, достав из кармана найденную в коридоре крашеную тряпку, начал ее рассматривать. Прошло несколько минут, Гундосову стало лучше и, отведя от него злорадный взгляд, Бадмаев обратил свое внимание на Холмина.

— Товарищ агент! Что же вы сидите, как пень? — спросил он.

Холмин поднялся со стула.

— Простите, гражданин майор, совсем позабыл, что заключенному, без разрешения следователя, сидеть не полагается. Поэтому спешу встать.

— Не болтайте чепуху! Что у вас в руках?

— Тряпка, гражданин майор. Я ее нашел в коридоре.

— Как вам не стыдно? — возмущенно загудел начальник отдела. — У нас такое творится, а вы тряпки собираете. Делом надо заниматься, товарищ.

Холмин заговорил насмешливо и вызывающе:

— Мне, гражданин майор, на все ваши дела наплевать. Никакого отношения к ним я теперь не имею. С полчаса тому назад вы мне дали отставку и я жду конвоира, который отведет меня в тюрьму.

— Бросьте. Я пошутил.

— Это плохие шутки. Они мне очень не нравятся, так же как, впрочем, и работа для вас.

— Боитесь привидений?

— Нет. Надоело быть подневольным детективом.

— А жить вам не надоело? А про комендантскую камеру вы забыли? Хотите, чтобы я отправил вас туда под пулю или будете работать?

— Так я же не специалист по привидениям.

— А я специалист? Избавьте меня от этой растреклятой «руки майора Громова» или я избавлю вас от жизни.

— Помоги нам, браток. На тебя только надежда и осталась, — с надрывом прошептал Гундосов, глядя на Холмина умоляющими глазами. Таким же взглядом молча смотрел на него и секретарь Бадмаева.

Холмин вздохнул и сказал:

— Уговорили. Тем более, что «рука майора» меня все-таки интересует. Только прошу меня не пугать комендантскими камерами и тому подобным. Я этого не люблю. Если же это еще раз повторится, то я сам попрошусь под пулю. Я говорю серьезно и надеюсь, что вы мои слова не забудете.