Труженики моря - Виктор Гюго

Глядя на спускавшегося Рантена, Клубен ворчал про себя:

— Бедняга шестьсот девятнадцатый номер! Он воображал, что он один тут. Рантен думал, что их двое. А я знал, что нас было трое.

Он заметил на траве подзорную трубу, оброненную сторожем, и поднял ее.

Плеск волн возобновился. Рантен прыгнул в лодку, и она снова выбралась в открытое море.

Когда Рантен очутился на лодке и скалы стали быстро отодвигаться от него, он выпрямился во весь рост, лицо его сделалось страшным, он погрозил кулаком и вскрикнул:

— Га! Сам черт не что иное, как каналья!

Через несколько секунд до слуха Клубена, все еще стоявшего на краю утеса и смотревшего на лодку в трубу, отчетисто донеслись слова, произнесенные громким голосом, заглушавшим плеск волн:

— Сьер Клубен, вы человек честный, но вы позволите мне известить Летьерри о вашем поступке: у нас в лодке есть матрос с Гернсея, из экипажа «Тамолипы», по имени Агье-Тостевен. Он возвратится в С<ен->Мало в следующую поездку Зуеллы и расскажет, что я отдал вам три тысячи фунтов стерлингов для передачи месс Летьерри.

То был голос Рантена.

Сьер Клубен любил делать все обстоятельно. Он стоял все почти на том же месте, не сводя глаз с лодки. Он видел, как она уменьшалась, исчезала и снова появлялась на волнах, как она приблизилась к кораблю, как высокая фигура Рантена очутилась на палубе «Тамолипы».

Когда лодку подтянули и подвязали, «Тамолипа» тронулась. С берега занялся ветерок и надул паруса. Труба Клубена не сходила с очертаний корабля, все более и более упрощавшихся, и через полчаса «Тамолипа» была только черной точкой на бледном, сумрачном небе.

XL

В этот вечер сьер Клубен опять возвратился поздно.

Одною из причин его неисправности было то, что он зашел по дороге к воротам Динан, где было много кабаков. Он купил в одном из этих кабаков, где его никто не знал, бутылку водки и опустил ее в глубокий карман куртки, как будто желая, чтобы ее никто не увидел; потом, так как «Дюранда» должна была пуститься в путь на следующее утро, он осмотрел ее сверху донизу, чтобы посмотреть, все ли в порядке.

Когда сьер Клубен возвратился в трактир «Жан», в низенькой зале не было уже никого, кроме старого капитана Жертре-Габуро за кружкой пива и с трубкой в зубах.

Жертре-Габуро приветствовал сьера Клубена между глотком пива и затяжкой табаку.

— Good-bye[5], капитан Клубен.

— Здравствуйте, капитан Жертре.

— Ну вот, «Тамолипа» уехала.

— Я, право, и не заметил, — сказал Клубен.

Капитан Жертре-Габуро плюнул и сказал:

— Зуелла дал тягу.

— Когда же?

— Сегодня вечером.

— Куда он едет?

— К черту.

— Это так; но куда именно?

— В Арекипа.

— Я и не знал, — сказал Клубен.

И прибавил:

— Пойду спать.

Он зажег свечу, подошел к двери и возвратился.

— А вы были в Арекипа?

— Да. Давно только.

— Где там пристают?

— Везде понемногу. «Тамолипа» не будет приставать.

Жертре-Габуро вытряс пепел из трубки на край тарелки и продолжал:

— Помните «Троянскую Лошадь» и трехмачтовый «Трент-музен»? Они еще отправлялись в Кардифф. Я не советовал им ехать из-за погоды. Хороши же они и вернулись. «Троянская Лошадь» везла скипидар, стала течь и подмочила весь груз. А трехмачтовик пострадал сверху; водореза, решетчатого помоста на гальюне, боканца, якорей — как не бывало. Большой кливер сломан. Винты и ватерштаги — пиши пропало, фок-мачта ничего; только погнуло маленько. Железа на бугшприте и следа нет. В бакборде — дыра в три квадратных фута. Вот что значит не слушаться знающих людей.

Клубен поставил свечку на стол и принялся перекладывать с одного места на другое булавки, торчавшие у него на отвороте куртки. Он сказал:

— Вы сказали, капитан Жертре, что «Тамолипа» не будет приставать?

— Нет. Она едет прямо в Чили.

— В таком случае она не может дать о себе вести дорогой?

— Извините, капитан Клубен. Во-первых, она может передавать депеши всем встречным судам, едущим в Европу.

— Правда.

— Во-вторых, на то есть морской почтовый ящик.

— Что вы называете морским почтовым ящиком?

— Вы разве не знаете, капитан Клубен?

— Нет.

— Когда вы минуете Магелланов пролив.

— Ну-с?

— Всюду снег, скверные ветры, грошевое море.

— Ну-с?

— Когда вы обогнете Монмутский мыс.

— Хорошо. Дальше?

— И мыс Валентина.

— Дальше?

— И мыс Исидора.

— Дальше?

— Вы увидите мыс Анны.

— Прекрасно. Но что же вы называете морским почтовым ящиком?

