Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru) - Канта Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что они строят? Потемкинские деревни?
— Мы строим города!
— Пока не видно.
— Короче, Гал Аладович, я с вами как с коллегой-интеллигентом, а вы… Я не пойму ваше упрямство. Или вы не понимаете? Заберите и лично себе процента три, даже пять. Это минимум два-три миллиона! В долларах!
— Нет! — повысил голос Цанаев. — Не смейте так со мной! Я ученый! В конце концов, я чеченец, я не позволю! Наша наука…
— Замолкни! — министр ударил по столу кулаком, вскочил. — Не я и не ты устанавливаешь порядки… И никому здесь твоя наука не нужна.
— Нужна! Нужна! Народу нужна — будущее за наукой! — раскрасневшийся Цанаев тоже вскочил.
— Сядь! — чуть помягче, но приказал министр. Цанаев сел, тяжело дыша. — Гал Аладович, мы уважаем вас как ученого, но институту на данном этапе нужен эффективный менеджер, а вы занимайтесь любимым делом — наукой.
Цанаев понял, что его хотят убрать:
— У вас уже есть кандидатура?
— Рассматриваем.
— Ищете сговорчивого?! Это беззаконие. У вас ничего не получится. Слава Богу, институт подчиняется только Москве, Президиуму академии наук.
— Все подчиняется деньгам, — жестко выдал министр, встал, выпроваживая директора.
Всего полчаса назад Гал Аладович был, если не самым счастливым человеком, то самым счастливым руководителем научного коллектива… а тут такой поворот событий! Он был в шоке. На улице выкурил подряд несколько сигарет, не понимая, что происходит. Помчался в институт. Здесь, в родном кабинете, ему стало значительно легче. Надо было соображать. А что соображать? По Уставу и по закону его никто не имеет права тронуть, по крайней мере, еще год — до очередных перевыборов, он избран сроком на пять лет. Противное возможно, если есть явные нарушения Устава и Положения. Как ему кажется, у него все нормально. Однако он знает, где живет, понимает, что все, абсолютно все, в этой стране, тем более в Чечне, возможно, и ему хочется хоть с кем-то поделиться, и он первым делом позвонил жене в Москву: не прямым текстом, а как бы законспирировано объяснил ситуацию и порядок озвученных фактов и цифр.
Жена быстро все сообразила:
— Ты ненормальный! Дети растут, ремонт в квартире, деньги нужны. Возвращайся к министру и сообщи: согласен даже на процент, на полпроцента — это ж миллионы! А у тебя ж и гроша ломаного за душой нет. А вдруг кто помрет — на что похороним?.. Судьба дала нам шанс за твои труды… Ты всю войну в этой Чечне, сколько раз был на краю гибели! Возвращайся быстрей, умоляй, проси. Иди к министру.
Первая мысль Цанаева: жена права, время такое…
Но тон. Какой тон! Словно в сказке Пушкина старуха старику: «Возвращайся к синему морю, зови золотую рыбку…» «Боже, во все времена так», — думает он. И еще терзался, как поступить: скорее всего, как жена советует, точнее, велит, как в кабинете появилась Аврора:
— Гал Аладович, на вас лица нет. Вы закурили в кабинете. Что случилось?
Цанаев рассказал, как есть, и даже наказ жены.
— И что вы решили? — Аврора вся напряглась.
— А ты что советуешь?
— Это харам! Даже слышать это грех! — Аврора вскочила. — Эти изверги, эти предатели и подонки продали Родину, всех и вся. Из-за них мои братья погибли!.. И вы можете встать в их ряд! — она выскочила из кабинета, за ней задрожала дверь.
Если бы не эти слова Авроры, то Цанаев почти что готов был звонить и бежать к министру. Однако Аврора засовестила, и Цанаев впал в тягостное сомнение под влиянием двух женских мнений — жены и коллеги. Еще ночь он колебался, а потом заиграло тщеславие: какой-то кандидат наук, и то под сомнением, пусть даже и министр, на него повышает голос, даже кричит. Нет! Ни за какие деньги!
«Все решается в Москве», — правильно подумал Цанаев, вылетая в столицу.
В их квартире ремонт, и жена очень приветливая:
— Ну что, был у министра? Что сказал?
— Не был.
— Что?.. Ты что, ненормальный?! Наконец-то судьба нам благоволит, а ты — спиной.
— Что ты несешь? В чем ты нуждаешься? Ты не знаешь, как люди в Грозном живут.
— Я знаю, как люди живут, — закричала жена, стала перечислять фамилии знакомых москвичей.
— Я не банкир и не бизнесмен, — оправдывался Цанаев, и чуть погодя: — Этот министр-чеченец — кандидат сомнительных наук, ничего не решает. Все решается здесь, в Москве. Я завтра пойду к вице-пре-зиденту РАН и все утрясу.
