Ночной сторож, или Семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году - Вениамин Каверин

Очевидно, именно об этом шел громкий разговор, доносившийся из-за двери кабинета министра, – дядя Костя ждал Тулупова в приемной. Потом послышался смех, и еще через несколько минут Тулупов вышел в приемную с подписанным приказом. Вот он:

«Пункт 1. Разрешаю с 1-го апреля 1970 года считать Снегурочку, сбежавшую из Института Вечного Льда, самой обыкновенной девочкой без особых примет.

Пункт 2. Имя, отчество, фамилия: Снежкова Анастасия Павловна. Время и место рождения: поселок Немухин, 1970 год.

Социальное положение: служащая.

Отношение к воинской повинности: не подлежит».

– А почему Снежкова? – спросил дядя Костя.

– Их всех выписывают Снежковыми. Ну, а как еще? Снегурочкина? Если ей не понравится, переделаем. Но ведь она же все равно со временем замуж выйдет.

– А почему служащая?

– Поправим, если хотите. Домашняя хозяйка?

– Нет уж, пускай служащая. А почему Павловна?

– Это я виноват, – немного смутившись, ответил Тулупов. – Но ведь, в сущности, они все мои дети. Другое нехорошо.

– А именно?

– Долго объяснять. Пошли к секретарю, может быть, он не заметит.

Но секретарь заметил, даром что он был в снеговых очках. Внимательно прочитав приказ, он вернул его Тулупову.

– Не выйдет, – холодно сказал он.

– Почему? Ведь министр подписал.

– Да. Очевидно, забыл, что Снежные Красавицы еще не цветут.

– Ничего не понимаю. Объясните, пожалуйста, – попросил дядя Костя.

– Да что там, чиновники проклятые, – отводя его в сторону, проворчал Тулупов. – Вы понимаете, к таким приказам вместо печати прикалывается веточка Снежной Красавицы. А сейчас середина марта, и она еще не цветет. Послушайте, а может быть, веточку можно нарисовать? – повернувшись к секретарю, попросил он. – У меня в институте один парень рисует что твой Репин. Как живая будет.

– Вы же на основании этого приказа будете метрику хлопотать?

– Да.

– Ну вот. Милиция не позволит.

Секретарь снял очки, зажмурился от света и поманил Тулупова поближе. У него был симпатичный взгляд, и сразу стало ясно, что снеговые очки он носит просто для приличия.

– Попробуйте наведаться к Башлыкову, – оглянувшись по сторонам, тихо сказал он. – Он всю жизнь возится со снежными деревьями. Может быть, он вам поможет.

– Какой Башлыков?

– Из Отдела Узоров на Оконном Стекле.

– Он же на пенсии.

– Вот об этом с ним как раз не стоит разговаривать, – улыбнувшись, сказал секретарь. – О чем угодно, кроме пенсии. А то вы получите не снежное дерево, а фиговое. Вообще к нему стоит заглянуть, у него сад прекрасный.

Он надел снеговые очки и, чтобы все его пугались, свирепо выдвинул нижнюю челюсть.

– Понятно, – сказал Тулупов. – Пошли.

Тут произошли два события одинаково важных. Во-первых, выходя из Министерства, дядя Костя оступился и сильно подвернул левую ногу. Во-вторых, случилось то, чего никто не ожидал, кроме Тулупова, утверждавшего, что в Министерстве напутали с мартовскими метелями: по радио сообщили, что завтра начнется сильный шквал. О шквалах обычно не сообщают, а тут не только сообщили, но и посоветовали: птицам сидеть по гнездам, а милиционерам привязать к ногам что-нибудь тяжелое, потому что они, как известно, не могут уйти с поста даже в самую плохую погоду.

Пока дядя Костя хлопотал о Настеньке, Петька читал ей «Таинственный остров». Слушая, она штопала что-нибудь или шила. В интересных местах она поднимала глаза, взмахивала ресницами, и у Петьки – ух! – с размаху куда-то ухало сердце.

Они ходили в магазины, и на солнечной стороне Петька держал над Настенькой китайский зонтик. Она говорила: «Петенька, я сама», но держал всетаки он – просто потому, что это было приятно.

Они разговаривали. Настенька рассказала ему свой сон, и Петька сказал, что ей еще повезло: он лично никогда не видит снов.

– Но, с научной точки зрения, – объяснил он, – люди, которые видят сны, почти ничем не отличаются от людей, которые их не видят.

Потом Настенька рассказала о Пекаре, как он заботится о ней, не топит в ее комнате, а по вечерам заставляет принимать ледяную ванну.

– Главное, чтобы душа была горячая, – говорил он, – а прочее – кино. Вот ты вроде прохладная, а от тебя в доме тепло. В чем же дело?

Когда он хотел похвалить что-нибудь, он говорил: «Рояль». «Ух, я сегодня кренделя выдал! Рояль!»

Так они сидели и разговаривали, когда дядя Костя вошел, сильно хромая, и плюхнулся в кресло.

– Беда, братцы, подвернул ногу.

