Сладкая боль - Татьяна Истомина

— А тебе какая слава нужна? — неожиданно спросила Лера.

— Мне слава? Господи, да неужели ты меня считаешь такой скудоумной? Мне жизнь нужна… без ограничений. Жизнь для себя, а не слава для других.

— А мне любовь…

— Все. Приехали. Выходи, любвеобильная сестра.

Машина остановилась среди однотипных пятиэтажек; если бы не чистота во дворах, не ухоженные клумбы и не белые стены домов, можно было подумать, что сестры очутились в Москве.

— Район, скажем прямо, не блеск. Интернациональный, — вынимая чемодан, объясняла Тамара. — Да ты сюда не навсегда. Ты же у нас в миллионера приехала влюбляться… Да-да — пятый этаж, лифта нет, дверь без кодового замка… А ты что хотела? Авеню Фош я тебе предоставить не могу, — добавила она в ответ на вопросительный взгляд Валерии.

Кряхтя и охая, они втянули тяжелый чемодан на последний этаж. Тамара позвонила, и через минуту на пороге появился хозяин — «француз» Володя Копытов.

— О! Тамарочка, привет! — широко улыбаясь, пропел он. — Заходи! — Увидев стоящую за спиной сестры Леру, добавил: — Проходите, девочки!

— Вот, люби и жалуй, моя сестра Валерия, — представила Тамара немного смущенную Леру.

— Очень рад! А я уже давно поджидаю твою сестренку…

— Ой, ты же знаешь, эти вечные задержки с визами, — ответила Тамара, небрежно упав в пушистое кресло.

Лера села напротив сестры, а хозяин, поставив на небольшой столик бокалы и несколько бутылок, устроился на диване. Валерия украдкой оглядела комнату, стилизованную под русскую избу.

«И какого черта надо ехать в Париж, чтобы устраивать тут рязанскую деревню?» — насмешливо подумала она.

Один угол комнаты был заставлен расписными подносами, матрешками, деревянными шкатулками, ложками. В другом, занавешенном пестрой шалью, на тумбочке возвышался огромный самовар. На стене висела большая картина с изображением голой коротконогой с толстыми ляжками русской бабы. Еще один угол переливался поддельным золотом дешевых икон.

Закончив свой беглый осмотр, Лера прислушалась к разговору сестры с хозяином дома.

— Ну, поехал плакаться о своей несчастной парижской жизни…

Тамара сочувствующе изредка кивала головой, а Лера, еще не изучившая эмигрантский политес, неожиданно совершенно искренне и прямо сказала:

— Володя, если тебе так плохо здесь, возвращайся назад!

Бедный Копытов чуть не поперхнулся. Он находился в самой середине своей ностальгии по родным березам, как эта новоприбывшая, ради которой он, собственно говоря, и старался, чтобы она по своей наивности не слишком обольщалась парижской жизнью, вдруг брякнула: «Возвращайся!»

— Чего это я поеду? — взъерепенился Вовка. — Чего это я там… — но, вовремя спохватившись, опять начал разливать реки тоски.

«Так, с ним все ясно, — решила Лера. — Можно без церемоний». — И, поднявшись, сказала:

— Я квартиру посмотрю. Да, Володя, а где моя комната?

Копытов, вновь прерванный на душещипательной ноте, замолчал и печальными глазами посмотрел на свою гостью.

— Слушай, Володя, я не первый раз в Париже и все ваши ностальгические арии знаю наизусть. Так что я тебя сильно слушать не буду, не старайся… — Однако, случайно поймав взгляд сестры, добавила: — А вот Тамара говорила, ты стихи пишешь, это интересно.

В глазах Копытова зажглись яркие звездочки удовольствия.

— Пишу…

— Ты лучше нам стихи почитай…

Лера еще не успела закончить фразу, как тот приступил к декламации.

— Ну пошел, поехал «последний поэт деревни»…

Валерии пришлось сесть и придать лицу задумчивый вид.

«Н-да, Томка мне свинью подложила… Так и с ума сойти недолго, если слушать его каждый вечер».

Она посмотрела на сестру, глаза Тамары смеялись, а губы пытались сохранить сосредоточенное спокойствие.

«И как Томка так может? — недоумевала Лера. — Надо бы и мне научиться».

А Копытов самозабвенно читал свои опусы. Валерия, глядя на его круглую, словно блин, рязанскую физиономию, с немного толстыми губами, которые он постоянно облизывал языком, думала, что было бы очень неплохо, если бы этот доморощенный поэт заткнулся и она смогла бы, приняв душ, отправиться спать.

Черные стены нескончаемого тоннеля мелькали за окнами, на которых яркий свет вагона отражал усталое лицо Валерии. Она сидела, вжавшись в самый уголок, рядом с дородной, обернутой в пестрые ткани, негритянкой. Полгода уже прошло с тех пор, как Лера стала мадам Муру. Ее «муж» на другой же день после церемонии, получив то, что ему причиталось за его услуги, скрылся в неизвестном направлении.

Молодая женщина невольно поморщилась. Ей вспомнилось, как она в один из вечеров, когда ее денежные запасы были уже на исходе, надев новые колготки и изрядно поношенный костюм от Мюглера, щедрый подарок сестры, отправилась на Елисейские Поля с твердой надеждой непременно встретить того, ради кого она сюда и приехала.

В обворожительный весенне-летний вечер Лера поднялась на эскалаторе из метро, и перед ее глазами возникла величественная Триумфальная арка — сердце Парижа. Молодая женщина воздушной, игривой походкой, чуть касаясь серых гладких плит, пошла по сверкающей огнями, витринами, товарами, глазами туристов улице. Она чувствовала: на нее обращают внимание. Призывно-многозначительное «Bon soir!», что могло бы значить: «Простите, вы не хотели бы со мной познакомиться?» — раздавалось со всех сторон. Но Лера, мельком взглянув на мужчин, желавших свести знакомство, отворачивала голову и шла дальше. Дважды прогулявшись по Елисейским Полям и не встретив ничего подходящего, она отправилась полюбоваться роскошными витринами многочисленных галерей, как говорят французы: «облизать витрины». Замерев в раздумье перед бутиком с дамскими сумочками, Лера услышала, как кто-то сзади подошел к ней и, немного помолчав, спросил:

— А вам какая нравится?

Молодая женщина посмотрела на неожиданного собеседника.

«Нет, не то», — тут же мелькнуло в голове, но, вспомнив, что вечер уже клонится к глубокой ночи, а она еще ни с кем не познакомилась, решила поддержать беседу.

— Вот эта, красная!

— И в самом деле, очень красивая, но цена…

«Еще и двух слов не сказал, а уже цена… — усмехнулась про себя Лера. — Сейчас начнет причитать, как все французы: «Tres cher, tres cher…»[8] Можно подумать, что я и без них не знаю, что очень дорого».

Кавалер, среднего роста и, видимо, обладатель такого же среднего кошелька, пригласил Леру, как принято в Париже, на чашечку кофе. Они зашли в кафе рядом с небольшим рестораном «Hippopotamus».