Путешествие в Египет - Александр Дюма

Цирюльник устроился на стуле, усадив меня на пол. Затем извлек из-за пояса небольшой железный инструмент, и по тому, как он провел им по ладони, я признал в нем бритву. Я представил себе, как эта разновидность пилы будет прогуливаться по моей голове, и у меня волосы встали дыбом, но почти тотчас же моя голова оказалась зажата как тисками коленями недруга, и я понял, что лучше всего не шевелиться. И в самом деле, я почувствовал, что этот не вызвавший у меня доверия кусочек металла скользит по моему черепу с приятной мягкостью и проворством. Через пять минут цирюльник разжал ноги, я поднял голову и услышал дружный смех; взглянув в зеркало, я увидел, что обрит наголо, а от волос осталась лишь нежная синева, подобная той, что обычно оттеняет подбородок после тщательного бритья. Я был потрясен подобным молниеносным превращением и узнавал себя с трудом. Я искал над шишкой теософии прядь, за которую архангел Гавриил поднимает мусульман на небо, но даже ее не осталось. Я считал себя вправе потребовать эту прядь обратно, но цирюльник стал объяснять мне, что это украшение принято только в одной отколовшейся секте, не слишком чтимой остальными из-за вольности нравов в ней. Я прервал его речь, уверив, что намеревался принадлежать лишь к секте истинно достойных, в Европе моя нравственность неизменно вызывала всеобщее восхищение. Затем я перешел в руки портного: он водрузил на мою бритую голову белую тюбетейку, а поверх нее - красный тарбуш, обмотав его скрученной жгутом шалью, и теперь я стал похож на настоящего мусульманина. На меня надели платье и абайа; вместо пояса подвязали еще одной шалью, к которой я гордо подвесил саблю, а за пояс заткнул кинжал, карандаши, бумагу и кусок хлеба.

В этом забавном одеянии, кстати безукоризненно сидевшем на мне, я мог, по словам портного, смело идти, куда мне заблагорассудится. Впрочем, я в этом ничуть не сомневался и с нетерпением ждал, как актер перед выходом на сцену, когда будут готовы мои спутники. Теперь им предстояло подвергнуться на моих глазах тем же самым операциям. По правде говоря, я выглядел не самым смешным. Наконец, когда с туалетом всех было покончено, мы спустились по лестнице, перешагнули порог и очутились на подмостках.

Я чувствовал себя не слишком уверенно: голову стягивал тюрбан, платье и накидка затрудняли ходьбу, бабуши и ноги существовали как бы сами по себе, независимо друг от друга, поэтому непрерывность движения часто нарушалась. Мухаммед шел сбоку, повторяя:

- Тише. Тише. В конце концов, когда мы понемногу умерили свою французскую живость и достигнутая плавная медлительность позволила нам идти чуть раскачиваясь, с чисто арабским изяществом, дело пошло на лад. Впрочем, этот идеально приспособленный для местного климата костюм гораздо удобнее нашего, поскольку плотно не облегает и предоставляет полную свободу движений. Тюрбан являет собой хитроумное защитное сооружение вокруг головы: потеет только голова, не причиняя неудобств телу.

Через полчаса после своего "омусульманивания" мы приступили к исследованиям: прежде всего мы решили посетить дворец паши; дорога, которая вела туда, изобиловала многочисленными архитектурными деталями редкой красоты, и Мухаммеду приходилось поминутно отрывать нас от созерцания их. Невозможно передать изысканность и неожиданность арабской орнаментации.

Однако Каир славится не какими-то отдельными деталями, а своим архитектурным ансамблем, он одинаково велик и когда открывает пред вамп уголок какой-нибудь улицы или часть мечети, и когда разворачивает панораму всех трехсот минаретов, семидесяти двух ворот, крепостных стен, могил халифов, пирамид и пустыни.

Мы быстро миновали роскошные базары и крытые навесами улицы и подошли к огромной мечети султана Хасана, главный фасад которой обращен к цитадели, расположенной на другой стороне площади… Мы двинулись по крутой дороге, ведущей к мечети Диван Иосифа ц знаменитому колодцу; о нем рассказывал нам господин Тейлор. Из этого четырехугольного сооружения подается вода в цитадель; в колодец, вырубленный в скале, можно спуститься по ступеням, вначале свет проникает туда через оконца, проделанные в наружной степе, но ниже приходится зажигать факелы.

Что же касается мечети Диван Иосифа, то она покоится на монолитных колоннах из изумительного мрамора, несущих на своих коринфских капителях слегка вогнутые арки, по их контурам проходит арабская вязь, запечатлевшая в камне отдельные строки Корана. Мы поднимаемся дальше и выходим на площадку; здесь, на самом верху, расположен дворец паши - нагромождение камней, деревянных колонн и итальянских картин сомнительного вкуса - все это мало приспособлено к условиям местного климата.

Это Каракуш, полководец и первый министр Салах ад-Дина, построил цитадель, прорыл колодец, начертил план нового города; воспоминания о нем живы и по сей день; поскольку внешность у него была карикатурной, его именем назвали марионетку20, которая, ничуть не смущаясь, прямо на улицах Каира произносит и изображает жестами самые немыслимые непристойности, В Европе такую же скандальную известность получили господа Мальборо21 и ля Палис22.

Нас сопровождал господин Мсара, переводчик при консульстве, бывший драгоман гвардии мамлюков; когда мы приехали, он перебрался в наш отель; к своему древнему ремеслу он добавил еще одно, новое - торговлю антикварными вещами; кроме того, он знал массу анекдотов и потому был весьма занятным чичероне. Он- то и привел нас сюда, чтобы показать, давая необходимые пояснения, великолепную панораму, открывавшуюся с цитадели, куда мы поднялись.

Цитадель возвышается над всем городом. Если встать лицом к востоку, а спиной к реке, взор охватывает огромный полукруг; слева и справа у наших ног возвышаются могилы халифов - мертвый, безмолвный и пустынный город - гигантский некрополь, по величине не уступающий городу живых. Каждая гробница - не меньше мечети, а каждый памятник имеет своего стража, немого как могила. Позже мы возьмем факелы и посетим этот город, вызовем к жизни призраки и вспугнем хищных птиц; днем они сидят на высоких шпилях, а ночью возвращаются в гробницы, словно хотят напомнить душам халифов, что теперь настал их черед выходить на свет божий. Позади этого мертвого величественного города возвышается безжизненная цепь Мукаттам с обрывистыми вершинами, которые отбрасывают жгучие солнечные лучи до самого Каира. Если оторвать взгляд от города мертвых и обернуться, то прямо под ногами увидишь раскинувшийся город живых; стоит всмотреться в лабиринт его узких улочек, и различишь неторопливо и степенно шествующих немногочисленных арабов, облаченных в машлахи, пли еще реже турок, восседающих верхом на ослах; дальше - большие скопления народа, откуда доносятся крики верблюдов и торговцев,- это базары; повсюду нагромождение куполов, похожих на щиты великанов, и лес минаретов, словно пальм или мачт; слева - Старый Каир, или "шатер Тулуна", справа - Булак, пустыня, Гелиополь; прямо перед вами за городской чертой - Нил с островом Рода, на другом берегу - поле боя Имбаба, а еще дальше - пустыня; на юго-западе - Гиза, сфинкс, пирамиды, роща высоких пальм, где спит колосс и где некогда находился Мемфис; над верхушками деревьев вновь вырастают пирамиды, а за ними опять необозримая пустыня - целый океан песка с приливами и отливами; караваны рассекают его гладь, точно корабли, верблюды бороздят его, словно лодки, а самум нарушает его спокойствие, подобно шторму.