Опер против «святых отцов» - Владимир Черкасов

— Но мы-то уже не красные. Чего таким, как Никифор, против нас подниматься?

— Во-первых, есть мнение, знаешь ли, что Гражданская война до сих пор не кончилась. А в духовном отношении Зарубежная церковь не прощает патриархии ее нераскаянный сергианский грех, который теперь, сам видишь, разросся уже в дьявольщину с мафией, криминалом. К тому же патриархия не признает святым расстрелянного большевиками Николая Второго и других новомучеников, погибших от руки чекистов. В минус ко всему этому ввязалась патриархия во Всемирный совет церквей, желая объединиться экуменистически с католиками, протестантами, даже с представителями каких-то африканских верований, которые там шаманы представляют. Русским зарубежным ревнителям такое невыносимо.

— Да какие они теперь русские? Это деды, ну, может, отцы их родились в России, а современное поколение по-русски с большим акцентом разговаривает.

— Верно, но Зарубежная церковь получила новую перспективу с открытием своих приходов в России. У нас и по всему СНГ их десятки, туда хлынули такие прокаленные катакомб-ники, как Никифор, все православные, видевшие отступление, криминальный шабаш в верхушке Московской патриархии.

— В общем, не сговорим мы на сотрудничество Никифора?

— Никак, Сергей. Такие, как он, не на нас, так сказать, прихвостней безбожного государства, рассчитывают, а только на разборку Господа Бога.

— Ладно, возьмемся за более уступчивых. С чем этот Вован у Мариши объявился?

— Этого не могу сказать, подслушки в квартире Феогена не установлено. Но Вован у востряковских всегда на острие атаки, командует группой способных на любое бандитов.

— Подробности встречи надо постараться у самой Мариши выяснить, не отходя от кассы, — сказал Кость и набрал номер телефона арбатской квартиры.

— Алло, — сонно откликнулась Мариша на другом конце провода.

Капитан положил трубку.

— На месте она. Сейчас поеду, возьму ее тепленькой.

Кострецов натянул куртку, попрощался с Топковым. Потом зашел в каптерку ОВД и взял оттуда несколько пакетиков с порошком героина для инъекций, сунул их в карман.

Мариша открыла дверь Кострецову заспанной и недовольной, бросив в прихожей:

— Теперь и ночью будешь меня доставать?

— Наше дело круглосуточное, девушка. Время визитов не приходится выбирать. Да и не нарваться бы на твоих корешков, как в прошлый раз. Они тебя, как я понял, больше любят днем навещать.

Последние слова Кость проговорил многозначительно, намекая на дневной визит Вована. Мариша внимательно посмотрела на него.

Капитан прошел в гостиную, сел и осведомился:

— Какие новости?

Несмотря на ментовский прозрачный намек, Мариша решила скрыть встречу с Вованом, подставлять которого ни за что не хотела.

— Новости? — переспросила она. — Скорый ты. Вот приедет из командировки Феоген, будут и новости.

— Так и живешь мышкой в норке? — усмехнулся опер.

— Почему? Выхожу по делам: магазины и все такое.

Кострецов резко вскинул на нее глаза.

— «Все такое» это «Банановая улица»?

Мариша расстроилась, поездки за наркотиками были ее тайной болью, но попыталась устоять перед дотошным ментом и в этом:

— Какая «Банановая»?

— Не гони, Мариша. Тебя там наши люди засекли.

Вскочил опер и быстро поднял у нее рукав халата: на локтевом сгибе Мариши виднелись точки от уколов.

Капитан снова опустился в кресло, продолжив:

— Давно на «толчке» ты не появлялась. Дозы-то, наверное, на исходе. Не ломает? — спросил участливо.

— Тебе какое дело? — с ненавистью взглянула Мариша.

Отказ от наркотиков, которые принес Вован, был для нее неожиданным решением. Мариша не была готова к воздержанию, которое начинается страшной похмельной ломкой. Поэтому после ухода Вована, чувствуя, как подступают к ней эти ужасы, она приняла снотворное, чтобы поскорее заснуть. Сейчас, с приходом Кострецова, Мариша чуяла начало внутренней ломочной дрожи и изнывала.

— Меня все твои дела касаются, — произнес Кострецов и выложил на стол пакетики с «герой».

Она впилась в дозы глазами, пальцы ее вздрогнули.

— Уколись, успокойся, — подбодрил ее опер.

Но в Маришином сердце сейчас властвовал образ Вована, страстного в ласках, несгибаемого и в том, что завязал пить отраву. И она дала ему слово стать такой же!

Мариша вспотела и попробовала молиться про себя Иисусовой молитвой:

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! Господи, Иисусе Христе…»

— Ты чего? — добродушно бросил опер, закуривая. — Лечиться не хочешь? Тебя даже пот прошиб.

