На виду у всех - Ноах Мельник

На полпути в Слоним - Полонка. Задами я пробрался в избу к Аньцутам соседям моих родственников. Они рассказали подробности: евреев Полонки расстреляли весной 1942 года. Бабушка Мерча подожгла свой дом. Спички единственное оружие, оказавшееся у старушки. Она предпочитала сгореть заживо вместе со своим имуществом. Полицаи потушили огонь, а бабушку поволокли на расстрел, притом ее так били, что местами сквозь окровавленное тело видны были кости. Доба где-то спряталась, но, узнав про судьбу семьи, сама побежала к месту расстрела - не хотела жить.

В Слониме полно было немцев, но ни они, ни полицаи не обратили на меня внимания. Ночевал я на чердаке полусгоревшего еврейского дома. За городом лучшей показалась мне дорога, ведущая на северо-запад в сторону Липичанской пущи. По шоссе сновали грузовики с немцами, на мундирах - эсэсовские эмблемы. Но на остановившемся у обочины грузовике заговорили по-украински. Неужели это "украинское войско" в эсэсовской форме? На очередном перекрестке меня задержал украинец-часовой.

- Документы! - потребовал он.

Я вспомнил свой "арийский" паспорт, которым впервые придется воспользоваться. Поможет ли он мне? Солдат внимательно сличил фотографию с оригиналом и отпустил меня. Так же благополучно прошла проверка и в других местах. Но свернуть в сторону от шоссе я уже не мог. На горизонте маячили конные разъезды "украинско-эсэсовской армии". Выходит, опоздал. В октябре 1942 года масса украинских, литовских и белорусских полицаев выплеснулась на дороги Западной Белоруссии. Огромный невод сжимался, гнал партизан в его середину, где их, по замыслам стратегов в Берлине, должны были полностью уничтожить.

Под вечер я зашел к солтысу очередной деревни. Моя легенда: последнее время жил в Слониме, осиротел, иду к родственникам. Солтыс направил меня на ночлег к одинокой старушке. В тот день у нее гостила сестра из деревни Золотеево, за местечком Деречин. Сестра хозяйки предложила мне пожить у нее. Она живёт только с мужем, детей дома нет. Им нужен пастушок. Я, конечно, согласился. Назавтра я запряг коня, усадил старушку и, взяв вожжи, уселся на облучке, как подобает мужику. На выезде из Деречина к нам подошел полицай:

- Здравствуй, мама, кого везешь? - обратился он к старушке.

Она рассказала сыну, что взяла к себе сироту, поскольку она и муж не в состоянии управиться с хозяйством. Полицай зло посмотрел на меня:

- Не надо вам никакого помощника, сами управитесь, а ты, - обратился он ко мне, - пойдешь со мной.

Вскоре мы оказались перед комендатурой местной жандармерии и полиции. В этом двухэтажном деревянном здании размещалось раньше лесничество. Теперь его обнесли высокой стеной из двух рядов бревен, между которыми насыпали земли. Весь участок огородили колючей проволокой. На углах - дзоты с накатами бревен, в амбразурах пулеметы. Гитлеровцы хорошо укрепились.

Полицай оставил меня под присмотром часового, а сам пошел докладывать начальству, что задержал подозрительного. Через несколько минут он вернулся, вместе со мной поднялся на второй этаж, втолкнул меня в какую-то дверь, а сам остался в коридоре. В комнате стоял невысокий чернявый, с заметным брюшком, немец в форме СД, а рядом - переводчик в гражданском рослый австриец, оставшийся в этой местности после Первой мировой войны. Выслушав мою легенду (я прикинулся, что немецкого языка не знаю), переводчик и немец, внимательно осмотрев мой паспорт, дали указание войту устроить меня на ночлег у местных жителей. Я - свободен.

За ночь выпал снег и ударил мороз. Куда мне, ослабевшему от голода и холода одинокому мальчишке, податься? Облава против партизан продолжается, горят белорусские деревни. Будь что будет, пойду опять к немцу.

- Паночку, не нашел свою тетю, уехала, дайте какую-нибудь работу, попросил я.

- Работа, арбайт? Гут, гут.

Немец сел за стол, что-то напечатал на машинке:

- Иди к зондерфюреру, он даст тебе работу.

Завернув за угол, оглянулся я и пробежал глазами текст. Там было: "Предоставить работу бездомному". Для начала совсем неплохо.

Зондерфюрер оказался молодым, симпатичным на вид оберлейтенантом вермахта. Убедившись, что я его не понимаю, он открыл дверь в соседнюю комнату и крикнул:

- Ирена!

Вошла смазливая девчонка лет восемнадцати, выполнявшая здесь роль домохозяйки и делившая с зондерфюрером постель. Она передала мне приказ немца являться сюда ежедневно на работу. Хозяйство немца состояло из награбленного в партизанской деревне коня, коровы, свиней и гусей. Мне надо было варить картошку свиньям, раздавать корм, убирать навоз. Зондерфюрер, как истый немец крестьянского корня, сам доил корову. В его основные обязанности входило руководство заготовкой для Германии леса и сельхозпродуктов - занятие лучшее, чем воевать на фронте. По его распоряжению мне выделили квартиру для ночлега.