Вице-президент — негласный куратор Цанаева, человек высокообразованный, воспитанный, сразу же откликнулся на просьбу Цанаева.
Цанаев, как говорится, не стал выносить сор из избы: про «откаты» и «распилы» — ни слова, только то, что его хотят местные власти снять.
— Нет, нет, это невозможно, — говорит академик, — вы избраны по Уставу и закону. Лишь через год перевыборы, и все решается Ученым советом и Президиумом РАН. Так что не волнуйтесь.
Успокоенный Цанаев покинул здание Президиума, снял с «беззвучного» телефон — столько звонков из Грозного. Вновь звонок:
— Цанаев? Гал Аладович, вы в Москве? Срочно вылетайте. Вас вызывают на заседание правительства.
— Да-да, — доволен Цанаев; без науки, без его личного участия, как ученого, какое может быть правительство, тем более в такой тяжелый период, когда фактически президента нет и неизвестно, кто рулит.
Из-за задержки рейса на заседание он опоздал, сел, как указали, у самого края, и тут же ведущий объявил:
— Возвращаемся к первому вопросу, слово министру.
Недолюбливая этого министра, Цанаев даже не стал вникать в его слова, как услышал свою фамилию и следом — «назначить исполняющим обязанности директора НИИ доктора наук, профессора…».
— Это невозможно! — как ужаленный вскочил Цанаев. — Это беззаконие. Только ученый совет и Президиум РАН имеют право снимать и назначать.
— Воюя, мы отстояли эту власть, — парировал министр, — и нам решать, кого снимать, кого назначать.
— Кто воевал, а кто нет, мы знаем, — закричал Цанаев, он еще как-то яростно возражал; видел, что напротив чиновник жестами умоляет — «замолчи». А сидевший рядом руководитель за карман пиджака тянул вниз — «сядь», — ткань порвалась, но Цанаев все не садился, отстаивая свою позицию и называя происходящее беззаконием, пока к нему не подошел здоровенный охранник:
— Ваш вопрос решен, — огласил ведущий. — Посторонние, покиньте помещение.
Все же Цанаев не до конца потерял голову — понял, что он здесь уже посторонний. Прибыв в свой кабинет, понял, что и здесь лишний: не на его месте, но уже, сидел и.о. директора, перед ним — «распоряжение правительства».
— Гал Аладович, — извиняется и.о. директора, — я не виноват. Сам был в Москве, а тут такое… Надо ж руководству подчиняться.
— Я знаю, где руководство, — как бы про себя обиженно пробормотал Цанаев. — Мы еще посмотрим. Руководство-то в Москве, — с этими словами Цанаев покинул кабинет и уже будучи во дворе пытался набрать вице-президента, все руки дрожат, как сам вице-президент звонит:
— Гал Аладович, тут дело такое… Сами понимаете: политика есть политика. А Чечня — дело щепетильное. Словом, был звонок из Администрации президента России… Мы обязаны поддержать кандидатуру правительства Чечни.
Цанаеву, наверное, надо было бы и хотелось отключить телефон, а он вместе этого:
— Спасибо… Я понимаю. Так даже лучше для меня. Что мне делать в этой дыре?! Науки никакой.
— Да-да, вы ведь, Гал Аладович, ученый с мировым именем. И любой московский институт сочтет за честь вас в штате иметь… Тут у вас и семья, и квартира.
— Спасибо, спасибо, — последнее Цанаев говорил искренне, потому что ему напомнили о подаренной Президентом квартире в Грозном, на которую он так и не удосужился получить хоть какую-либо бумажку, не говоря уж об ордере.
С этой целью он направился в регистрационную палату, а там ему заявили — для оформления квартиры необходим документ-основание.
— Эту квартиру мне подарил Президент, — утверждал Цанаев. — Вручил ключи, это по телевизору даже показывали.
— Телевизор не документ, нужен ордер.
— Вот вы и выдайте мне ордер.
— На основании чего?
— Президент подарил.
— Президента нет.
— Ха-ха, уже забыли? Другому господину служите?.. Совести у вас нет, — и еще более нелицеприятное нес Цанаев, пока его почти силой не выставили, хорошо, что еще не побили — интеллигентный вид спас.
Боясь, как бы и квартиру не отобрали, Цанаев поспешил домой и по пути увидел вино-водочный магазин. В Грозном это случалось крайне редко, а вот в Москве Цанаев не то что запоем, но к бутылочке частенько прикладывался, и вот напиться-забыться решил. Взял сразу же пять бутылок водки, на следующий день столько же и про запас, а потом даже не помнит: оказывается, телефон потерял и дверь никому не открывал, а может, никто и не стучал, а если стучал, он не слышал, пока не появилась — действительно, как утренняя заря — Аврора, и, конечно же, как озарение иль отрезвление, Цанаев протер глаза: