Записки у изголовья (Полный вариант) - Сэй Сёнагон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На веранде дворца неподалеку от женских покоев были положены подушки для сидения, но куродо и не подумали ими воспользоваться.
Если же какая-нибудь дама из свиты танцовщиц попадалась им на глаза, они отпускали слова похвалы или едкой критики. В эту пору, кажется, ничто не имеет значения, кроме церемониала Госэти.
Вечером того дня, когда должна была состояться репетиция танцев перед императором, куродо были чрезвычайно суровы и никого не пропускали в зал. Они говорили до обидного резко:
— Посторонних не впустим, кроме двух сопровождающих дам и девушек-прислужниц. Придворные упрашивали их:
— Пропустите, ну хотя бы одного меня…
— Нет, другие будут в обиде, — твердо отвечали куродо. — Как же можно?
И все же двадцать придворных дам императрицы явились тесной толпой, силой открыли дверь, не обращая никакого внимания на куродо, и с шумом ворвались в зал.
Забавно было глядеть на куродо. Окаменев от неожиданности, они восклицали:
— В какие беззаконные времена мы живем!
Вслед за придворными дамами валом повалили все служанки. Тут уж на лицах куродо изобразилась полная растерянность.
Сам государь, присутствовавший там, нашел, вероятно, эту сцену очень забавной.
Накануне главного представления юные девушки-прислужницы тоже выступили с танцем. Чудесное представление! Как приятно было смотреть на их юные лица, озаренные огнем светильников.
93. Император принес государыне лютню…
Император принес государыне лютню, прозванную Безымянной[192]. Пойдем посмотрим и попробуем сыграть на ней, — говорили между собой дамы. Мы все пошли в покои государыни, но не стали играть на лютне по-настоящему, а только перебирали струны.
— Почему ее прозвали Безымянной? — спросила одна из нас.
— Она ничем не примечательна и потому не заслужила имени, — ответила государыня.
«Замечательно сказано!» — подумала я.
Госпожа Сигэйся, навестившая свою старшую сестру императрицу, заметила в разговоре:
— У меня есть дома очень красивая многоствольная флейта. Ее подарил мне покойный отец.
Господин епископ Рюэн[193], младший брат государыни, воскликнул при этих словах:
— Отдай мне флейту. У меня есть великолепная семиструнная цитра, я отдам ее взамен.
Но госпожа Сигэйся словно не слышала и продолжала говорить о другом. Епископ несколько раз повторил свою просьбу, думая, что под конец его сестре придется сказать что-нибудь, но она упорно отмалчивалась.
— А она думает: «Нет, не обменяю!» — с тонким остроумием заметила государыня. Как она была очаровательна в эту минуту!
«Ина̀-каэ̀дзи» — «Нет, не обменяю!» — так зовут знаменитую флейту.
Но епископ, видно, ничего не слышал об этой флейте и, не оценив намека, только досадовал.
Это случилось, помнится, в то время, когда императрица проживала в своей канцелярии.
Флейта «Нет, не обменяю!» принадлежит императору. Другие флейты и цитры, которые находятся во владении государя, тоже носят удивительные имена. К примеру, лютни: Гэ̀ндзё — «Выше тайны», Бокубам — «Конское пастбище», Идэ̀ — «Запруда», Икё̀ — «Мост на реке Вэй», Мумё̀ «Безымянная». Шестиструнные цитры называются Кутикѝ — «Пустая скважина», Сиога̀ма — «Градирня», Футанукѝ — «Два глазка»…
Я также слышала о флейтах Су̀йро — «Водяной дракон», Косуиро̀ — «Малый водяной дракон», Уда̀-но хосѝ — «Монах Уда», Кугиу̀ти — «Молоток для гвоздей», Хафута̀цу — «Два мотка» и еще о многих других, чьи имена я забыла.
То-но тюдзё, восторгаясь ими, любил повторять поговорку: «Их бы на почетную полку в сокровищнице Гиёдэ̀н[194]!»
94. Придворные провели весь день, играя на флейтах и цитрах…
Придворные провели весь день, играя на флейтах и цитрах перед бамбуковыми занавесями, что закрывают от любопытных глаз покои императрицы. Когда в сумерках внесли светильники, придворные удалились, каждый своей дорогой.
Верхние створки решетчатых рам еще не были спущены, двери не затворены, и сквозь бамбуковую занавесь можно было при свете огней увидеть все, что делается в покоях государыни.
Императрица сидела, поставив лютню прямо перед собой. Великолепие пурпурной ее одежды не описать словами, она была надета поверх многих исподних одежд из гибкого лощеного шелка. Рукав одежды изящно падал на лютню, блестевшую черным лаком. Позади темной лютни виднелся ослепительно-белый лоб… что могло быть прекраснее?