Пока Настенька бегала за полотенцем и холодной водой, он разулся и долго горестно рассматривал распухшую ногу.

– Раз, два, три, – сказал он и сунул ногу в ведро с холодной водой. – Вот что, Петя, есть на свете такой – ох! – Башлыков из Отдела Узоров на Оконном Стекле. Ты немедленно – ох! – поедешь к нему и передашь это письмо. Но ни слова о пенсии. Ни слова! Если уж очень захочется сказать «пенси-я», говори что-нибудь другое на «пе»… «пекарня» или «пе-нал». Понятно?

Петя жил в Немухине, а Башлыков – в Мухине по той же Киевской железной дороге.

Можно было ожидать, что в его саду Снежные Красавицы стоят рядами, поднимая свои крупные белые чашечки среди зубчатых листьев. Ничуть не бывало! В самом обыкновенном палисаднике его встретил старичок с сиреневой сливой-носом. Уже по этому носу было видно, что с ним лучше не говорить о пенсии.

– Здравствуйте, дяденька, – сказал Петька, чувствуя, что ему до смерти хочется спросить, какая у старика пенсия – по нетрудоспособности или за выслугу лет. – Меня просили передать это письмо.

Башлыков прочитал письмо.

– Так-с, – задумчиво сказал он. – Хорошая девочка?

– Очень.

– Из Снегурочек?

– Да. Но все равно жалко. Она говорит – интересно.

– Что именно?

– Вообще жить. Она говорит, что даже просто дышать и то интересно. Другие не думают, верно? Дышат и дышат. А ей интересно.

– Еще бы, – сказал Башлыков. – Даже мне интересно.

– А в Министерстве, между прочим, без вас совершенно запутались среди узоров на оконном стекле, – сказал Петька. – Даже странно, говорят, без Башлыкова ни на шаг. Вот уж не думали.

Старичок засмеялся, усадил Петьку, разлил пиво, достал телятину и стал рассказывать, как он превосходно живет. Времени сколько угодно, и он даже стал учиться на виолончели, потому что это инструмент, на котором можно, почти не умея играть, тем не менее играть очень прилично. Языки его тоже интересуют, особенно испанский, который по упрощенному методу можно, говорят, изучить в две недели. Петьке опять захотелось спросить его насчет пенсии, но он, понятно, не стал, а чтобы расхотелось, сказал в уме несколько раз: «Пе-рекладина, пер-пендикуляр, перемена».

– Дяденька, так как же? – спросил он.

Башлыков подумал.

– Для Снежной Красавицы, конечно, рановато, – сказал он, – но, как говорится, будем посмотреть! – Он поднял вверх сухонький палец и повторил хвастливо: – Да-с, будем посмотреть!

И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся через несколько минут с веткой Снежной Красавицы.

Это была самая обыкновенная Снежная Красавица, но ведь, когда смотришь на нее, всегда кажется, что это дерево может расти только в сказках. Академик Глазенап, например, давно доказал, что оно как две капли воды похоже на невесту в подвенечном уборе. Но еще больше оно похоже на невесту, которая наклонилась, чтобы поправить свой подвенечный убор, и выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись.

Раскрывающиеся трубочки цветка осторожно откидываются назад, а розовые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитым Дедом-Морозом в незапамятные времена.

– Вот-с, – сказал Башлыков с гордостью. – Какова?

Петя сказал, что красивее этой веточки он ничего в жизни не видел.

– Да-с, и притом – единственная. И не только единственная. Первая в Советском Союзе.

Осторожно держа перед собой приказ с приколотой к нему веточкой, Петя вышел от Башлыкова. С вокзала он пошел пешком – боялся, что приказ изомнут в метро. Он шел неторопливо, но, подойдя к пекарне, не выдержал, ринулся через улицу наискосок и еще поддал, увидев Настеньку, сидевшую во дворе под китайским зонтиком, с книгой на коленях.

Она была в светло-желтом платье, лежавшем ровным кругом на земле, точно она сперва покружилась, а потом села, как это сделала бы девочка, впервые надевшая длинное платье. Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль посмотреть на нее сверху, он увидел бы только два светлых круга – зонтика и платья.

Теперь все было уже так хорошо, что лучше, кажется, некуда. С приказом в руке Петька подошел к Настеньке. И вот тут случилось то, о чем накануне сообщили по радио: налетел шквал.

Без сомнения, это был шквал, не предусмотренный Министерством Вьюг и Метелей, которое считало, что шквалы должны держаться в пределах. В пригородах он сорвал восемнадцать крыш, хотя на четырнадцати из них были предусмотрительно навалены кирпичи, старые железные кровати и прочая рухлядь. В Немухине он забросил на колокольню двух козочек, которые очень удивились, увидев свой поселок с высоты – им всегда казалось, что они живут в одном из самых красивых мест на земле. Он сорвал вывеску с пивного зала на Кадашевской набережной и перенес ее на сберкассу, так что всем идущим в пивной зал захотелось положить свои сбережения на книжку, а всем идущим в сберкассу захотелось выпить.