Шмотки - Кристин Орбэн

Снобы, как и все прочие, оказалось, принадлежат к человеческой расе; это образчик субкультуры, находящейся на грани исчезновения. Как эскимосы или индейцы. Именно поэтому их следует охранять. Жизнь меньшинств вовсе не так легка: приходится изъясняться на малоупотребительном наречии, по утрам заниматься кикбоксингом, присутствовать что ни день на «пьянящих» обедах, примерках у Унга или Джона, пить чай с Карлом, на скорую руку проделывать сеанс тайского массажа и вызывать на дом Романа, чтобы подстричься. К тому же вовсе не достаточно уснащать разговор английскими выражениями. МТЛ, глава клана, стремилась все усложнять. К неизбежному английскому она добавила итальянский и испанский. Я собственными ушами слышала, как она, взяв принесенный ей на серебряном гравированном подносе «телефонино», произнесла: «Чао, аморе, да, у меня об (обед), самый разгар, у меня потом мае (следует понимать: массаж), слишком уст (следует понимать: устала), чтобы заняться чем-либо еще. Bye-bye, I call you back, baci, baci[3]».

Некоторые могли бы принять сие за суахили, бретонский диалект или новогреческий. Но MTJI использует «сноб», язык немногих счастливцев, каждое слово которого выгравировано внутри кольца. Чтобы изучить этот язык, мне необходимо кольцо от Jar; впрочем, у меня уже чешется кончик мизинца, указывая, чего ему недостает.

Когда спадают маски и уходит магия, одежда царапает кожу

Стоя за фарфоровыми статуэтками, под защитой Вольтера, Дидро, Паскаля, Мольера, я улыбнулась Богу; он тотчас улыбнулся мне в ответ. Но его улыбка отличалась от моей. Моя была лишь намечена, а его – отчетливая, открытая, приветливая. Улыбка за улыбку. Бог и я, мы были квиты. Мы встретили друг друга в этой вселенной – унгаротизированной, бижутеризированной, повязанной галстуком, лакированной, наманикюренной, отполированной, цивилизованной, откорректированной, обеззараженной, шампанизированной, гольфизированной, бриджизированной, декалоризированной, обоготворенной... Да, мы встретили друг друга в этом респектабельном мире, где все тела, кроме того, что принадлежало ему, были задушены, загримированы, обвязаны ленточкой, распяты, расписаны, замаскированы, мумифицированы.

Бог предстал в сложной и противоречивой роли профессора, на котором висит множество пациентов; я же вырядилась обывательницей, образ столь далекий от моего «я». Втайне я надеялась, что он не обратит на это внимания, воображая, что однажды кто-то другой обнаружит мою ложную оболочку и освободит меня. По правде говоря, в этот момент я молила о том, чтобы меня не заметили. Не сейчас. Я испытывала стыд, стыд зайца-безбилетника, застигнутого контролером на железной дороге.

Разве нормальный мужчина может быть очарован женщиной, которой так не по себе в чуждом ей окружении? Облаченной в малосимпатичный ей наряд, который она надела, чтобы понравиться другим, наряд, скрадывающий пару килограммов, у которого умышленно скверный смех, он вещает то, чего у нее и в мыслях не было, приходит в восторг, отражаясь поддельным блеском в ложных зеркалах?

С чего это я задаю себе все эти вопросы?

Я одевалась, чтобы понравиться МТЛ. И рикошетом – ее клану. Но не Богу. Впрочем, не знаю, как бы я оделась, если бы знала, что встречу его здесь. И потом, ведь невозможно выбирать одежду, имея в виду двух столь различных людей, – это может вызвать приступ аллергии. Если попытать счастья в сем акробатическом жанре, есть риск, что в конце этого странного дня ты окажешься в лохмотьях, как Золушка.

Итак, мы еще не вышли из-за стола, а моя кожа уже начала чесаться, будто я напялила на голое тело длинное платье из шерстяной ткани с синтетическими примесями, или мою униформу от Шанель. Я ощутила отчаянный прилив крови, у меня началась одышка. Мне хотелось понравиться еще и Богу.

Между двумя глотками «Линч-баж 55», которое, к счастью, миновало диетолога, я дала себе клятву хранить верность собственному «я», держаться подальше от снобов, если я не в силах противостоять им, не блуждать больше в затерянных странах, где мне пришлось бы удалиться от себя самой, чтобы уподобиться всем остальным. Там, где обитают снобы, мне не место, поскольку я недостаточно уверена в себе, чтобы перенестись туда со всеми моими вкусами, неврозами, моим прошлым, хоть я и была готова предать все это, чтобы понравиться этому племени.

К концу обеда я едва не рассыпалась. И присутствие Бога отнюдь не облегчило мне задачу.

Пора было уходить. Когда тело под одеждой начинает чесаться, маски спадают и магия тускнеет. Итак приходит время, когда самые жемчужно-серые костюмы в мире, платья с самого что ни на есть «верху», самые задиристые наряды превращаются в прикрытие нищеты, в смехотворные ширмы, в мерзкие щиты, тошнотворные панцири, призванные обмануть жизнь, что сворачивает лагерь, кровь, которая свертывается в жилах, как молоко в кринке, смерть, что готова обрушиться на вас из-за каждого угла, время, которое стремительно ускоряется, как пущенная карусель.

Метрдотель протянул мне мою кашемировую накидку, раскрывающуюся, как пончо (практично, когда руки остаются свободными). И я завернулась в нее, чтобы спрятаться, закуталась, чтобы уединиться, чтобы оставить этот день в прошлом. Было слишком поздно. Слишком много людей, слишком много разных тропинок, и я уже не понимала, куда и как идти.

Поцеловав меня, МТЛ сделала странный жест. Так делают дети. Но мне не хотелось рассматривать ее узловатые пальцы, я поглядела лишь на пару невероятных колец на мизинце: две жемчужины – серая и белая, огромные, словно детские погремушки, закрепленные в двух идентичных оправах – округлых обручах, усыпанных мелкими бриллиантами. Кольца отлично выполняли свое предназначение, и мне на миг удалось забыть о ее жестоком недуге.

– Bye-bye, – сказала она, и ее длинные, покрытые красным лаком ногти с очень четко прорисованными лунками дополнили движение пальцев. При виде этого слишком блестящего лака, колец, широких, как браслеты, – знак отступления перед надвигавшейся трагедией – мне захотелось расплакаться. Но я силилась рассмеяться, когда она посылала мне воздушные поцелуи, приговаривая: «baci, baci», а Бог, согнувшись пополам, целовал мне руки.

Если Бог не возненавидел меня нынче, может, для меня еще не все потеряно.

Шоферская куртка

Едва я устроилась на заднем сиденье лимузина МТЛ, как зазвонил мой мобильник: МТЛ нравилось устраивать обед, переходящий в ужин по телефону.

Она заговорила о Боге. Бог мною очарован, заверила она меня.

Разумеется, я изобразила приличествующее случаю удивление; я ничего не заметила. Если он не держал вторую трубку, это был бы второй звонок.