Я подошла к одной из придворных дам и сказала:
— Нет, девушка, «лицо которой было полускрыто»[195], не сияла такой красотой. Куда ей, простолюдинке!
Дама эта с трудом проложила себе дорогу сквозь толпу других фрейлин, чтобы скорей сообщить мои слова государыне.
Императрица рассмеялась.
Дама вернулась и передала мне:
— Государыня изволила молвить в ответ: «Пора расставаться[196]…» Но знаешь ли ты, о чем речь?
В устах дамы это звучало забавно, ведь она ничего не поняла.
95. То, что причиняет досаду
Вы послали кому-нибудь письмо или ответ на присланное вам письмо, и после того, как гонец уже ушел, вам приходит в голову, что несколько слов надо бы непременно заменить.
Вы наспех зашивали что-то. Казалось, работа закончена, но выдернув иглу, вдруг видите, что забыли завязать узелок на нитке. Досадно также, когда заметишь, что шила что-то наизнанку.
Однажды, когда императрица гостила в Южном дворце у своего отца, она прислала нам сверток шелка с повелением:
— Мне спешно нужно платье. Беритесь за работу все вместе, чтобы закончить ее до следующей стражи.
Все мы собрались в главном павильоне дворца. Каждая из нас взяла по куску шелка и, надеясь перегнать остальных, стала шить быстро-быстро, не отрывая глаз. Спешили мы, как безумные.
Кормилица госпожа мёбу, которой достался один из рукавов, шила быстрее всех и кончила первой. Второпях она не заметила, что рукав пришит наизнанку. Даже не завязав последнего узелка, кормилица положила работу и поднялась с места.
Когда мы стали прилаживать разные части платья друг к другу, то сразу заметили ошибку.
Женщины подняли смех и шум:
— Исправь скорее, сшей наново.
— Кто ошибся, тому и шить наново. Если бы это был узорчатый шелк, ну, тогда, конечно, видно, где лицо, где испод. Сразу нашли бы виновную, исправь, мол, поскорее. Но ведь это гладкий шелк, как узнаешь, кто когда напутал? С какой стати я обязана шить за других? Дайте эту работу тем, кто еще не кончил, — заупрямилась кормилица.
Пришлось другим женщинам во главе с Гэн-сёнагон взяться за переделку. Они торопливо работали иглой, бормоча с сердитым видом:
— Только спорить умеет, куда это годится!
А кормилица смотрела на них, сложа руки.
Занятная вышла сценка.
Посадишь в саду кусты хаги и мискант, выйдешь любоваться их необычной красотой… И вдруг является кто-то с длинным ящиком и лопатой, у тебя на глазах начинает копать вовсю, выкопает растения и унесет. Как обидно и больно!
Если бы вместо меня появился знатный господин, негодник не посмел бы так себя вести. А мне на все мои упреки он только отвечал:
— Я совсем немного… — И был таков.
Слуга какой-нибудь влиятельной дамы является к провинциальному чиновнику и нагло дерзит ему. На лице слуги написано. «А что ты мне сделаешь?»
Как это оскорбительно!
Тебе не терпелось прочитать письмо, но мужчина выхватил его у тебя из рук, отправился в сад и там читает… Вне себя от досады и гнева, погонишься за ним, но перед бамбуковым занавесом поневоле приходится остановиться, дальше идти тебе нельзя. Но до чего же хочется выскочить и броситься на похитителя!
96. То, что неприятно слушать
Кто-то в свое удовольствие неумело наигрывает на цитре, даже не настроив ее.
Пришел гость, ты беседуешь с ним. Вдруг в глубине дома слуги начинают громко болтать о семейных делах. Унять их ты не можешь, но каково тебе слушать! Ужасное чувство.
Твой возлюбленный напился и без конца твердит одно и то же.
Расскажешь о ком-нибудь сплетню, не зная, что он слышит тебя. Потом долго чувствуешь неловкость, даже если это твой слуга или вообще человек совсем незначительный.
Тебе случилось заночевать в чужом доме, а твои челядинцы разгулялись вовсю. Как неприятно!
Родители, уверенные, что их некрасивый ребенок прелестен, восхищаются им без конца и повторяют все, что он сказал, подделываясь под детский лепет.
Невежда в присутствии человека глубоких познаний с ученым видом так и сыплет именами великих людей.
Человек декламирует свои стихи (не слишком хорошие) и разглагольствует о том, как их хвалили. Слушать тяжело!
97. То, что поражает неприятной неожиданностью
Чистишь до блеска гребень для украшения волос, вдруг он за что-то зацепился — и ломается.