— Сейчас узнаете. Справа горы, слева горы. Бездна пингвинов, глупышей. Страшное место. А! Тысяча обезьян! Какая там передряга! И без бури не знаешь, как быть. Тут-то начинают сбавлять паруса. Тут тебе сменяют большой парус фокой и фоку — стеньгой — стакселем. Ветер так и бьет, так и ломит. И иногда четыре, пять, шесть дней в дрейфе. Часто от совершенно новехоньких парусов остается одна корпия. Что за волны! Трехмачтовики прыгают, как блохи. Я видел раз, как с одного английского брига, «True-blue»[6], унесло юнгу ко всем чертям. Как бабочку! Да что! Я видел, как снесло боцмана хорошенькой шхуны «Revenue»[7] с фок-мачты и убило на месте. Оттуда редко кто выберется целиком. Пятидесятипушечные фрегаты тонут, как дырявые корзины. А что за чертовский берег! Нарезано, настрижено скал, точно нарочно. Вы подходите к Голодному Порту. Тут уж так скверно, что и сказать нельзя. Никогда не видывал таких волн. Ад, да и только. Вдруг вы видите два слова красными буквами: Post-Office[8].

— Что это значит, капитан Жертре?

— А то значит, капитан Клубен, что, обогнув мыс Анны, вы увидите на огромном камне футов во сто вышиной огромный шест. У шеста на шее бочонок. Этот бочонок и есть почтовый ящик. Англичане написали на нем Post-Office. Кто их просил? Это почта океана; она вовсе не принадлежит английскому королю. Этот ящик общее достояние. Он принадлежит всем флагам. Всякое мимо идущее судно отправляет к шесту лодку за письмами. Суда из Антлантики посылают письма в Европу, а суда из Тихого океана в Америку. Офицер, командир лодки, кладет ваши письма в бочонок и берет из него письма, положенные другими. Вы доставите эти письма; а судно, которое прибудет после вас, доставит ваши письма. Так как суда ходят в противоположные стороны, то материк, откуда вы едете, всегда тот, куда я еду. Я отвожу ваши письма, вы мои. Таким образом можно писать друзьям. Письма доходят.

— Как странно, — прошептал в раздумье Клубен. Капитан Жертре обратился к своей кружке.

— Представьте себе, что этот плут Зуелла напишет мне, бросит свои каракули в бочонок на Магеллане, а через четыре месяца они будут у меня в руках. Что, капитан Клубен, вы едете завтра?

Клубен так задумался, что не слыхал ничего. Капитан Жертре повторил вопрос. Клубен очнулся.

— Конечно, капитан Жертре. Это мой день. Я приду завтра утром.

— Если б я был на вашем месте, я бы не поехал. Капитан Клубен, собачья шкура воняет, и морские птицы кружатся уж второй день около маяка. Плохие признаки. У меня есть штурмовой камешек; он знает свое дело. У нас второй октант луны: высшая степень сырости. Я сейчас видел, что бедренец свернул листики, а трилистник на поле весь вытянулся. Из земли выходят черви, мухи кусаются, пчелы не отлетают от ульев, воробьи хлопочут. Слышен далекий звон колоколов. Я слышал сегодня, как звонили в С<ен->Люнере. Да и солнце село грязно. Завтра быть туману. Не советую вам ехать. Я тумана боюсь больше, чем урагана. Туман прехитрая бестия.

Часть вторая

I

Милях в пяти к югу от Гернсея, в открытом море, насупротив мыса Пленмона между островами Ламаншскими и С<ен->Мало, находится группа подводных камней, называемая Дуврскими скалами. Это гибельное место.

Название Дувр, Dover, принадлежит многим подводным камням и утесам. Есть, в особенности против департамента Северных Берегов, скала Дувр, на которой, впрочем, строится и в настоящую минуту, вероятно, уже устроен маяк: это риф опасный, но его не должно смешивать с предыдущим.

Во Франции самое близкое место к Дуврской скале есть мыс Бреган. Дуврская скала несколько дальше от французского берега, нежели от первого Нормандского архипелага.

В этих морях самые дикие скалы редко бывают безлюдны. Можно встретить контрабандистов в Гаго, таможенных чиновников в Брега, разводителей устриц на Канкале, охотников за кроликами на Сезамбре, острове Цезаря, собирателей морских раков в Брекку; есть рыбаки, ловящие рыбу большими сетями в Минкье и саком в Экрегу. У Дуврских скал нет никого.

Это пристанище морских птиц.

Нет встречи более ужасной. Коскеты, где, как слышно, погибло судно «Бланш-Неф», мель Кальвадосская, стрелки острова Уайта, Ронесс, делающий столь страшным Больевский берег, отмель Преэльская, заграждающая вход в Меркель и заставляющая обходить на расстоянии двадцати сажен бакен, окрашенный красным цветом; предательские подступы к Этаблям и Плуге, двум гранитным друидам в южной части Гернсея, Старый Андерло и Малый Андерло, Корбьер, Гануа, остров Ра, ужасный по пословице: «Si jamais tu passes le Ras, si tu ne meurs, tu trembleras»[9], — Морт-Фам, проходы Бу и Фруки, Дэрут между Гернсеем и Джерсеем, Ардан между Минкье и Шозе, Мовэ-Шваль между Булэ-Бэ и Барнвиллем — не так дурно ославлены. Лучше пройти все эти подводные камни один за другим, нежели хотя однажды попасть на скалу Дуврскую.