Из варяг в хазары - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видишь во-он того парня, светловолосого, в синем плаще?
— Да, господин.
— Незаметно пойди за ним и вызнай всё, что сможешь.
— Сделаю, господин. — Грюм поклонился и исчез в толпе.
— Вот мы и встретились, глупый и нахальный Снорри, — прошептал Лейв. — А ты думал, я прощу тебе свой позор? Ну, нет… Похоже, теперь моя очередь.
Снорри между тем еще потолкался по рынку, чуть не поругался с каким-то вислоусым варягом из-за серебряного перстня. Перстень понравился обоим, и никто не хотел уступать. Слово за слово, дело дошло до ссоры. Снорри схватился за меч, и только вмешательство стражи — воинов местного конунга — предотвратило возможное кровопролитие. А перстень, по совету подошедшего бильрестского ярла, решено было поставить на кон. Нашлись и кости. Метнули… Увы, изящная серебряная вещица с овальным голубым камнем досталась вислоусому.
— Что ж, когда-нибудь повезет и тебе, парень! — насмешливо улыбаясь, произнес он и зашагал прочь в компании какого-то круглолицего.
— Вот нидинг, — в сердцах бросил Снорри. — Зря ты помешал мне, ярл. Я б ему живо отрезал уши.
— И попал бы на суд местного князя. Ты стал слишком задирист, Снорри. — Хельги-ярл рассмеялся.
Снорри обиженно надул губы, совсем как в детстве.
— Понимаешь, Хельги, есть в Вике одна девушка…
— Ах, вот оно что! Ну, не дуйся, найдешь еще что подарить своей девушке. Пошли-ка лучше поищем, где здесь можно выпить доброго пива.
— И искать не надо, ярл, — на этот раз захохотал Снорри. — Я уже вызнал — во-он за той усадьбой. Ирландец с Радимиром давно уже там. А вот Трэ… Никифор отказался, обозвал корчму каким-то вертепом и сказал, что лучше просто посмотрит город. Кстати, Халиса, хозяйская дочка, тоже с ним увязалась. Видно, наш купец, узнав, что Никифор монах, проникся к нему доверием. И этот, Найден, с ними — он же говорит по-хазарски. Ну что, идем мы наконец в корчму, ярл, или нет?
— Идем, идем, Снорри.
Друзья покинули рынок и пошли по неширокой дороге, огибающей холм с деревянным укреплением-детинцем. Следом за ними, таясь, поспешил и лысый Грюм, верный слуга Лейва Копытной Лужи.
— Скажи Халисе, что всё, что она рассказывает о Хазарии, весьма интересно, — попросил Найдена Никифор. — Вот только я не совсем понял, кто у них главный — каган или этот, шад?
Найден перевел. Он уже совсем оправился от полученного когда-то удара и рад был предложить услуги своим спасителям, к коим он теперь причислял не только Снорри с Радимиром, но и всех ближайших друзей варяжского ярла Хельги.
— Конечно, главный — каган, — ответила Халиса. — Он царствует. Но шад — правит.
Нижнюю часть лица девушки скрывала полупрозрачная вуаль из зеленого шелка; длинное, до самой земли, платье, ярко-голубое, как майское небо, было расшито по подолу и вороту тяжелой золотой нитью. Порывы легкого ветерка, дующего с реки, играли иссиня-черными волнистыми волосами хазарской красавицы. Все втроем, охраняемые четверкой преданных слуг Вергела, они неспешно прогуливались по окрестностям посада.
— А где… где же ваш князь? — остановившись на вершине холма, как бы между прочим спросила вдруг Халиса.
— Думаю, ярл решает сейчас важные торговые вопросы, — важно сдвинув брови, ответил монах, хотя на самом-то деле так не думал, знал наверняка: в вертеп отправился ярл вместе с друзьями — пить хмельное пиво да смотреть на бесстыдные танцы полуголых булгарских рабынь.
— Жаль. — Девушка покачала головой. — А мне бы так хотелось его повидать.
В черных, с золотистыми искорками, очах ее на миг промелькнула досада, но умела владеть собой Халиса, умела скрывать гнев и маскировать ненависть — еще бы, ведь была она дочерью богатого торговца и единственной его наследницей. Знала — надо выбирать жениха, и не варяжскому ярлу быть им, а… может быть, как ведает Иегова, самому шаду? Что же касается этого красивого северного князя, Хельги-ярла, так, кажется, его зовут, то… То почему бы не вскружить ему голову? А ему — почему бы не ответить на призыв взбалмошной хазарки, до поры до времени таящей вулкан своих страстей под непроницаемым покровом обычаев и обрядов?
С вершины холма, поросшего высокой травою, открывался великолепный вид на близкий посад, на сверкающую на солнце речную гладь, на большое озеро далеко за лугами и на бескрайнюю полосу леса. Стоящие у пристани ладьи казались отсюда маленькими смешными корабликами, что мастерят иногда дети.
