Присвоенная - Нина Бархат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кристоф вдруг как будто пробудился ото сна. В долю секунды он оказался рядом, схватил меня за плечи и затряс.
— Покорна?! — Его пальцы больно впивались в мое тело. — Да ты никогда не была покорной! Даже слепой увидит в твоем взгляде злость, ненависть и желание перерезать мне глотку! И с чего ты взяла, что я по — особому отношусь к тебе? Ты что, чем-то отличаешься от остальных? Да какое право ты имеешь ненавидеть меня? Ты — никто! — он тряс меня сильнее с каждым словом, и злость выплескивалась из его глаз. — Я зашел, чтобы лишь сказать: ты срочно нужна в лаборатории!
Моя голова моталась, как у тряпичной куклы, но он не останавливался.
— О да, ты уже не та глупая эгоистка, какой была раньше! Ты научилась сопереживать другим, дарить им теплые улыбки. Всем! Даже «ужасной» Мойре! Лишь я для тебя остался зверем. Почему?! Потому что управляю вами? Потому что обладаю властью? А ведь я ничего плохого тебе не делал, пока ты не выводила меня из себя! И ты бы никогда не увидела, как кормятся мои псы, если бы не попыталась сбежать!
Неожиданно он разжал свою железную хватку, и я тут же упала. Неужели я была так слаба (или напугана?), что не смогла удержаться на ногах?
— Я никогда не прощу тебе того, что видела, — я посмотрела ему в глаза и, чеканя каждое слово, добавила без колебаний: — Запомни, если у меня будет возможность, я убью тебя!
Кристоф наклонился ко мне и… улыбнулся чему-то неведомому.
— Но у тебя никогда не будет такой возможности, — мягко прошептал он.
А потом поцеловал меня!
Остолбенев от неожиданности, я сначала замерла, но тут же начала бешено вырываться и молотить кулаками, стараясь ударить как можно сильнее. Но, увы, больно было не Кристофу, а мне. И еще больнее было из-за того, что поцелуй… мне понравился.
Когда же наконец он отпустил меня и выпрямился, за его спиной стоял Кайл. Как он вошел в комнату, я в разгар борьбы не заметила. Я едва отдавала себе отчет в происходящем вокруг, все еще пребывая в смятении.
Кристоф же, повернувшись к выходу, преувеличенно удивился:
— О, Кайл! А ты что здесь делаешь? — его легкий тон и довольная ухмылка не оставляли сомнений в том, что здесь делал он.
«Подлец!» — очнулась я наконец.
— Я пришел позвать Диану в лабораторию. Она нам срочно нужна, — голос Кайла был совершенно бесцветным, как и его взгляд.
— Ну, тогда не буду вам мешать! — И, обойдя Кайла, Кристоф спрыгнул вниз, даже не пытаясь воспользоваться ступеньками.
Я не могла посмотреть Кайлу в глаза. Меня тошнило от одной мысли, что он стал свидетелем нашего с Кристофом «разговора». Как это должно было выглядеть для него! Я поднялась и, неловко прикрываясь руками, отвернулась к стене.
— Иди, Кайл. Я сейчас приду, — меня била нервная дрожь, свою лепту вносила и привычно раскалывающаяся голова. Как же гадко! Вряд ли слова могли исправить ситуацию.
— Диана… — сказал Кайл за самой моей спиной.
Меня затрясло еще сильнее.
— Уходи!
— Не надо, Диана. — Он укутал меня в одеяло и свои объятия.
По инерции я все еще пыталась вырваться, слезы продолжали скатываться на его рубашку.
— Не плачь, ш — ш-ш… — Но руки держали меня мягко, без принуждения, и постепенно я расслабилась, мои всхлипы начали затихать, стало легче. Ведь я уже была не одна. С Кайлом.
— Ты думаешь, я ничего не понимаю? Думаешь, мне не известно, что он за чудовище?
Наконец я смогла поднять на него глаза. Он убрал с моего мокрого лица прилипшую прядь — нежно, ласково.
— Диана, я сделаю все, чтобы защитить тебя, даже если это будет стоить мне жизни. Я знаю, что может помочь.
И я ему поверила.
Но как невыносимо страшно мне стало на следующее утро, когда я увидела, что люк открыт, а кресло, всегда стоявшее у стола, подвинуто к самой моей постели. Покрывало на кресле было смято, будто на нем долго — долго сидели…
* * *Мойра заметила мое состояние и тактично молчала, ожидая, пока я захочу поделиться. У меня же не было слов, чтобы объяснить ей свои смутные страхи: подозрения, которые только начали брезжить в моем сознании, были столь пугающими, что я не решалась о них даже думать, не то что говорить. Но ее готовность сопереживать все-таки сломала мой защитный барьер, и однажды главный мучительный вопрос вырвался на волю вместе с рыданиями:
— Почему он так меня ненавидит?!
В мгновение ока Мойра уже держала меня в объятиях, тихонько покачивая, как мать, утешающая дитя, которое плачет по глупой причине. Как же странно это выглядело со стороны: хрупкая девочка по — взрослому успокаивала девушку намного старше себя… Она ничего не говорила, просто ждала, пока иссякнет поток моих слез. Как я раньше жила без моей преданной, искренней подруги? В ее бесконечно мудрых глазах светилось понимание…
— Мойра, почему тебя так боятся в этом доме? — Могла ли я пару месяцев назад подумать, что спрошу у нее о таком?
— Понимаешь, Диана, ты — особенный человек. И не только потому, что можешь спасти меня… Если бы ты знала, как мне надоело видеть ужас на лицах входящих в эту комнату людей! Представь, год за годом, столетие за столетием, кто бы новый ни входил, вместе с ним вползал и его удушающий страх. Ты единственная, в ком страха не было, я точно знаю, потому что изучила все его оттенки в глазах людей. А ведь ты знала, кто я и что обо мне говорят! Твое сочувствие покорило меня с первой минуты, — Мойра вытерла мои слезы и, ласково глядя, добавила: — Кроме того, обстоятельства столь необычной жизни научили тебя видеть больше и дальше обычных людей, ты весьма неглупа. А я не выношу глупости и могу быть резка… ну или очень резка. Но тем не менее порой ты так наивна…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что со стороны виднее. Ты не знаешь, как он на тебя смотрит, как ищет твой взгляд и запах.
— Запах? — нахмурилась я.
— Диана, милая, запахи играют в нашей жизни огромную роль! Мы гораздо более чувствительны к ним, чем люди… Приходя ко мне, он касается тех вещей, которых касалась ты, а иногда, может и не так часто, как мне хотелось бы, даже улыбается…
В том, что Кристоф хочет меня, не было откровения. Он и не считал нужным это скрывать. Да и от кого? Я же для него — никто! Интересно, другие служанки тоже прошли через это? Ни одна из них не делилась подобным секретом, но разве стала бы делиться я? А спрашивать первой у меня не было ни малейшего желания. Вспомнился леденящий кровь оскал, виденный ночью… И я уверенно возразила:
— Твой брат никогда не улыбается!
— А может, пора уже… ведь даже чудовища имеют право на счастье. Ты же часто так его называла? Мы спорили о тебе, и он сорвался на крик, приведя твои слова как аргумент. Или я не права?