Управившись с работой, я садился на кухне в углу за печью, и ждал, когда Ирена даст мне поесть из того, что осталось после господской трапезы. К зондерфюреру иногда приходили в гости жандармы. После выпивки голоса становились громче. Хозяин был уверен, что я не понимаю их, и они не стеснялись. Из разговоров я понял, что дела на фронте у немцев неважные.

К Ирене приходила бабушка. Она стучала посохом о пол и кричала:

- Курвёнтко малэ, идзь до дому!..

Ирена фыркала, как рассвирепевшая кошка. Старуха плевалась, вспоминала матку Боску и все кары, ожидающие негодницу на том свете.

Вскоре вернулся после болезни постоянный работник зондерфюрера, а меня немец отправил в помощь мобилизованным в окрестных деревнях парням, укрывающим на зиму картофельные бурты. Эта работа была мне не по силам, и повар взял меня в помощники чистить картошку, носить воду из колодца. Однако парни скоро закончат работу, вернутся к своим деревням, а мне куда? Опять выручил случай. Один из них сказал, что в семье, где он квартирует, немцы убили сына и зятя хозяйки. Оставшиеся две женщины соглашаются взять меня, чтобы я присматривал за скотом.

В тот день я отправился по указанному адресу. На краю местечка, в глубине двора виден небольшой приземистый дом, крытый соломой. За домом традиционные крестьянские постройки: погребня, сарай для скота, свинарник и гумно. Пройдя просторные темные сени, я оказался в пахнущей живительным теплом кухне. У окна сидела за прялкой старушка, наматывая на веретено тонкую льняную нить. Вместо принятой в деревне общей "хаты" дом был разделен на несколько комнат. В зале висел образ богоматери, свидетельствующий, что в доме живут поляки-католики.

Я изложил свою заученную легенду. Она не вызывала сомнений, поскольку уже прошла проверку в жандармерии, кроме того, я знал наизусть "Отче наш", умел креститься ладошкой с левого плеча на правое и по воскресеньям посещал костёл. Жильцы этого дома: Филомена Дедович, под семьдесят, и ее дочь Анна - тридцати пяти лет. Хозяйство немалое: лошадь, две коровы с телками, десяток овец, свиньи, гуси и куры. Земли: семь гектаров пашни и по три гектара сенокосов и пастбищ, большой огород и участок под сад.

После обеда Анна знакомила меня с работами, которые мне под силу. Зашли в гумно приготовить соломенную резку. Оказывается, с осени обмолотили немного ржи на семена, но сейчас кончается даже солома на корм, а гумно завалено по самую крышу снопами ржи, пшеницы, ячменя и овса. Некому молотить. Я сказал, что с этой работой могу справиться. Анна посмотрела на меня с недоверием, но я полез наверх, сбросил на ток десять снопов овса, уложил их в два ряда колосьями внутрь, выбрал среди висящих в углу цеп получше, затем прошелся цепом по снопам, перевернул снопы и обмолотил их с другой стороны, потом развязал перевясла и обмолотил комли. Осталось мне связать в снопы солому, после чего выбрал граблями пустые колоски и сгреб в угол тока зерно с мякиной. Очень пригодились знания, полученные на хуторе Василя.

Анна высоко оценила мою работу. Она улыбнулась уголком рта и сказала:

- Видно, что ты крестьянский хлопчик.

Это должно было снять подозрения, что являюсь не тем, за кого себя выдаю, в особенности, что я - еврей. Ведь если не по правилам связать сноп или сделать другую крестьянскую работу, то в деревне говорили: "по-жидовску". Позже мне один полицай хвастался, что может безошибочно выявить любого скрывающегося еврея, поскольку ни один еврей не выговорит слово кукуруза (по отношению ко мне подозрений у него даже в мыслях не было: ведь я не картавил).

Итак, я остался в этом доме. В местечке говорили, что Дедовичи взяли себе "парабка". Батрак этот не дюжий мужик, мальчишка (из-за недоедания и переживаний я ростом не вышел и выглядел моложе своих лет), но все же женщинам помощь. Коль батрак, то персона моя не вызывала излишнего любопытства. Дело житейское, бездетные семьи, как правило, брали себе пастушка на лето, а то и на круглый год. А пока, главной работой была молотьба. Решалось, кто кого обгонит: или я быстрее обмолочу свезенные в гумно снопы, или их переточат мыши. Мне эта работа пришлась по душе, она успокаивала. Начинал я молотьбу рано утром и завершал ее в сумерках, занимаясь в перерывах другими хозяйственными делами. Кормили меня отлично, а в мороз легче выбивается зерно из колосьев.