— Чьи это корабли, Хакон? — поинтересовался Истома Мозгляк.
— Какого-то хазарского купца. А что?
— Да нет, ничего. — Истома сплюнул в воду. — Только, похоже, у этого хазарина те же товары, что и у нас.
— И что с того? — заволновался Лейв Копытная Лужа. Он уже знал, что Истома никогда ничего не посоветует зря.
— А то, что они могут оказаться в Булгаре раньше нас либо одновременно с нами, что одинаково плохо.
— Чем же?
— Они же собьют нам цены, сынок! — не выдержал тупости Лейва Хакон. — Мы зря не продали здесь рабов, вряд ли в Булгаре возьмем за них хорошую цену.
— И что же делать? — понял наконец Копытная Лужа. — Надо что-то придумывать: либо расторговаться поскорее здесь, продав всё лишнее, с чем много хлопот, либо… либо…
— Либо — надолго задержать купца здесь, — продолжил Истома. — Это хорошая мысль, вот только как ее исполнить? Подумаем.
Он думал долго, до самого вечера. Советовался с Хаконом, с Альвом, с другими приказчиками, бегал к хазарским судам, о чем-то выспрашивал артельщиков. За это время Лейв Копытная Лужа успел еще раз пройтись по торгу, вернуться обратно, перекусить печенной на костре рыбой и выслушать вернувшегося с докладом Грюма.
Затем вновь все собрались в шатре Лейва, и Истома Мозгляк поведал то, что ему удалось узнать. Оказывается, хазарин отправился в путь не один, а с дочкой-красавицей, которую побоялся оставить в Хазарии без присмотра. Выходит, дочку он любит, души в ней не чает и наверняка строит насчет нее какие-то планы. Скорее всего — мечтает выдать замуж за какого-нибудь знатного человека. А если эта красавица-дочка вдруг исчезнет именно здесь, в Белоозере? Что купец будет делать — искать дочку, или спокойно продолжит путь?
— Но как же мы ее украдем, если она всё время на ладье? — выслушав Истому, пожал плечами Альв Кошачий Глаз.
— Всё время на ладье, говорите?! — вдруг усмехнулся Лейв. Глаза его зажглись. Сейчас собравшиеся поймут, что и он, Лейв Копытная Лужа, сам по себе тоже чего-нибудь да стоит, несмотря на молодой возраст.
— Дочку хазарина зовут Халисой, она до сих пор гуляет меж холмов в компании какого-то поклонника распятого бога и четырех вооруженных слуг, — важно поведал Лейв. — У хазарина еще есть и наемники-норманны, людишки известного многим здесь молодого бильрестского ярла Хельги, сына старого Сигурда.
— Вот их-то и следует опасаться, — кивнул Альв, — а не вооруженных слуг. Сколько их, ты говоришь, там? Четверо?
— Если считать всех… — Лейв пошевелил толстыми губами. — Получится шестеро.
— Шестеро…
— Нет, пятеро… Монах, как мне сказали, встретил здесь своих собратьев из свиты какого-то Константина или Кирилла, именуемого некоторыми просветителем хазар, болгар и словен.
— Значит — пятеро.
Альв и Истома переглянулись…
В живых остался лишь один Найден — опять повезло. А может, снова получив удар по голове, он просто слишком быстро вырубился, так что его сразу сочли мертвым? Четверым хазарским воинам — вооруженным слугам Вергела — повезло меньше. Вернее сказать, вовсе не повезло. Четыре остывающих трупа с колотыми ранами в груди лежали у подножья холма, зачем-то аккуратно уложенные лицами на восток. Один из них держал в мертвой руке желтый пергаментный свиток.
Хельги нагнулся, разжал скрюченные пальцы. «Вргл хзр», — было написано рунами.
— Хазарину Вергелу, — перевел ярл. Развернул свиток, бросил взгляд на Вергела: — Читать?
Хазарин кивнул.
— «Если хочешь увидеть живой свою дочь, через десять дней зароешь на этом же месте сто кун», — прочел Хельги и тут же подсчитал: — Пять гривен серебром. Не очень-то большая цена… Похоже, здешние лиходеи еще не совсем потеряли остатки чести. До нитки не раздевают.
— Так она жива, слава Иегове! — До Вергела наконец начал доходить смысл письма. — Да я не пять… я десять гривен готов заплатить. Жива! А десять дней. Что ж, подождем…
— Да, пожалуй, — согласился Хельги.
За это время многое можно придумать, хотя, вообще-то, можно и ничего не придумывать, а просто сидеть и ждать, ведь и в самом деле выкуп за красавицу Халису потребовали невеликий. Однако не сумма выкупа насторожила Хельги — впрочем, может быть, и она тоже. Но самое главное — руны. Почему письмо было написано норманнскими рунами? Не хазарскими, не местным словенским письмом-глаголицей. Почему? Автор не знал словенского? Маловероятно.