Вытерла девушка ладонями мокрое лицо и заплакала. Кострецову на миг стало ее жаль. Но как всегда в таких случаях с рассопливившимися уголовниками, он думал об их жертвах, которых эти блатари или блатарки гноили, давили, мучали, обирали, унижали, отправляли на тот свет без пересадки. Капитан как хирург, испачканный кровью во время операции, привык думать лишь о раке, что грызет его «пациентов». Как его иссечь, чтобы не перекинулась смертная болезнь на здоровых?

Несимпатичен был Кострецову убитый новый русский Пинюхин, но ведь сожитель этой рыдающей, Феоген, распорядился человека убить. А потом, представлял Кость, твердея сердцем, Маришка наводила головореза Сверч-ка на Ячменева. И тот был далеко не лучшим субъектом на этом свете, но капитан хорошо помнил, как лежал он с навсегда погасшими глазами на асфальте церковного двора.

— Будешь колоться? — мрачно буркнул он. — Или я пошел.

Опер сделал вид, что хочет забрать «геру». Мариша схватила дозы и выбежала.

Вернулась она через некоторое время спокойная, с блеском в глазищах, спросила с усмешкой:

— Куда это ты пошел бы?

— А что? Думаешь, без твоей помощи Фео-гена не захомутаем?

Мариша села, закинув ногу на ногу, и стала разглядывать мента. После встречи с Вованом ее жизнь с архимандритом стала Марише безразличной. Чувствовала, что и она запала в сердце бригадиру со стрелами усов. Вован был совсем другое дело, нежели какой-то Сверчок. В будущих любовных взаимоотношениях с бригадиром востряковских Мариша получала долгожданное счастье и неплохое обеспечение. Феоген перестал быть ей нужен, и, понимая, что надо оперу за «подогрев наркотой» чем-то платить, легко сказала:

— Имей в виду меня свидетельницей. Как скажешь, покажу на Феогена, если долгогривого прижмете.

— Зачем «как скажешь»? Покажешь, как было. По «Пальме» пинюхинской архимандрит с Ячменевым разговоры вел?

— А как же! Прямые намеки давал, чтобы Пинюхина убрали.

Кострецов достал из кармана сложенные чистые листы бумаги.

— Напиши, что помнишь.

Мариша, глянув на измятые листы, фыркнула:

— Дельной бумаги не имеешь.

Она подошла к бюро, за которым работал Феоген. Открыла его крышку, достала стопку отличной мелованной бумаги, присела и начала писать.

Кострецов дымил, раздумывая над очередным перевоплощением Мариши:

«Дело, конечно, не только в том, что наркоты приняла. Укрепилась чем-то еще и скидывает под откос Феогена. Неужели Вован на нее так повлиял? Но как? Расколол в стукачестве? Нет, только не это. Если она ведет двойную игру, то не стала бы письменно Феогена сдавать. Это уже прямой на нее документ».

Не очень ловкий с женщинами, Кость не мог себе представить даже часть тех эмоций, какие вызвал в этой наркоманке Вован. Опер наткнулся на то, что постигается лишь интуицией или многоопытностью в любовных делах. Подводил его также выстраданный взгляд на «уголовень», среди грязи которой он годами плескался. В таких болотах, уверился Кость, что-то чистое не приживается.

Опер решил не показывать своей осведомленности о визите Вована. Во-первых, он засветил бы тогда топковскую слежку, а во-вторых, вряд ли что-то конструктивное мог навязать Маришке востряковский бандит с первого же свидания.

— Спасибо за труды, Мариша, — проговорил Кость, забирая у нее исписанные листки. — Спи, отдыхай.

Мариша послушала, как стукнула за опером дверь. Прошла к ванной, где укололась «герой» мента.

Открыла дверь, посмотрела на брошенные шприц и оставшиеся дозы. Потом присела на край ванны и закрыла глаза: вновь перед ней был сияющий взгляд Вована, впитывающий ее тело снизу. Как победоносно чувствовала она себя над мужским лицом, его восхищенным взглядом!

Мариша опустила голову в ладони и закачалась со стоном — и как омерзительно все, что сейчас пережила она, наркоманка-стукачка.

Девушка встала на колени и стала твердить Иисусову молитву, стараясь, чтобы ушло сознание и остался лишь полет. Она трудилась, добиваясь взлета на гору. И наконец он пришел, душа ее согрелась.

Мариша поднялась с колен. Собрала с полу разбросанные пакетики с героином. Прошла в туалет и бросила зелье в унитаз. Нажала на ручку спуска. Смыла порошки прозрачная вода.