Книга интервью. 2001–2021 - Александр Маркович Эткинд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То есть они возвращаются в войну, чтобы вернуть победу в сегодняшний день?
Да, это хорошая формула.
Один из немногих культурных объектов, который увязывает войну с ГУЛАГом, – это дилогия «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова. И характерно, что война там показана (может быть, даже не вполне осознанно для автора) как такой сюрреалистический делириум, бред.
Мне нравился этот фильм. В нем есть некоторая честность, особенно в первой серии. Во второй серии лучшая сцена – сон героя-командира: не то исполнение желаний, не то кошмар. В этом сне он окунает Сталина в торт, который изображает Сталина, то есть погружает Сталина в него самого. Герой визжит от страха и просыпается в лагере. После этого его забирают из лагеря на войну. Такие случаи, когда офицеров вытаскивали из лагерей в штрафбаты, действительно бывали.
А с точки зрения солдата война – это всегда сюр, всегда абсурд. Солдат или офицер погружен в бессмысленное ожидание: он ждет днями, ждет годами, его пытаются чем-то занять, обычно плохо и неудачно. Война – это сочетание очень длительных периодов ожидания с очень короткими периодами действия, которые для очень многих сразу заканчиваются смертью. Для полководца или историка война имеет смысл – эти жертвы в конце концов окупаются победой или ведут к поражению вследствие понятных ошибок. Но с точки зрения солдата война – хоть победоносная, хоть проигранная – всегда абсурдна. Любое правдивое произведение искусства о войне показывает эту бессмысленность.
На ваш взгляд, эта последовательная сакрализация Великой Отечественной как-то влияет на отношение к современным войнам? Пользуется ли государство той победой, чтобы легитимизировать сегодняшние конфликты?
Сегодняшние войны, конечно, имеют другой характер. Но для общества это не так уж и понятно. И если по какой-то несчастной случайности включить телевизор, то можно обнаружить, что очень многое, что там звучит, является либо прямым призывом к войне (это вообще-то уголовное преступление), либо – в более тонкой форме – снижает страх войны, понижает чувствительность этой темы. Есть такое психологическое понятие «десенсибилизация» – я думаю, это самое правильное слово в данном случае: оно как раз описывает вот это целенаправленное снижение чувствительности. И конечно, это достигается в том числе и прославлением победоносной войны, которая случилась очень много лет назад.
Меня поразило, что недавно, когда в Сирии погибли российские наемники, о смерти одного из них его соратники объявили в такой формулировке: «погиб, защищая на дальних подступах нашу Родину». Кажется, этот язык четко отсылает к оборонительной войне, главной из которых остается Великая Отечественная.
При этом нынешние войны ни в каком смысле не являются оборонительными и отечественными. Они являются гибридными – кстати, думаю, эта идея гибридности тоже является методом десенсибилизации: она делает войну не вполне войной, солдат – не вполне солдатами.
Мы все росли на истории о партизанах в Великую Отечественную – людях, которые не были солдатами, но были героями. Историки отлично знают, что партизанские отряды напрямую организовывались, финансировались и потом наказывались тем же государством. В сущности, это и была форма той же самой гибридной войны. Но послевоенная пропаганда и историческая политика воспевала партизан, их подвиг оказался равен подвигу солдата. С наемниками такого пока не произошло, но нас ждет интересная динамика.
Как вам кажется, к чему может привести нынешнее усиление государственного контроля за памятью о войне – вплоть до уголовной ответственности за «искажение истории» или уголовных дел за свастики в архивных видеороликах? Какие тут могут быть результаты?
Я думаю, что нулевые. И что эти попытки далеко не зайдут. Говоря о будущем, надо стараться ограничивать себя минимальными, но значимыми предсказаниями, которые имеют в виду общие тектонические сдвиги. Их можно предсказать, в отличие от отдельных событий. Таким сдвигом, на мой взгляд, является десенсибилизация, о которой мы говорили; снижение чувствительности к насилию, войне, арестам, пыткам, мучениям, смерти как таковой. Это тектонический сдвиг, который сам по себе предвещает войну, готовит ее. Конечно, это не значит, что война случится. Но этот сдвиг, у которого есть своя инерция. И это движение, которое трудно остановить.
Мат, культура и эсхатология
Диалог с Сергеем Шнуровым
Вел Николай Солодников
Открытая библиотека и Собака.ру. 2017
Солодников: Всем добрый день! Для меня большая честь, что в этом разговоре согласились принять участие два замечательных ученых, профессора. Профессор Европейского университета во Флоренции Александр Маркович Эткинд. И профессор Сергей Владимирович Шнуров. Раз у нас заявлен разговор о мате и культуре, мы договорились, что начнем с ситуации вокруг Европейского университета в Санкт-Петербурге. Я хочу попросить вас, Александр Маркович, человека, который там преподавал, и Сергея Владимировича, который там выступал не так давно с лекцией, сказать несколько слов о том, что вы думаете по поводу того, что происходит с университетом сейчас. Может быть, какие-то слова поддержки.
Эткинд: Это очень, ну очень больная тема. Материться я по этому поводу не буду. Но есть и вполне здравые слова. Я вчера был в гостях у Европейского университета, на корпоративной вечеринке, и могу сказать, что изнутри ситуация выглядит более оптимистично, чем то, что мы читаем в газетах. Люди, на мой взгляд, проявляют героизм, никто не разбегается, никто не закапывается в окопы, в кусты не уходит. И речь идет не о солдатах под осадой, а об академиках и студентах – их работа не в том, чтобы защищать себя и свое здание. Я отношусь к этому учреждению с огромным уважением и гордостью, потому что был членом организационного комитета много лет назад, когда мы университет создавали. Я там преподавал. Там работают мои друзья. И я, как и мои коллеги, надеюсь на то, что все еще вернется на свои рельсы.
Шнуров: Мне вообще не нравится, когда что-либо закрывают. Я про открытие больше: мне нравится, когда открываются университеты, когда Исаакий остается открытым музеем, я за открытые отношения, за открытый диалог. Я за новые учебные заведения – и чем их будет больше, тем будет лучше. Закрыть не хитро, открыть – сложнее гораздо. Такая моя позиция.
Солодников: Я тоже хочу сказать
